Это была моя любимая часть дня.
Только я и мамочка. И пианино.
Я опустил веки, отдаваясь во власть воспоминаний. Это больно. Но сейчас боль немного утихла.
Сотни острых ножей больше не вонзались в мою душу. Я мог дышать.
Не открывая глаз, я слушал, как играет Айла. После этой песни, она сыграла другую. А затем начала напевать.
Распахнув глаза, я уставился на неё.
Медленно покачиваясь в ритм мелодии, девушка, казалось, была в своём мире. Внутри меня всё перевернулось. Сердце замерло.
Тёмные волосы волнами ниспадали на плечи. Её щеки покраснели, да ещё и это белое платье… В голове билась только одна мысль.
Что-то, о чём мой отец рассказывал много лет назад. Я покачал головой и сжал руки в кулаки. Пальцы прострелила пульсирующая боль, но этого оказалось недостаточно, чтобы привести меня в чувства.
Я не мог оторвать от Айлы глаз. И пока неспешная красивая мелодия наполняла комнату, я думал только об одном.
Айла.
Она была похожа на ангела.
ЛЕНА
Мысли не давали уснуть. Эта ночь была одной из тех, когда я думала о Марии.
Я прикрыла глаза, но, услышав красивую мелодию, распахнула веки и нахмурилась в замешательстве. Быстро села. Подняв взгляд вверх, я ахнула. Музыка звучала из гостиной. Пианино.
Но как это возможно? Никто не смел войти в ту комнату. Никто, кроме самого Алессио.
Кто же тогда играет? Я решила проверить.
Подойдя ближе, я была очарована прекрасной и умиротворяющей мелодией.
Никто не играл на пианино со времен смерти Марии. Лев и Алессио запретили.
Дверь была открыта. Прижавшись к стене, я заглянула внутрь. Алессио сидел на диване. Его взгляд был прикован к инструменту — у меня перехватило дыхание от выражения его лица.
Словно мужчину околдовали.
Я наклонилась вперёд. В этот раз мне пришлось прижать ладонь к губам, чтобы сдержать изумлённый вздох.
Прикрыв глаза и, с лёгкой улыбкой, напевая что-то, Айла играла на пианино.
Я перевела взгляд с неё на Алессио. Будто они оба находятся в каком-то своём мире.
Айла полностью растворилась в музыке, в то время, как Алессио растворился в ней самой.
Я всхлипнула. Слёзы покатились по моим щекам. Как же прекрасно…
Медленно отступив назад, я улыбнулась. Вот он. Момент, которого я ждала.
«С ним всё будет хорошо,» — подумала я.
Посмотрев вверх, я едва слышно прошептала:
— С ним всё будет хорошо. Он нашёл её, Мария, — я едва могла видеть из-за пелены слёз. — Теперь ты можешь спать спокойно. Твой маленький мальчик нашёл своего ангела.
ГЛАВА 28
АЙЛА
Сыграв первую песню, я уже не могла остановиться. Затем была вторая. Одна из моих любимых — «I Won’t Give Up» (прим. пер.: «Я не сдамся»). Раньше я играла её каждый день.
Музыка настолько поглотила меня, что в какой-то момент я поймала себя на том, что начала подпевать. Тихо, едва слышно даже для себя самой. Сердце замедлило свой ритм, билось размеренно, спокойно.
Спустя столько времени я, наконец, почувствовала покой и какую-то странную надежду.
Пианино всегда было моим способом сбежать от реальности. Оно оставалось единственным лучом света, когда тьма переполняла мою жизнь. Моя тихая гавань. И я была так благодарна, что вновь могу ощутить это.
Когда к концу подошла и вторая песня, я начала играть третью, надеясь, что Алессио не скажет остановиться. Так и не услышав замечание, я продолжила со спокойной душой. Сейчас настал черед «A Thousand Years» (прим. пер.: «Тысячу лет»).
Я не заметила, когда в воздухе повис последний аккорд. Медленно подняв веки, я тут же встретилась взглядом с Иваншовым. Напряженным, немигающим. Мужчина показался мне задумчивым и скорее даже несколько растерянным.
Не убирая пальцев от клавиш, я принялась рассматривать русского. Улыбка на моём лице исчезла, каждая клеточка тела застыла в волнении.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Пока я играла, мне было всё равно, что происходит вокруг. Ничто не имело для меня значения. Но теперь, сидя под, как и всегда, изучающим взглядом Алессио, я занервничала.
Стоит отметить, вопреки всему, был в глазах главы мафии отблеск тепла. Что-то, чего раньше я в нём не замечала.
Мужчина не двигался, он даже не проронил ни слова. Я прочистила горло. Распахнув глаза, он отвернулся, после чего провёл окровавленными пальцами по волосам.
Вздрогнув, я поднялась на ноги и встала перед пианино. Так Алессио был всего в паре шагов.
Я отчётливо видела его покрытое ссадинами и синяками лицо. Алые скулы русского приобрели какой-то лиловый оттенок. У него была рассечена бровь, а на губах засохла кровь.
— Можешь уходить, — грубо произнёс Алессио. Вздрогнув от столь внезапной смены его настроения, я отступила на шаг, но, наткнувшись на пианино, нервно стала перебирать между пальцев подол платья.
Он снова это сделал. Изменился за долю секунды.
— Позаботься о своих ранах, чтобы не получить заражение, — сказала я.
Глядя на Алессио, я ждала его реакции.
Но ничего. Крепко стиснув зубы, Иваншов впился взглядом в стену.
Сердце вновь сумасшедше забилось в груди. Меня переполняло беспокойство. Возможно, я переступила черту. Не следовало садиться за пианино. Меня вообще не должно здесь быть.
Руки похолодели. Я прикусила губу.
— Я же велел тебе убираться! — процедил Алессио.
Распахнув глаза, я поспешила прочь. Помедлив у двери, я медленно оглянулась через плечо. В руке Алессио держал бутылку и смотрел на свою вторую ладонь, сжатую в кулак. Чувствуя тяжесть вины, я вышла из комнаты.
Я знала, что Алессио не собирается заниматься ранами. Он утонул в своей боли, и я понимала его чувства. Понимала, что значит потерять надежду.
Пробравшись к себе, я включила свет. Покопавшись в комоде, нашла аптечку. Прижав её к груди, я вздохнула.
Я сомневалась, стоит ли возвращаться. Но, возможно, будь у Алессио аптечка, он бы позаботился о себе. Больше не медля, я захлопнула ящик и стремительно вышла из комнаты.
Дверь была полузакрыта — в точности, как я и оставила. Я поймала себя на том, что грызу ногти, но усилием воли опустила руку. Замявшись на пару секунд, я толкнула дверь.
Заглянув внутрь, я увидела, что Алессио сидит на том же месте. Только теперь он, прикрыв глаза, запрокинул голову на спинку мягкого дивана. Русский держал бутылку рядом с собой — уже пустую. А когда я уходила она была наполовину полной.
Подумав о том, что он напился и отключился, у меня защемило сердце. Стоило мне шагнуть внутрь, и глаза босса мафии резко распахнулись. Он смотрел в потолок — не на меня, — но на лице Алессио отчетливо читалась досада и раздражение.
Мои руки дрожали. Оставив аптечку на журнальный столик, я сжала пальцами юбку, пытаясь скрыть волнение.
Бросив взгляд на столик, Алессио вновь прикрыл веки, решив меня проигнорировать.
«Пора уходить», — подумала я, рассматривая его лишённое эмоций лицо. Алессио не показывал этого, но ему больно.
Для такого человека, как он, чувства были слабостью. А слабость для нас значила смерть.
— Пожалуйста, продезинфицируй раны, — тихо попросила я. В последний раз посмотрев на мужчину, я пошла прочь.
Заперев за собой дверь, я прислонилась к деревянному полотну и прикрыла веки. После всего произошедшего здесь, как бы неловко и странно это ни было, мне не хотелось возвращаться в свою комнату, где я осталась бы наедине с собой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я боялась кошмаров. Боялась воспоминаний, которые настигали меня, стоило только закрыть глаза. Лицо Альберто не давало мне покоя.
Несколько мгновений, когда я позволила себе быть безмятежной, закончились — и теперь пришло время встретиться лицом к лицу с ослепляющей болью.
