— Не думаю, Лили, чтобы это доставило тебе много радости. Однажды я тоже решил, что недурно было бы стать абсолютным монархом, заставить всех думать по-моему, а несогласных отдать под суд. Я регулировал бы тогда воспитание своих ближних, политику, деловые занятия, религию, даже их совесть, и все на свой образец. Но, подумав, я все же решил отказаться от этой затеи. Канитель и потеря времени.
Лили, сидевшая за рукоделием, ничего не ответила и, кажется, даже не оценила шутки отца. А потом, настроившись снова на обычный свой лад, задала ему сотню вопросов: не видел ли он сегодня кого из знакомых, что они рассказали ему, что доктор ответил и прочее в том же роде.
Из сказанного в этой главе читателю ясно, что Картер завоевал себе право посещать Равенелов. Доктор не мог беспричинно порвать с человеком, который так искренне пекся о нем; хотя мнение его о полковнике мало переменилось и он, как и прежде, старался не оставлять его наедине с дочерью. Бывало, что он вспоминал с содроганием рассказы Ван Зандта о французской «козетке», но старался не придавать им слишком большого значения, учитывая, что рассказчик был явно навеселе. К тому же, по размышлении, он сделал вывод, что «козетки» не столь уж большая редкость в этом дурно устроенном мире и что тех, кто почитает их, все равно не удастся изгнать с позором из общества. Таким образом, Равенел был любезен с полковником и даже старался бороться со своим инстинктивным к нему недовернем. Что касается Лили, то Картер нравился ей по-прежнему и из тех немногих мужчин, кто еще посещал их дом, оставался по-прежнему самым блистательным кавалером. Капитан Колберн тоже был очень внимателен, остроумен и мил, но ему, как бы это сказать, не хватало магнетической силы.
ГЛАВА XIII
Истинная любовь и подводные рифы
В одной из сказок «Тысячи и одной ночи» говорится о зачарованном корабле с путешественниками, который по воле морского течения несется стремглав к неизвестному острову. Глядя на остров, злосчастные путешественники видят на берегу прекраснейших женщин, готовых принять их в объятия. На самом же деле то были прегнусные обезьяны, питавшиеся человечиной и ждавшие мореходов, чтобы тотчас убить и пожрать их.
Течение несло мисс Равенел все ближе к полковнику Картеру, и она видела в нем благородную чистую личность, в то время как он был человеком испорченным, погрязшим в довольно банальных пороках, опасным для окружающих. Что до миссис. Ларю, то эта особа как раз хорошо понимала полковника Картера, и он нравился ей вместе со всеми своими пороками. Я полагаю, что, если бы миссис Ларю жила на заре творения, еще до потопа, ей не столь бы уж льстила возможность общения с ангелами, которые в те времена спускались на землю вкушать радость любви с дочерьми человеческими, — разве она прихвастнула бы перед подружкой, что познакомилась с ангелом. Отлично видя, что полковник не серафим, а существо много более низкого ранга, грубый и плотоядный в своих проявлениях, она тем не менее рада была бы ему как поклоннику, а возможно, что и пошла бы за Картера замуж. Не исключаю, конечно, что и она поддалась обаянию полковника, который совсем вскружил голову ее юной кузине. Притом миссис Ларю отдавала себе отчет, что если полковник Картер и сделает предложение, то никак не ей, а мисс Лили. Как же было ей поступить в создавшихся обстоятельствах? Тщеславие миссис Ларю, без сомнения, страдало, но это не оказало почти никакого действия на обычное ее, чисто внешнее, добродушие и тем более на холодный, проникнутый эгоизмом, расчет. Тут полностью проявились и житейская мудрость, и бессердечие миссис Ларю. Она поощряла ухаживания полковника за юной кузиной, с одной стороны, потому что, как всякая женщина, была в душе свахой; но, с другой стороны, — по мотивам почти государственным. Если бы, скажем, полковник женился на Лили, миссис Ларю получила бы влиятельных друзей «при дворе»; отец и дочь Равенелы все равно уже были ославлены как сторонники Севера и терять им тут было нечего. Зато выгода могла быть немалая. Очень быстро она убедилась, что ей нет нужды расписывать перед Лили полковника Картера; что девушка полностью очарована им и готова принять его как жениха. Хуже дела обстояли с доктором Равенелом, который не жаловал Картера и легко мог разрушить весь план. Значит, старого дурня, решила миссис Ларю, надлежит подвести к пониманию его собственных интересов. Какой ярой досадой, каким явным презрением к доктору воспылала бы миссис Ларю, знай она, что Равенел отказался от прибыльной сделки с сахаром на сорок, а то и на все пятьдесят тысяч долларов, только по той причине, что южные конфедераты могли при том получить соль и хинин. Не подозревая об этом столь явном безумии доктора, она подступила к нему с вопросом о браке дочери, исполненная надежд.
Какой изумительной партией был бы полковник Картер для любой новоорлеанской девицы.
Равенел улыбнулся и молча кивнул; так он отвечал обычно на речи, которые почитал неуместными или пустыми. Тот факт, что, прожив в этом городе двадцать пять лет и решительно расходясь с новоорлеанцами по самым щекотливым вопросам, доктор не стал еще жертвой местных бретеров, неопровержимо свидетельствовал о его неизменной учтивости.
— Хочу познакомить его с дочерьми Лэнгдонов или Дюмас; погляжу, что из этого выйдет, — продолжала миссис Ларю.
Равенел молчаливо выразил свое восхищение, хоть и был целиком захвачен в этот момент многообещающим минералогическим замыслом и отнюдь не взволнован проблемой, поднятой миссис Ларю. Вознегодовав на его равнодушие к предмету беседы, она продолжала свое с чисто индейским упорством испытанной светской дамы.
— Он из прекрасной семьи, одной из старейших в Вирджинии. Завидная партия для любой из наших девиц. Перед ним, конечно, открыта карьера. Чуть не единственный кадровый офицер во всем здешнем корпусе. И первый кандидат на генеральскую должность. Не удивлюсь, если Пятицентовый Батлер останется позади. Прошу извинить, конечно, генерал-майор Батлер! Все вокруг называют его Пятицентовым, вот и я повторяю, словно его так крестили. Прошу вас запомнить мое предсказание. Через год наш полковник Картер обгонит его.
— Что же, может, оно и к лучшему, — ответствовал Равенел со спокойствием проконсула Галлиона.
— У него отличный оклад, — продолжала миссис Ларю. — В должности мэра он получает три тысячи, да еще полковничье жалованье — две тысячи шестьсот. Пять тысяч шестьсот долларов — да ведь это богатство по нашему времени!
— Без сомнения, — признал Равенел и подумал, что при своих полутора тысячах непременно увязнет в долгах.
Миссис Ларю помолчала, не зная, идти ли в атаку. Уже два или три раза она подступала вплотную к теме и притом не сумела толком узнать, что же думает доктор. Она походила сейчас на того мальчугана, который прилежно шагает две мили до речки, надевает коньки, потом видит, что лед еще тонок, раздумчиво чешет затылок, снимает коньки и идет восвояси. Нет, сегодня она решительно вступит на лед, даже с риском попасть в полынью.
— А не кажется вам, что Картер хорошая партия для нашей малютки?
Тут доктор оставил все мысли о робинзонитах и полностью переключился на предмет разговора; подавшись вперед, он пристально глядел сквозь очки на миссис Ларю.
— Я охотнее похоронил бы ее, — заявил он в сердцах.
— Вы меня изумляете. Согласна, есть разница в возрасте, но совсем ведь ничтожная. Мужчина в его летах считается молодым. И к тому же в наше ужасное время так трудно устроиться. Назовите хоть одного жениха во всем городе.
— А ей вовсе не к чему выходить замуж, — возразил запальчиво доктор. — Она может по-прежнему оставаться со мной.
— Вы шутите, доктор.
— Ни капельки не шучу. Прошу извинить, если я не согласен с вами, но уж позвольте считать, что в этом вопросе я прав.
— Вы не даете возможности с вами спорить. Себялюбиво отбрасываете все разумные доводы. Я тоже прошу извинить меня, но вы — эгоист. Помешать замужеству дочери — это фактически то же, что разбить сыну карьеру, помешать ему в выборе дела или специальности. Любить — священное право женщины.
— Пусть она любит меня, — заявил в ответ доктор. Он понимал, что речи его нелепы, но смысл их сводился к тому, что он отвергает кандидатуру полковника Картера.
— Я вижу, что вам приспичило сделать из Лили унылую старую деву, — теряя терпение, сказала миссис Ларю, — и остаться без внуков.
Равенел поднялся с кресла, как видно, очень встревоженный, прошелся по комнате. Потом внимательно и пытливо поглядел на миссис Ларю.
— Надеюсь, вы не приметили в Лили какой-либо склонности к этой… идее?
— Ни малейшей, — солгала миссис Ларю легко, без запинки.
— И не вели с ней таких… разговоров?
— Разумеется, нет, — солгала эта милая дама вторично.
— Очень надеюсь, что вы и в дальнейшем не станете этого делать. Дайте мне слово, прошу вас.
