174. В БРЕСЛАВЛЕ
Еще был бой не кончен. ИздалечеУпрямо грохот кованый вставал,И автоматчик вражеский под вечерВсё так же бил, как утром, наповал.
За этот город долгое сраженьеШло непрерывно день и ночь подряд.Возьмешь ли камень — кажется, в каменьяхЕще раскаты выстрелов гудят.
Возьмешь ли ветку — кажется, что колет,Как проволока, так она жестка,Как будто листья съежились от боли,Когда с них копоть счистила рука.
Пройдем вперед — и сразу перед нами,Сквозь черный знак хвостатого клейма,Откроется Бреславль с его домами,Сады и замки, биржи и дома.
Конрад, Георгий, Сигизмунд и Фридрих —Не счесть в Бреславль входивших королей,Не счесть боев и договоров хитрых,Восстаний, смут от самых давних дней.
А вот сейчас сержант двадцатилетний,Родной боец с Печоры снеговой,Ведет упорно, может быть, последнийВ истории за этот город бой.
Берлин, Бреславль, Инстербург, Бунцлау…Казачья шашка сквозь листву блестит…Мы с дедами разделим честно славу,Их старый марш еще в веках гремит.
1945
175. В СУДЕТАХ
Как только ручьи на весенних рассветахПокатятся кубарем, ринутся с гор,Ты встань на валунной вершине в СудетахИ крикни по-русски в безмерный простор.
И сразу же откликом радостным, резкимНе эхо откликнется гулко, а громСловацким, словенским, хорватским и чешским,Болгарским и сербским родным языком.
Затем что отсюда, от снежной вершины,До Чешского гребня, до склонов Карпат,В сиянии ярком хребты-исполиныНа страже славянского мира стоят!
1945
176. БЕРЛИНСКОЕ УТРО
Брезжит мутный рассвет над Берлином,Мелкий дождь моросит по камням.Как я счастлив, что с днем-исполиномВ этот город вступаю я сам.
По развалинам зданий бетонныхСо ступени крутой на ступень,Мимо парков, огнем опаленных,Нас ведет разгоревшийся день.
Красный флаг над стенами рейхстага,А в глазах нестерпимо рябит,И от каждого быстрого шагаЗдесь асфальт под ногами гудит.
Сколько пыли, как будто в пустыне,Наметает — дышать тяжело,Ведь с пылающих зданий в БерлинеТу кирпичную пыль разнесло.
Вот пожарища банков, гостиниц,Министерств, канцелярий, дворцов, —И угодливо смотрит берлинецНа веселых советских бойцов.
1945
177. ДОМОЙ
Над Эльбою, в землянке обветшалой,В тот час, когда мы кончили войну,Впервые въявь услышав тишину,Сказал мне тихо офицер бывалый:«Как хорошо, что есть на свете домВдали от мест печальных и суровых, —Там наклонилась ива над прудом,И ждут меня в краю лесов сосновых.Теперь мы научилися ценить,Что есть места, где так чисты криницы,Где можно воду без опаски питьИ без нагана ночью спать ложиться.Как хорошо, что есть одна душа,Которой слово дорого простое,Как встретимся мы с нею, не спешаЕй расскажу в боях пережитое.Но если годы болью старых ранОб этом дне нежданно мне напомнятИ на заре предутренней в туманЯ выйду с ней из тихих-тихих комнат,Вдруг тишина мне станет нелегка,Покажется трудней того раската,Что вот недавно шел издалекаИ умирал при отблеске заката.Нас чище сердцем сделала война!Огонь! Огонь! А как мы шли спокойно.И надо жизнь продумать, чтоб онаВсегда была прошедших дней достойна».
1945
178. СВЕРШЕНИЕ
Помню улицы города хмурые,Злое небо десятых годов,Всхлипы вальса «На сопках Маньчжурии»В духоте постоялых дворов.
И рассказ, как заря над «Варягом»Догорала в безвестном краю,На корме, под простреленным флагом,Умирали матросы в бою.
Не сдаваясь, открывши кингстоны,В грозный час «Стерегущий» тонул,С порт-артурских высот опаленныхСквозь года к нам доносится гул.
Умирая, вы знали: потомствоОтомстит за Цусиму врагам,И взошло беззакатное солнце,Озаряя наш путь по волнам.
Так свершаются времени сроки,И выходит наш флот молодойНа простор океанский, широкийЗа туманной Курильской грядой.
1945
179–180. ИЗ ЦИКЛА «НЮРНБЕРГСКИЙ ДНЕВНИК»
1. СМЕНА КАРАУЛА У ЗДАНИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ТРИБУНАЛА
Среди сотен разбитых домовУцелел старый дом в Нюрнберге,Он угрюм, неказист и суров,Только люстры сверкают, как серьги.
Ветер узкую дверь распахнул,За углом опрокинулись будки.Четырех государств караулЗдесь сменяется каждые сутки.
По утрам — караула развод.Еще улицы тонут в тумане,А уже разводящий идет,И дежурство сдают англичане.
Капитан — командиром у них,Постучав по камням каблуками,Он солдат заставляет своихДля чего-то подрыгать ногами.
Очень странен подобный обряд…Покричали они по старинке,И повел их унылый солдатПод неспешное пенье волынки.
Погляди на него, погляди…Высоченнейший, в юбочке страннойИ с цепочкой свистка на груди,Он идет по дорожке туманной.
Ветер треплет флажки на столбах,И сержант, коренастый, кудрявый,С автоматом и с орденом СлавыНеподвижно стоит на часах.
Он родился в селе за Окой,Издалече он шел, издалече,И грустит на сторонке чужойПо покинутом милом заречье.
Как дороги войны далеки…Как трудны отошедшие годы…Он пешком сюда шел от ОкиИ пришел под угрюмые своды.
Лишь воздвигнет рассвет городаНад плывущими вдаль облаками,Нюрнбержцы приходят сюдаИ глядят на сержанта часами.
И стоят, с него глаз не сводя,Словно с витязя дедовской сказки…Лиловатые струи дождяТоропливо стекают по каске.
Мы легендою станем в веках,Мы в былины войдем, в поговорки,И простреленные гимнастеркиРазместятся в музейных шкафах!
1946
2. ГОЛУБАЯ ЛУНА
Начинается вечер — и джаз голосит монотонно,Это — в сердце Баварии — американская зона,И гавайской гитары поет, изловчившись, струнаЗалихватский фокстрот: «Как смешно — голубая луна».
А луна в самом деле в разбитое смотрит окно,Лейтенанты шумят в небольшом офицерском кино,Хоть война отошла, но войны они въявь не видали,Без боев, как в прогулке, примчались в баварские дали
И теперь по ночам за столами горланят и пьют,И гавайской гитары пронзительно струны поют,Как и пели тогда, когда мы по пылавшим долинамЛунной ночью в огне наступленье вели под Берлином.
Да и что говорить — не подскажет солдату войнаЭтих слов никогда: «Как смешно — голубая луна».
1946
181. ПАМЯТИ СКАЗИТЕЛЯ
Низко клонится осинник,И струятся родники,Жил сказитель, жил былинникВ тесном доме у реки.
Говорливый, бородатый,По прославленным лесамОн ходил как соглядатай,Где пройдет — не вспомнит сам.
От него зверью не скрыться.Чутко ловит каждый звук,Знает он, где лось таится,Где живет язвец-барсук,
Где шипят лесные гады,Где колдуют валуны,И приманки, и привады,И приметы старины.
Каждый день недаром прожит,По-особому хорош.То, что видит, в сказку вложит,В сказке правда, а не ложь.
Про корабль, в пути текущийС озорной командой пьющей,Про укрытую в холстинкуСвинку — золоту щетинку,
Про скатерку-хлебосолкуИ про раненую елку,Из которой хлещет кровь,Про Кащееву любовь.
Умер он, а сказка бродит,Умер он, а нам не счесть,Сколько россказней в народеО его скитаньях есть…
Многим в жизни я обязанОзорным его рассказам,Побасёнкам и стариннымБогатырщинам былинным.
1946
182. В ПУТИ
