Грудь разрывало от боли. Слёзы ручьями текли по щекам. Я плакала из-за своей утраты. И из-за боли, через которую мне пришлось пройти по его вине.
Я плакала из-за любви, которую могла бы получить, но которую, по его вине, никогда не испытала. В конце концов, я плакала из-за себя.
Он отнял мой мир. Мою свободу. Моё все. И хоть я и должна была ненавидеть его — я не могла.
Было грустно. Казалось, меня вывернули наизнанку. Я чувствовала себя подавленно. Слабой.
Не помню как, но в итоге я оказалась в своей постели. Лёжа под мягким пледом, я уставилась в пространство. И только лампа на моей прикроватной тумбе освещала комнату мягким светом.
Понятия не имею, сколько прошло времени. Я никак не могла заставить себя закрыть глаза. Всё думала об Альберто и отце. Я боялась, что мне опять присниться кошмар.
Ворочаясь с бока на бок, я пыталась устроиться поудобнее, но тщетно.
Устало вздохнув я, сев, потёрла ладонями лицо. Мысли вернулись к Алессио — и каждая клеточка моего тела застыла в напряжении. Я понимала его гнев и боль. После того, что отец сделал семье Иваншовых — Алессио должен был отомстить.
Судьба оказалась к нему более жестока, чем ко мне. Моё сердце разбивалось на осколки из-за боли, через которую он прошёл. Это пытка наблюдать, как ломается такой человек, как Алессио Иваншов. Невыносимая агония.
Как ни странно, мне хотелось его утешить.
Возможно, от того, что я понимала его. Из-за вины или, быть может, сочувствия?
Не уверена, но я могла пропустить через себя его боль. И мою душу рвало на части из-за мужчины, который, по факту, был для меня врагом.
Как иронично. Абандонато хочет утешить Иваншова.
В голове был полнейший хаос. Хотелось, хотя бы на секундочку, забыться.
Прикрыв веки, первое о чём я подумала, было моё большое пианино. Я тут же открыла глаза.
Вот оно.
Пианино.
Знаю, нам нельзя заходить в ту комнату, но ведь сейчас все спят. Может, я смогла бы тихонечко проскользнуть внутрь. Быстро поднявшись на ноги, я подошла к двери и едва слышно открыла её. Посмотрев по сторонам, я убедилась, что в коридоре никого нет и только потом вышла.
На цыпочках, я подошла к соседней комнате, но тут же замерла, когда заметила, что кто-то в ней включил свет. Приоткрыв дверь, я заглянула внутрь.
Душа ушла в пятки.
Алессио сидел на диване, повернувшись лицом к пианино в углу. Не сводя с него взгляда, мужчина держал в руке бокал. Медленно поднеся к губам, он залпом опустошил его.
Выглядел Иваншов ужасно.
С тяжёлым грузом на сердце, я решила уйти к себе, но, услышав голос Алессио, замерла, распахнув глаза:
— Я знаю, что ты здесь.
Накрыв ладонью грудь, я прикусила губу.
Должна ли я проигнорировать это? Голос разума отчаянно спорил с голосом сердца.
В конце концов, я медленно открыла дверь и шагнула внутрь, замирая у порога. Алессио всё так же не сводил взгляда с пианино.
Нервничая, я переступила с ноги на ногу.
— Часто бываешь здесь? — прозвучал сухой и грубый вопрос. Поёжившись, я покачала головой, но, осознав, что Алессио, скорее всего, даже не заметил этот мой жест, прошептала:
— Нет.
И вновь тишина. Отведя взгляд от мужчины, я вновь обратила своё внимание на пианино. Такое красивое. Я чувствовала, как медленно расслабляется моё тело.
Обняв себя руками, я сделала несколько шагов и замерла посреди комнаты. Мои глаза всё ещё были прикованы к клавишам. Пальцы так и зудели от желания коснуться их.
Плечи поражённо опустились. Отвернувшись от инструмента, я принялась рассматривать Алессио.
Глава мафии наблюдал за каждым моим движением. Напряжённым нечитаемым взглядом.
Глаза в глаза.
Парой секунд позже, тяжело сглотнув, я сдалась, опуская взгляд ниже — и едва сдержала шумный вздох.
Руки мужчины кровоточили. На костяшках живого места не было. Ссадины, царапины, рассечения — живой кожи и не видно. Алессио даже не позаботился о том, чтобы обработать раны.
Моё сердце сжалось.
Подняв голову, я увидела, что Иваншов все ещё рассматривает меня. Нервно облизнув губы, я сжала свои похолодевшие ладони в кулаки. Во взгляде русского появилось недоумение. А затем он посмотрел на пианино.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Тишина. Никто не двигался. Казалось, никто даже не дышал.
— Играешь? — хрипло спросил он.
Мои губы приоткрылись.
Не думала, что он когда-либо спросит о чём-то подобном. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Пытаясь избавиться от вставшего посреди горла кома, я сглотнула, после чего ответила:
— Да.
И вновь затянувшаяся пауза. Я всё ждала, что Алессио ответит что-то на это, но нет. Ощущение, что меня для него больше не существовало. Но я всё ещё ждала. Понятия не имею почему, но ноги словно приросли к полу.
Я поправила подол платья. Почему я вообще всё ещё здесь?
Медленно, я попятилась назад. Алессио лучше побыть одному. Не глядя на мужчину, я повернулась и направилась к двери. Но прежде чем я успела сделать хотя бы шаг за порог, его голос заставил меня замереть:
— Хочешь сыграть?
— А можно…?
Иваншов повернулся ко мне.
— Хочешь?
Я кивнула. Тело подрагивало от возбуждения. Я не смогла сдержать улыбку. В один миг, у меня закружилась голова.
Рассматривая меня своими безжизненными глазами, Алессио едва заметно кивнул. Большего мне и не нужно.
Вернувшись, я остановилась всего в шаге перед пианино. С лёгким сердцем я коснулась кончиками пальцев клавиш и прикрыла веки.
Оглянувшись на Иваншова, я встретилась с его пристальным выжидающим взглядом.
Всё так же глядя на мужчину, я позволила своим пальцам двигаться. Мягко. Нежно. Комнату наполнила лёгкая как пёрышко мелодия. Музыка неспешно укрывала нас в свои объятья. Я улыбнулась.
Алессио распахнул глаза. Он с силой прижал к груди руку, как если бы ему было сложно дышать.
Прикрыв веки, я продолжила играть. Я чувствовала умиротворение. В этот момент, когда пальцы касались клавиш, меня переполняло счастье.
Вот. Вот, что было мне нужно.
Мой покой.
ГЛАВА 27
АЛЕССИО
После того, как мама умерла — к пианино никто не прикасался. Оно принадлежало ей.
Моя душа горела в агонии, сердце ныло от боли.
Слова вылетели из рта быстрее, чем я успел остановить себя. По какой-то причине, присутствие Айлы действовало на меня успокаивающе.
С первыми нотами, моё сердце сжало в тисках. Я поднял руку, с силой прижимая ладонь к груди.
Прошло двадцать два года с тех пор, как я слышал, как кто-то играет. Двадцать два года с тех пор, как я слышал именно эту мелодию.
Айла открыла глаза и посмотрела прямо на меня. Всё ещё улыбаясь, она вновь прикрыла веки. Девушка продолжила играть, не обращая внимания на окружающий мир. Черты её лица расслабились, она всецело растворилась в музыке. На её губах проскользнула тень улыбки.
Она казалась счастливой и умиротворённой.
И пока я слушал, боль внутри стала угасать. Она всё ещё не отпускала меня, но теперь я хотя бы мог дышать. Напряжение потихоньку покидало тело. Сердце замерло на миг, и я коснулся подрагивающими пальцами лица.
Прикрыв глаза, я почувствовал что-то влажное на щеке. Я плакал. Одна-единственная слеза. Я смахнул её резким движением, продолжая слушать.
— Мамочка, пожалуйста, сыграй! — попросил я.
Рассмеявшись, она потянула меня к пианино.
— Ладно, малыш, — разместившись на скамье, мамочка усадила меня к себе на колени. — Вот так, — сказала она, поцеловав меня в щеку, прежде чем обратила своё внимание на инструмент.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сначала мамочка аккуратно провела пальцами по клавишам, а затем начала играть. И как только в воздухе разлилась мелодия, я расслабился и удовлетворённо вздохнул.
Как и всегда, я быстро почувствовал, что засыпаю.
