— Как ты понял? — судорожно шепчу, захлёбываясь в слезах.
— Да только слепой бы не понял! А ещё… мой дед умер. У него был такой же диагноз. Но это было очень давно.
— Господи! — я закрываю глаза, а мои руки безвольно падают вниз по швам.
Слёзы ручьями по щекам хлещут.
Ноги подкашиваются.
Я почти падаю на мокрую, после дождя землю, но Олег ловит меня в полёте, заключая в объятия.
— Тише-тише, родная. — Целует. Щёки мои солёные поцелуями осыпает. — Мы спасём его, слышишь! Я не позволю. Он мой ребенок!
— Но у нас нет времени… И донора тоже.
На секунду воцаряется тишина.
— Значит… значит я стану его донором!
Стоп.
ЧТО?
— Что ты с-казал?
— Что слышала. Я отдам ему свою почку.
Я не верю в то, что слышу.
Бред.
Он с ума сошел!
— Нет, Олег! Это дикость! — с маху бью кулаком в грудь мерзавца.
— Мне плевать на всё. Пошли. Я хочу его спасти, во что бы то ни стало. Анализы сдам, если мой орган ему подойдёт, значит судьба.
— Ты говоришь глупости! — от отчаяния я хватаюсь за голову, царапая ногтями кожу. — А твоя жена?
— Мне всё равно, что она скажет. Я её не люблю. Я тебя люблю, Катя. И всегда любил.
Он на колени передо мной падает, обнимая за талию. Носом к животу прижимается, отчаянно трется, словно прощения просит, как провинившийся пес у своего хозяина.
— Я так жестоко с тобой поступил. Ты ведь в тот день хотела сказать, да?
Молчу.
Опускаюсь на колени рядом с ним. Жадно льну к его телу, крепко обнимая. Чувствую то самое родное тепло, от которого мне всегда становилось легче, которым я упивалась до беспамятства долгие годы тому назад.
— Хотела сказать. Хотела…
Носом к его щеке прижимаюсь.
Отчаянно трусь, царапая кожу щетиной, вдыхая запах его тела.
Его настоящий, родной запах.
Мой любимый…
— Я хочу искупить вину, поэтому я его спасу. Я знаю знакомого хирурга. Очень хорошего. Я проконсультируюсь с ним немедленно. Сдам анализы, если всё будет хорошо, мы очень быстро сделаем операцию.
Тон его голоса стал таким твёрдым и решительным, я понимаю, он ни за что не передумает. Мужчина решил, мужчина сделает. И это не обсуждается.
Не могу найти слов, чтобы сказать что-то в ответ. Мои губы начинают дрожать, а по щекам льются непрерывные потоки слёз.
Никак не могу успокоиться. С каждым часом становится всё хуже и хуже. Судьба преподносит нам новые безжалостные испытания.
Олег бережно берет моё лицо в свои ладони, ставшие слишком холодными, заглядывает в глаза и уверенно произносит:
— Не волнуйся. Они временно возьмут у меня одну почку. Потом мы найдём донора и для меня тоже, я буду жить как прежде.
Олег пытается меня утешить, но я ему не верю. Потому что боюсь, что что-то может пойти не так.
Глава 30
Мы возвращаемся обратно в здание. Олег ведёт меня за руку по коридору, а я иду вообще никакая, хуже овоща. Останавливаемся напротив кабинета нашего лечащего врача.
— Я пойду один, подожди меня здесь.
— Но…
— Катя, делай, что говорю. Сядь на диван и жди здесь.
Он мягко толкает меня на сиденье, а сам, постучав, входит в кабинет Бориса Аркадьевича.
Они разговаривают там за дверью около тридцати минут. Я уже сгрызла все ногти до мяса. Наконец, Олег выходит из кабинета, и произносит:
— Возвращайся к Мише, побудь пока с ним, а мне по делам надо отъехать.
— Что он сказал, что вы решили? — в локоть его ногтями впиваюсь, с мольбой заглядывая в синие, налившиеся опасной чернотой глаза.
— Потом расскажу, я сейчас спешу. Иди к сыну, или, Катя.
Я пальцы на его локте размыкаю, Олег поворачивается ко мне спиной и вскоре исчезает из поля зрения. Он вышел из кабинета очень серьёзным и озабоченным чем-то.
Я возвращаюсь к Мишке в палату. Ни на шаг от него не отхожу, мама тоже. День подходит к концу, а затем наступает утро. Я сплю прямо на стуле, крепко сжимая худенькую ручку.
Не ем ничего, только воду пью. Часами сижу на одном месте и молюсь. Миша несколько раз открывал глаза, мы немного общались, а потом он опять засыпал. Истощенный, измученный. Я не могу без слёз на него смотреть. Душу хочется ногтями из груди выдрать от бессилия! Почему он здесь лежит? ОН! А не я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я опять задремала. Не знаю точно, сколько проспала, вдруг почувствовала мягкое прикосновение на плече и проснулась. Поворачиваю голову, вижу Олега.
— Медсестра сказала, что ты к стулу приклеилась, — вижу слабую ухмылку. — Пойдём, я отведу тебя в буфет.
— Не хочу Олег, с места не сдвинусь… — качаю головой. — Где ты был? Я звонила тебе три раза, а ты не отвечал.
— Телефон сел. Прости.
Я еле-еле шевелю языком, голова начинает кружиться. Вторые сутки ничего не ем, голодовка не проходит бесследно. Меня начинает шатать, а теперь ещё и хочется постоянно спать.
Внезапно, я чувствую, как меня отрывает от стула. Я оказываюсь в руках Олега, прижатая плечом к крепкой груди.
— Пусти, что ты задумал?
— Отнесу тебя в буфет. Надо, Катя, хотя бы немного. Ты очень похудела, подушка и то тяжелее тебя весит. Мы быстро, потом вернемся, и я расскажу тебе о наших дальнейших планах и о хороших новостях.
— Правда? Расскажи? — я моментально оживаю.
— Обязательно, но после того, как ты поешь, — Олег выносит меня на руках в коридор, несет до самого буфета. Проходящие рядом люди оборачиваются нам вслед и с любопытством глазеют на нашу пару.
Какой же хитрый, поставил условия. Придётся выполнять.
Мы садимся за столиком, я нехотя беру в руки ложки и смотрю на горячий куриный бульон, как будто это не еда, а вода из лужи. Нет, выглядит аппетитно, но у меня сейчас отвращение к еде. Как можно есть, когда кругом столько горя?
— Ну же, мне тебя как маленькую девочку с ложки кормить? — с лёгким смешком в голосе произносит мужчина.
Не успеваю ничего ответить, он выхватывает ложку из моих рук и на полном серьёзе начинает меня кормить, как кормил свою шестимесячную дочь.
Приходится подчиниться, вот он настырный индюк!
— Не терпится вернуться в палату, я хочу познакомиться с Мишей ближе.
Я съедаю почти всё, сражаясь с тошнотой. По глазам вижу, как Олег меня ненавидит за ложь. Но он ничего сейчас об этом не говорит, просто время неподходящее. И я ему благодарна за это. Разбираться, выяснять отношения, задавать бесконечные вопросы будем потом. А еще я благодарна за то, что он бросил всё и поехал со мной. Что начал активно искать выход из сложной ситуации и даже придумал безумие — захотел отдать свой орган, чтобы спасти сына.
Очень надеюсь, что Волков за ночь подключил связи и нашёл донора.
— Ну вот, я всё съела, — отодвигаю в сторону пустую тарелку.
— Теперь можешь рассказать мне то, что обещал?
— Конечно, как только вернёмся в палату.
Олег берет меня за руку и ведет к выходу из буфета. Я так привыкла чувствовать его тепло, когда он берет меня за руку, что от этого становится заметно легче. Его тепло, прикосновения… очень мощная поддержка, которая придает мне сил и до сих пор держит на ногах. Я делаю вывод, что, если бы Олега не было рядом, я бы уже лежала рядом с Мишей с кислородной маской на лице. В лучшем случае.
Мы возвращаемся в плату и видим жуткую картину. До палаты оставалось десять шагов, а я уже почувствовала неладное — в груди странным образом похолодело, а тело накрыла ужасная слабость, несмотря на то, что я поела.
Весь персонал мечется именно возле нашей палаты. Люди ведут себя так, словно услышали объявление о начале третьей мировой войны. Я вижу маму, она бросается ко мне навстречу с истошными воплями:
— Мишку увезли! Я сидела, сидела… а тут вдруг… как приборы запищат! Врачи быстро в палату забежали, меня выгнали, а его увезли…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сказав это, она закатывает глаза и теряет сознание.
— Господи! Врача! Помогите!
Я не верю в то, что вижу.
Что весь этот ад происходит со мной на самом деле!
