Или ей плевать?
– Поговорим? – Мефодий взял ее под руку, не оставляя выбора, и Стася кивнула, отозвалась эхом:
– Поговорим… здесь хорошее место для беседы.
– Кладбище?
– Погост, – поправила она. – Освященная земля и люди, которые отрешились от бренного бытия. Чистая энергия земли, камня и человеческих страданий.
У Мефодия не было ни малейшего желания выслушивать очередную лекцию о тонких материях. Себя он считал слишком грубым человеком, чтобы проникнуться.
– Кем ты приходилась Кириллу?
– Надо же, заинтересовался, – Стася глянула искоса, с насмешкой. – А я уж думала, что и не спросишь… Гаденыш подсказал?
– Да.
– Небось в любовницы приписал?
– А есть варианты?
– Есть. – Такой, оскаленной, она нравилась Мефодию куда меньше. – Только тебе не понравится…
– Говори.
– Кирилл был мне братом… и ты тоже. По отцу.
– Что?
– У меня и доказательства имеются… или ты думаешь, что Кирилл на слово поверил бы?
– Отец никогда…
– Не изменял матери? Брось, Мефодий, ты в это не хочешь верить, предпочитаешь думать, что их брак был идеален. А он вот иногда погуливал… и появилась я. Правда, мама моя никогда не стремилась разрушить его семью, а он – признать меня. Ну да я не в обиде. Я просто хотела познакомиться с братом…
Стася всегда знала, что она некрасива, в отличие от матушки. Высокая, стройная, вся какая-то легкая, та появлялась в Стасиной жизни время от времени, и старуха, мамина мама, лишь вздыхала:
– Вот, кукушка, все тебе неймется.
Мама же от старухи отмахивалась, обнимала Стасю, отчего сердце пускалось галопом, целовала ее, оставляя на щеках красные следы помады, и Стася, прикрыв эти следы ладошкой, берегла. Ей жуть до чего хотелось вырасти поскорей и расцвести.
Бабка ведь обещала.
Она только и твердила, что, мол, Стася вырастет и расцветет.
Сама старуха была нехороша. Костлявая, скособоченная, она ходила, опираясь обеими руками на палку, подволакивая распухшие ноги, то и дело останавливаясь. Лицо ее было темно и морщинисто, а глаза – светлы. Старуха носила очки, а седые поредевшие волосы расчесывала гребнем, приговаривая:
– Старость – не радость… вырастила дочку себе на голову, то-то баловала, баловала… избаловала всю.
Стася же вздыхала: по одной ей известной причине старуха решила внучку не баловать, а держать в строгости. И, сколько себя помнила, Стася всегда была при работе. То подмести в хате, то дорожки вытряхнуть, то огород прополоть… или вот окучить, разобрать сухую фасоль, которая колола пальцы, а зерна ее то и дело разбегались, к вящему старухи неудовольствию.
– Будешь криворукой, как мамаша твоя, – приговаривала она, грозя палкой. Если и отпускала погулять, то ненадолго. Да и с кем гулять-то? Некогда большое село медленно вымирало. Разъезжались люди, бросая дома пустыми, а те, кто еще оставался, были столь же стары, как Стасина бабка. Наверное, оттого Стася с надеждой и затаенным восторгом ждала мамкиных визитов.
Она слышала издали рокот мотора и, забравшись на забор – бабка зазря хворостиной грозилась, – смотрела, как ползет по улице черная «Волга». Она останавливается аккурат перед бабкиным домом, водительская дверь открывается, выпуская женщину удивительной красоты.
Тонкую, как тростиночка, синеглазую, длинноволосую.
Мама всегда носила брючные костюмы, то бирюзовые, то лиловые, то и вовсе красные, как цветы на кусте шиповника, что растопыривал ветки перед окном. Она огибала машину и, открыв багажник, вытаскивала нарядные пакеты.
– Стася, – громко кричала она, и Стаська спрыгивала с забора. – Иди мамку встречай!
Она позволяла себя обнять, и Стася прижималась к гладким тканям, трогала их, вздыхала, а мамка морщилась:
– Опять ты грязная. На кого только похожа?
– На тебя, – честно отвечала Стася.
– Конечно, на кого еще, – мама улыбалась и легкой, порхающей походкой шла по двору. – Ма… ты бы ее хоть помыла…
– Мылись давеча, – ворчала старуха, придвигая очки к самым глазам. – На пруд ходили.
Точно, позавчера, и Стася купалась, пока совсем не замерзла, а потом, вернувшись, забралась на печь и дремала под лохматым тулупом.
– И долго ты собираешься хвостом крутить? – спрашивала бабка, глядя, как мама Стаси выставляет на стол чудесные подарки. Пакет с пряниками шоколадными или вот длинную коробку, в которой пирожные «Картошка» были, с беленькими глазками крема. И высокую банку кофейного напитка. Чай со слоном. Черную банку литовских шпрот. И сахар кусковой, до которого старуха большой охотницей была.
– Мам, не начинай снова…
– Чего не начинать? – Лицо старухи темнело, а гора продуктов на столе становилась больше. – Девке вон в школу пора…
Стася, забираясь в уголок, наблюдала за мамкой и за старухой тоже, ожидая, когда дойдет черед и до других пакетов. Мама всегда привозила подарки – то платье клетчатое с оборками и розовым воротничком, то юбку в три слоя, то кукол…
– Я думаю, – бодрым голосом сказала мама, – что ничего страшного, если со школой годик погодит. Маленькая она, а потом я договорюсь…
– Договоришься ты! – бабка стукнула тростью по полу. – Ты всю жизнь о чем-то договариваешься!
– И что в этом плохого?
– Вертихвостка!
– Да, у меня легкий характер и связи, – мама гордо вздернула подбородок, – поэтому я и могу позволить себе многое…
– В койке чужой ты себе многое позволяешь! А на дочь родную…
Стася не любила, когда они ссорились. Все казалось: вот сейчас мамка обидится и уйдет, но та лишь вздыхала и качала головой.
– Мам, – она присаживалась на лавку рядом со старухой, накрывала ее руки своими, заглядывала в глаза. – Ты же понимаешь, насколько непростая ситуация? Ну куда ее взять? У меня квартира однокомнатная, а на следующий год он обещал кооператив справить, будет две комнаты, одна моя – вторая ваша со Стаськой…
Старуха вздыхала.
– Мам, пожалуйста, мне больше не к кому обратиться.
– А ее батька, значит…
– Он делает для нас все, что может. Но там у него тоже семья…
– И чего ж ты в эту семью полезла? – Голос старухи звучал насмешливо, и мама краснела, отводила взгляд.
– Люблю, – тихо говорила она.
– Его или деньги?
На этот вопрос мама никогда не отвечала.
Стася не знала, как долго длилась бы ее деревенская жизнь, в целом вполне счастливая, тихая, когда б не старухина смерть. Она отошла во сне, легко, и Стася жуть до чего перепугалась, когда поутру бабку мертвой увидела. Нет, ей случалось присутствовать на похоронах, но впервые смерть подошла так близко.
Выскочив на улицу босиком – а стояла зима – Стася кинулась к соседям…
Мама объявилась на самые похороны. Она и на кладбище поехала, и на поминках была, выставила на стол дефицитные бутылки финской водки и еще два батона «Докторской» колбасы. Села и Стасю усадила рядом.
Что-то говорила.
Пила.
Плакала, жаловалась кому-то… Стася же держала маму за руку, не представляя, как отпустить ее. Не хотелось Стасе оставаться одной в опустевшем доме. А на следующее утро мама велела:
– Собирайся.
И это было сродни чуду.
– Послушай, – мама присела перед Стасей на колени. – Мне придется взять тебя с собой, но обещай, что будешь хорошо себя вести.
– Буду.
– Ты ведь уже взрослая.
Конечно, Стасе семь лет… больше, чем семь, восемь почти.
– Мне бы не хотелось отправлять тебя в интернат. – Мама погладила Стасю по волосам. – Я надеюсь, что мы уживемся друг с другом.
А квартира оказалась аж трехкомнатной, после старухиной избы она показалась огромной и нарядной. Стася, переступив порог, замерла.
– Здесь нельзя бегать, шуметь, – мама сбросила замшевые ботиночки на тонких каблуках, а полушубок повесила в шкаф. – Разбрасывать игрушки. И если ко мне приходят гости, ты не должна выходить из своей комнаты. Идем.
Огромная светлая гостиная, на полу которой лежал белый ковер.
И мамина спальня с полосатым тигровым покрывалом. И маленькая комнатушка, где еще пахло краской. Мама, поморщившись, открыла окно:
– Думала устроить здесь кабинет, но пусть будет твоя комната. Надеюсь, у тебя нет дурной привычки рисовать на обоях? В квартире только-только ремонт закончился.
Своя комната. И собственная кровать, пусть и не такая большая, как в деревне. Окно, за которым открывался вид на город – дома, дома и снова дома, дворы, дороги и машины, по дорогам снующие. Люди.
Магазины.
Непонятная, но увлекательная суета.
– Завтра попытаемся решить проблему со школой, – сказала мама, проводя рукой по волосам. – Пойдем, кухню покажу.
Огромный белый холодильник. И шкафы тоже белые, с искоркой, и еще плита, в которой газ не из баллона идет… и запах кофе.
– Посуду за собой мыть, – мама открыла холодильник. – Если хочешь есть, то могу сделать бутерброд с колбасой.
– Я сама, – сказала Стася.
– Умеешь?
– Умею.
