нужна твоя помощь.
Я вздрагиваю.
Ник замирает у входа, оглядывая меня с головы до ног. В его руках походная аптечка, и выглядит он ровно также, как в первый день нашей встречи в поезде. Мне нравится.
И тут я понимаю, насколько странно выгляжу в этом театральном костюме.
— Здесь холодно, — говорю я сиплым голосом, внутренне вспыхивая от того, давно ли он тут стоит и много ли видел, но прежде чем успеваю задать вопрос, парень качает головой: «Я не видел ничего».
И добавляет уже вслух: — Помоги с перевязкой.
Мы одни в пустой комнате. Сжав ткань ворота в кулак, Ник стаскивает джемпер, наклоняется, чтобы сложить одежду, и я понимаю, что застыла, разглядывая ожившие движения черных ветвей на его спине.
«Я видела всё».
Я вытаскиваю бинт и аккуратно разрываю упаковку. Руки совсем холодные, и я тру ладони друг о друга, чтобы согреть их, прежде чем коснуться его кожи.
— Ауч, — вскрикивает он, и я от неожиданности дергаюсь, испугавшись, что сделала ему больно. Но Ник самодовольно ухмыляется, что я повелась на его уловку.
— Очень остроумно, — бурчу я. — Тебе что, двенадцать?
Он ведет плечом и садится смирно, покорно дожидаясь, пока я закончу. Его армейский жетон поблескивает в полумраке. Синяки на лице и теле полностью исчезли, порезы затянулись, и о событиях побега напоминает лишь рана от пули, которая больше не кровоточит.
— Кто это сделал? — спрашиваю я, касаясь ее кончиками пальцев.
— Тайлер, — отвечает Ник. — Но я заслужил. Я его предал, потому что помню, насколько хотел обладать тобой. Но это были не мои желания. Его. Теперь же я не знаю, где заканчиваются его мысли и начинаются мои собственные.
На его лице так явно читается чувство вины, что у меня сжимается сердце. Застывшей статуей он глядит в потолок, будто надеясь увидеть там кого-то, и я зеркально повторяю его действия, но когда опускаю взгляд, испуганно одергиваю руки, потому что они в грязи. Я пячусь назад, пока не ударяюсь лопатками в стену.
Платье тоже безнадежно испорчено и испачкано. Оно висит лохмотьями, открывая голые ноги. От юбки почти ничего не осталось, словно ее изорвала стая бродячих собак.
— Кажется, я сделал огромную ошибку, — говорит Ник, но не смотрит мне в глаза. Больше не смотрит, и я резко просыпаюсь.
Кто-то с силой пытается меня растолкать. Я открываю глаза. Джесс трясет меня за плечо. Его лицо белое, как мел. — Быстро. Это единственное, что успевает он сказать перед уходом.
Молча вскочив с кровати, я натягиваю куртку и шнурую ботинки. Связываю волосы в хвост растянутой резинкой.
Остальные тоже не спят, наспех собирая вещи. С коридора тянет холодом, и волосы на затылке шевелятся.
В абсолютной тишине, без всяких объяснений мы спешим вниз следом за прыгающим светом фонарей. Джесс уже придерживает дверь, чтобы все могли выйти. Ко входу подогнаны три машины.
— По двое в каждую, — командует он.
Снаружи дует сильный ветер, так, что дыхание перехватывает. За все дни я впервые после побега оказываюсь на улице. Небо черное, как бездна.
Я тяну ручку одной из машин, чтобы открыть дверь, и вдруг понимаю, что карта памяти, на которую перенесены последние главы дневника — вся наша с Ником история, осталась в спальне. Спрятана под полом, между рассохшимися досками.
Внутри подымается паника.
— Джесс, — кричу я, оборачиваясь, но ветер швыряет слова в сторону. Я даже не уверена, что кто-то их расслышал.
Дюжина прядей вырывается из-под резинки и сечет лицо. Волосы бросает в глаза, рот, и в темноте не разглядеть, кто из парней где. На объяснения не остается времени. Я хватаю с сиденья фонарь и мчусь обратно. Кровь стучит в голове так сильно, что я не слышу ни ветра, который ударяется в спину, ни стука собственных шагов. Луч света дрожит в руках, освещая опустевший холл, который кажется вдвое больше, чем прежде. Именно сейчас, когда я внутри тёмного брюха театра одна, он снова становится призраком. Все его голоса замолкают. Даже скрипа ступеней не слышно больше.
В спальне еще чувствуется тепло человеческого дыхания. И оттого она кажется пугающе пустынной. Отодвинув матрас в сторону, я вырываю рассохшуюся половицу и засовываю под пол руку.
Вскрикиваю, загоняя несколько заноз под ногти, но все же нащупываю карту памяти и прячу в карман. И тут сквозь завешенные ветошью окна мелькают огни фар.
Моя гигантская искривленная тень тоже вскидывает голову. Она не хуже меня усвоила, что жизнь теперь зависит от того, насколько ты внимателен.
И быстр.
Я бросаюсь вниз. Мои ноги бесшумно движутся по лестнице, будто я не иду, а лечу над полом. Десять ступеней, семь, четыре. Передо мной дверь, отмеченная красным крестом, ярким, как человеческая кровь. Я гашу фонарь, толкаю ледяной металл. Внутрь тут же врывается ветер, так что на секунду приходится зажмурить глаза. И вдруг понимаю, что дорога пуста.
Все уехали.
А потом появляется звук, на который не обратил бы внимания обычный человек, но который пугает меня до дрожи в коленях. Шершавый шелест колёс. Колонна машин, следующая вдоль дороги.
Они так близко, что по коже ползут мурашки.
Делаю шаг назад. Выдыхаю.
Темнота спереди и сзади.
Запрокидываю голову и смотрю на звезды, пытаясь успокоиться. Глаза слезятся, и я не уверена — от ветра или от беспомощности. Взгляд смазывается влажной пеленой, растягивая светящиеся точки. Звезды будто живые. Я опускаюсь на корточки. И вдруг понимаю, что ко мне и правда что-то движется.
Из темноты, сбоку от черного входа выруливает черный внедорожник. Тихо, словно крадущаяся кошка. Фары выключены, и он сам напоминает тень. Когда корпус машины ровняется со мной, я подскакиваю, радостно размазывая по щекам слезы. Потому что сначала кажется, что это Ник. Но нет. В темноте не заметно сразу, что человек за рулем гораздо шире в плечах. Джесс. Он нетерпеливо постукивает костяшками пальцев по стеклу. И мне не нужно другого приглашения.
***
Я не знаю, где мы находимся. Асфальт на дороге растрескался, дорожная разметка стерта, а огней города не видно на много миль вперед. Граница между небом и землей
