— Отдохни немного, — коротко бросает она и возвращается к остальным.
Мы входим в его покои. Псы бросаются вперед, чтобы поприветствовать нас, и прыгают к нам, но он мягко их отталкивает.
— Тебе придется остаться здесь на ночь, — говорит он мне. — Если кто-то увидит, что у тебя здесь отдельная комната…
— Я знаю, — отвечаю ему. Я смотрю на его кровать с бархатным балдахином. она большая, но делить ее все равно очень интимно. Я сглатываю, глядя на него, будто ожидая, что решение волшебным образом появится само собой. — Здесь только одна кровать.
Он щелкает пальцами. Рядом появляется еще одна кровать поменьше.
— Нет, не одна, — говорит он, и стремительно заваливается на меня.
— Тебе следует поберечь свою магию. Мы могли просто ее разделить.
— Не хочу, чтобы тебе было некомфортно.
— Говорит парень весь в ранах.
— Я привык чувствовать себя некомфортно.
Я не знаю, что на это сказать, поэтому веду его к кровати и снимаю с него испорченные камзол и рубашку. Эметрия заживила большую часть ран, но он все еще обожжен. Я двигаюсь, чтобы пойти в ванную за водой и обмыть его, но он хватает меня за запястье.
— С тобой все в порядке? — спрашивает он.
— Немного потрясена, — признаюсь я. — Но не ранена.
— Ты не ушла. Почему ты не ушла?
— Другие нуждались в моей помощи.
Я не хотела оставлять тебя.
Он тихо фыркает, почти разочарованный.
— Это на тебя похоже.
Я бегу в ванную, наполняю миску с водой и хватаю чистое полотенце. К тому времени, как я возвращаюсь, Аид практически теряет сознание, но слегка приходит в себя, когда я прижимаю чистую ткань к нагару, стараясь не смотреть на резные мышцы его груди под повреждениями.
— Зера — твоя мать, — говорю я. — Не думаю, что ты рассказывал мне это.
— Не очень-то она похожа на мать.
— Думаешь, она это организовала?
— Не знаю. Я сказал это по большей части для того, чтобы запугать ее. Как думаешь, получилось? — он слегка улыбается, на выходит натянуто. — В целом, неплохое солнцестояние. Более занимательное, чем обычно. Время пролетело незаметно.
Я моргаю, уставившись на него.
— Я потрясена тем, что все это и вправда произошло.
— Я бывал на нескольких крайне скучных вечеринках, — он играет с кончиком моих волос, дергая за выбившийся локон. — Прости. За все, что произошло сегодня вечером.
— Ни в чем из этого не было твоей вины.
— Мне не нравится подвергать тебя опасности.
— Я не возражаю.
— Ты лжешь, не так ли?
— Полагаю, да.
Он вздыхает.
— Чаще всего, когда лжешь, ты делаешь это для того, чтобы помочь людям, и мир казался менее ужасным, — говорит он. — Поведай мне еще своей прекрасной лжи, Сефи, и позволь мне утонуть в ней.
Но у меня не выдается такой возможности — спустя несколько минут он засыпает.
Я заканчиваю его мыть, опустошаю миску, снимаю с него ботинки и натягиваю на него одеяло. Псы устраиваются рядом с ним. Мое очарование исчезло, и я снова оказалась в ночной рубашке, которая была на мне раньше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я перекатываюсь на другую кровать, стараясь не смотреть на медленное вздымание и опаданием его груди, на его скульптурный профиль и ореол темных волос на подушке.
Я стараюсь игнорировать сокрушительное чувство облегчения от того, что он в безопасности, что все мы в безопасности.
Я не ожидаю, что сон придет легко, но мои конечности тяжелеют, мысли слишком запутанны, чтобы на них зацикливаться, и все кричит об освобождении. Я медленно проваливаюсь вниз, в темноту.
18. Секреты и Кошмары
Кто-то стонет в темноте. На какое-то время я забываю, где нахожусь. Я чувствую себя в ловушке, застрявшей во сне, от которого не могу очнуться, и мне приходится бороться, чтобы выбраться из душной темноты. Я двигаю руками, будто карабкаясь вверх, ища, за что бы ухватиться.
— Нет, нет… Пожалуйста, не надо… Я не хочу…
— Аид?
Глаза привыкают к слабому свету, и я замечаю его, единственное движение в комнате, он бьется, стонет, как корабль, попавший в шторм. Его лоб покрыт испариной, и он вздрагивает, словно от боли. Псы скулят рядом с ним, толкая его в бок.
— Аид! — я вскакиваю на кровати, путаясь в покрывалах, и забираюсь на его огромный матрас. Я трясу его за плечи, но тяжесть не отпускает его, приковывая к кошмару. — Аид, проснись!
Он борется со мной, бормочет, кричит.
— Нет, нет, пожалуйста!
Я провожу руками по его торсу в поисках каких-либо повреждений. Но ничего не нахожу. Должна ли я позвать кого-нибудь? Но кого я могу позвать? Куда я пойду? Вместо этого я бью его по лицу.
— Луливер, проснись!
Его глаза распахиваются. Спустя несколько секунд после пробуждения он опрокидывает меня на матрас, придавливая мою грудь одной рукой, а другой выкручивая мои над головой. Его крылья расправлены, а глаза убийственно сверкают красным. Его зубы больше похожи на клыки.
Я должна бояться, и все же, несмотря на то, с какой силой напряжено его тело — рука на моей груди дрожит. Он не причиняет мне вреда. Он держит меня подальше от себя, словно я хищник, та, от кого он защищается. Его лицо внушает ужас. Но это не так. Он в ужасе и напуган.
— Аид, — шепчу я его имя, радуясь, что его рука прижата к моей груди, а не к горлу. — Луливер, это всего лишь я. Персефона. Все хорошо.
За считанные секунды его взгляд смягчается, вновь становясь золотым. Крылья складываются.
— Персефона, — говорит он, пробуя мое имя на языке и повторяя его, точно молитву. Он опускает руки и принимает сидячее положение, съежившись, словно раненное животное. Он не смотрит на меня. — Я…
— Со мной все в порядке, — я перекатываюсь на колени. — Как ты?
Он резко поднимает взгляд.
— Ты спрашиваешь меня, в порядке ли я…
— Конечно. Тебе приснился кошмар.
