Кто же?
Все. Или никто.
Дома было хорошо и… тесно. Машка удивилась сама тому, что отвыкла от квартиры, в которой так много вещей и все-то нужные, и нельзя вынести на балкон ни велосипед старшенького, прикрученный к стене, ни турник младшенькой, которым она изредка пользовалась.
Шкаф не вмещал в себя вещи, и дверцы, открываясь, выставляли разноцветные завалы барахла. Галка каждый год грозилась перебрать и повыкидывать ненужное, но оказывалось, что ненужного нет. И сейчас у шкафа стояли пакеты с детскими вещами, которые надлежало рассортировать, перестирать, проутюжить и разложить в комод.
Правда, сначала освободить комод и…
Машка тряхнула головой и подняла плюшевого, слегка плешивого зайца.
– Зайка! – тут же выскочила младшенькая и, сграбастав зайца в охапку, уволокла в комнату.
Надо успокоиться. Чем бы ни закончилась Машкина островная эпопея, она вернется домой и… и лучше сразу на съемную квартиру. Ей ведь не нужна роскошная, хватит и крохотной однушки со старым ремонтом…
…в коридор Машка пробиралась на цыпочках, но тихо уйти все равно не получилось.
– А ты куда? – Младшая стояла в дверях, обнимая того самого плешивого зайца, и смотрела исподлобья, с вызовом.
– Гулять, – соврала Машка, натягивая ботинок.
Надо же, грязные, а вроде вчера чистила… и наверняка старшенький, придя вечером с тренировки, стащил кроссовки и бросил, не глядя. Жаль ботинки, теперь пятна точно не отойдут… а Галка говорила, что замша – это непрактично.
– На свидание, – строго заметила младшенькая, засовывая зайца под мышку. – Ма-а-м! А Машка на свидание идет!
– Тетя Маша, – поправила Галка, выглянув из кухни. В одной руке она держала пирожок, в другой – кусок хлеба, жевала и то и другое сразу. – Правда, что ли?
– В архив, – Машка натянула ботинки. – Надо кое-что посмотреть… по истории.
Галка кивнула и удалилась в кухню. Вот как у нее получается ходить неторопливо, величественно, и в то же время успевать везде.
– Зайди к тете Маше, она поможет, – донеслось из кухни. – Скажи, что от меня.
Машка кивнула, хотя сестра и не могла ее видеть.
Тетя Маша… кажется, Машка помнит ее, невысокую, стройную с неестественно прямой осанкой. Она носила кружевную шаль и туфли на тонких шпильках. И за прошедшие годы не изменилась нисколько.
– Добрый день, – сказала она низким грудным голосом. – Галина звонила, просила тебе помочь.
Городской архив располагался в небольшом уютном особнячке, некогда принадлежавшем купцу средней руки. Ныне особняк числился исторической ценностью, и, в отличие от многих иных, куда более ценных сооружений, пребывал в прекрасном состоянии. Время от времени его ремонтировали, но аккуратно, опасаясь изменить столь привычный всему городу облик.
Внутри пахло деревом и бумагами, со стен на Машку строго взирали лица былых директоров городского архива. Они перемежались с портретами Сталина, Ленина, Брежнева и почему-то Толстого с Чеховым. Но странность эта была милой, уютной даже.
– Значит, вы интересуетесь историей дома с привидениями?
В полумраке подвала тетя Маша казалась старше, тоньше, и шаль ее выделялась белесым пятном.
– Того, который на острове.
– У нас в округе, – улыбнулась тетя Маша, поправляя край шали, – есть лишь один дом с привидениями. Правильнее было бы сказать – с привидением. Мадам Евгения прославилась как провидица, и странно было бы ожидать, что она не найдет дорогу в этот мир после смерти.
– Провидица?
– Да, присаживайся. Так уж вышло, что когда-то и я интересовалась этим местом… искала, знаешь ли, клад. Знаменитое Око Судьбы.
Машка чувствовала себя глупой, она не понимала, о чем говорит тетя Маша. Но послушно присела и кружку приняла, массивную, разрисованную синими цветами.
– Ты ведь слышала о мадам Ленорман?
– Нет, – призналась Машка. И тезка ее вздохнула.
– О, эта была великая женщина… она пережила революцию… смерть короля… она предсказала судьбу самому Робеспьеру и осталась жива. Многие из тех, кто стоял у власти, задавали ей вопросы, и она отвечала на них честно…
Тетя Маша разливала кипяток из старого электрического самовара.
– Говорят, что свои способности мадам Ленорман спрятала в огромном лунном камне, назвав его Око Судьбы…
Она мечтательно вздохнула.
В подвале, переоборудованном под хранилище, истории про призраков и гадалок звучали естественно, словно являясь частью этого престранного места. Машка огляделась.
Огромное помещение с крохотным полукруглым окошком под самым потолком. Окошко забрано красным и синим стеклами, оттого и свет падает окрашенный. Его немного. И старые массивные шкафы тонут в полумраке. Они тяжело опираются на гнутые ножки, и древние ручки тускло поблескивают, отражая свет электрических ламп.
– По описаниям современников, это был крупный лунный камень, с кулак младенца, идеальной круглой формы. – Тетя Маша поправила шаль, съехавшую на одно плечо. – И стоило взять камень в руки, как он заглядывал в саму душу человека. От Ока Судьбы невозможно было спрятаться. Оно видело и тайны, и скрытые желания, истинную суть вопрошающего. И взвесив все это, открывало завесу будущего. Порой предсказания были просты, но иногда… по поверью, Мюрат увидел в камне свою смерть. А Робеспьер – гильотину… как и многие иные. Говорят, что в те времена камень покраснел, столь часто ему приходилось предсказывать смерть.
Странно говорить о смерти в месте мирном.
Пахнет пылью и старыми газетами, стопки которых виднеются сквозь стеклянные дверцы.
– А что было потом? – Машка перевела взгляд на хозяйку подземелья.
– Камень исчез, – выражение лица тети Маши было мечтательным. – Однажды мадам Ленорман нашли мертвой в собственном кабинете. Ее лицо было искажено ужасом, волосы поседели, а глаза сделались белыми, как ее камень…
Она вздохнула и, подцепив щипчиками сахарный кубик, бросила его в чашку.
– Впрочем, я думаю, что все это – преувеличение. Люди склонны переоценивать то, что им кажется непонятным. Тем более что столь загадочная личность, как мадам Ленорман, не имела морального права отойти в мир иной менее эпатажным способом.
– А на самом деле?
Машка потянулась к вазочке, в которой лежали сушки и пряники. Пряники, судя по виду, лежали давно и успели изрядно зачерстветь, а вот сушку получилось размочить в чае.
– На самом деле… сложно сказать. Все-таки время было бурным, и свидетельства, дожившие до наших дней, касаются куда более важных вещей, нежели смерть гадалки, пусть и известной.
Тетя Маша поставила чашку на сложенные щепотью пальцы.
– Полагаю, имел дело обычный инсульт. Отсюда и искаженное выражение лица. А глаза не побелели, напротив, если удар был, то сделались красны, а то и черны. Тело-то нашли не сразу. Что же до волос, то следует помнить, что женщина сама по себе была немолода. И седина имела вполне естественное происхождение.
– А камень?
– Камень… его судьба весьма интересна. Девятнадцатый век, время революций и теорий, которые то и дело переворачивали мир. Торжество науки, когда казалось, что человек стоит на пороге познания мира, что еще немного – и все тайны бытия будут раскрыты. И в то же время, словно природа пыталась достичь равновесия, – невиданный расцвет иррационального. Сотни и тысячи гадалок спешат предсказывать судьбы, оказывать магнетическое воздействие, открываются спиритические салоны… да, пожалуй, проводить спиритические сеансы стало модным.
Сушка выскользнула из Машкиных пальцев, но в чае не утонула, удержалась на бурой поверхности кружки. И Машка, стараясь не потерять нить рассказа, которым ее собеседница увлеклась вполне искренне, пыталась подцепить сушку мизинцем.
Чай был горячим. Сушка – упрямой.
– И вот в Петербурге с большим успехом выступает некая мадам Евгения. Погоди, – тетя Маша поднялась и скрылась за шкафом. Не усидев, Машка выглянула и обнаружила дверь, а за дверью – тесный коридорчик.
– Здешние подвалы имеют весьма причудливую планировку, – сказала тетя Маша. Вернулась она с красной кожаной папкой, несколько запыленной, но вида весьма современного. – Вот, здесь то, что я в свое время нашла. Копии конечно…
…статьи на белой современной бумаге, черно-белые картинки, несколько смазанные, но все равно отснятые в хорошем разрешении…
…выступление мадам Евгении имело огромный успех…
…третьего дня состоялось…
…публика пребывает в большой ажитации…
…не осталось равнодушных…
…ученица и наследница великой мадам Ленорман, рукам которой подвластен знаменитый лунный камень…
И фотография.
Тучная женщина в белом балахоне. На волосах ее лежит тюрбан, украшенный страусовым пером. На груди – ожерелье в три ряда. Женщина выглядела бы смешной, но и сейчас, спустя годы, с переснятой ксероксом фотографии ее взгляд поражал.
