— Останься, — рычит он.
Я чувствую, как что-то змеится в меня, но натыкается на стену. В конце концов, метка Аида, должно быть, все еще активна.
Я не двигаюсь. Не могу.
Он поднимает палец и проводит им по моей щеке.
— То, что я мог бы сделать с тобой…
Мое дыхание с трудом вырывается из груди. Помогите, помогите, пожалуйста.
— Даже не знаю, с чего мне начать. Может, ты выберешь? Что бы ты хотела, чтобы я сделал?
Я сглатываю.
— Я бы хотела, чтобы вы меня отпустили.
Он улыбается.
— Не совсем то, что я имел в виду.
— Лорд Арес! — разносится по комнате голос Эметрии. — Немедленно отпусти смертную.
Арес ухмыляется, поднимаясь.
— Леди Эметрия. Какое вам до этого дело?
— Ты позоришь своего хозяина.
— Не думаете, что моему братцу следует научиться делиться?
— Я не думаю, что есть что-то, чему ты можешь научить своего брата.
— Ох, нет? — он указывает на трон, когда я слезаю с него. — Я могу научить его тому, что принадлежит мне.
Взгляд Эметрии тверд и непоколебим.
— Возможно, есть кое-что, чему ты мог бы поучиться у него.
Он свирепо на нее смотрит, его рот подергивается.
— Научись держать свой язык за зубами.
— Научись молчать, когда это необходимо.
Арес вытягивает руку, меч влетает в его ладонь. Эметрия поднимает свой посох.
— Ты можешь воображать себя богом войны, Лорд. Арес, но я сражалась в тысяче битв больше, чем ты. Не переходи мне дорогу.
— Что здесь происходит? — в комнату входит Афина, и я прячусь в ее тени. Это кажется более безопасным местом, чем, даже если ненавистно мне, ненавистно нуждаться в ее защите, ненавистно чувствовать себя беспомощной.
Арес опускает свой клинок, все еще свирепо глядя на Эметрию, будто мог уничтожить ее одним взглядом.
— Ничего, что касается вас, Генерал. Небольшое разногласие.
Она щурит свои стальные глаза.
— Не соглашайтесь со словами, а не с оружием, хотя вы не можете свести на нет удар ни тем, ни другим. Эметрия, я думала, ты мудрее.
— Временное отсутствие здравого смысла.
— Лучше бы это было так. Королеве нужны вы оба. И, кто-нибудь, разбудите Лорда Аида.
— Я пойду… — начала Эметрия.
— Нет. Отправьте смертную. Должна же она хоть на что-то годиться.
Они буквально выбегают из комнаты. Эметрия бросает беглый взгляд в мою сторону, прежде чем исчезнуть за красивой золотой дверью в конце коридора, интересно, что это должно значить. Ее взгляд преследует меня.
Я возвращаюсь в комнату Аида. Он уже одет и обут, но не смотрит мне в глаза.
— Ты нужен Зере, — говорю я ему.
При этих словах он поднимает глаза.
— Она говорила с тобой?
— Нет. Афина.
— Очень хорошо, — он направляется к двери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Аид?
— Да?
Я не знаю, что сказать, лишь чувствую это странное желание удержать его, ради себя или ради него, не уверена.
— Ничего, — коротко отвечаю я. — Поговорим позже.
Я возвращаюсь в свою комнату и принимаю ванну, погружаясь в воду и натирая кожу до скрипа. Она вся в грязи, копоти и пятнах крови. Я поливаю сверху мутную воду и ополаскиваю ее.
Вся мокрая, я заползаю в постель. Хочется плакать, но я слишком измучена или ранена, и просто не могу.
Я хочу вернуться домой. Любая часть мира, когда-либо бывшая для меня прекрасной, теперь стерта и заменена звуками криков и воспоминаниями о той комнате, полной крови и огня, и насмешками Ареса, когда он возвышался надо мной.
Этот мир не прекрасен, и я не являюсь его частью.
Не знаю, как долго, но я сижу, дрожа в своих простынях. Тело кажется холодным и не совсем моим.
Проходит много времени, прежде чем раздается стук в мою дверь.
— Войдите.
Это Аид.
— Теперь все ушли. Снова только мы.
В груди разливается облегчение.
— Они знают, кто…
— Афина начнет расследование. Они хотят, чтобы я удвоил свои силы здесь, внизу, на случай, если это было нападение на меня. Зера вела себя совершенно обеспокоенно, но потом предложила Аресу одолжить его силы. Я вежливо отказался.
— Думаю, это было тяжело.
Он не улыбается и не смотрит на меня.
— Прошлой ночью…
— Если ты чувствуешь себя некомфортно из-за чего-то из этого, не нужно.
— У смертных это когда-нибудь срабатывает? Просто сказать им не чувствовать что-то?
— А что работает у фэйри?
Он делает паузу, нахмурив брови.
— Обмен. Твоя слабость за мою слабость.
— Кошмары — это не слабость.
— Тогда секрет.
Я вздыхаю, но жестом прошу его подойти ближе. Аид закрывает дверь, но стоит рядом с ней, будто в любую минуту готов бежать.
Полагаю, я могла бы просто рассказать ему о том, что чувствовала прошлой ночью или сегодня утром. Могла бы сказать ему, что мне страшно, и я ненавижу себя за это. Но я не хочу, чтобы он это знал. Не хочу, чтобы он думал, что я виню его. Не хочу говорить ему правду, которая может ранить.
Он заслуживает чего-то личного, чего-то глубокого.
Есть кое-что, о чем я никому не говорила, рассказывала обрывки семье и Либби, но никогда всю, голую, болезненную правду. Это не похоже на Папу или Элис. Это нечто большее, чем один момент, одна ошибка. Это боль, сокрытая в глубине души.
— Я никогда не видела свою мать, — начинаю я, задаваясь вопросом, какую часть истории он уже расшифровал из наших предыдущих бесед. — На самом деле, я вообще мало что о ней знаю. Это правда необычно для смертного. Она оставила меня с отцом, когда мне было несколько недель, и больше никогда не навещала. Не знаю, что творилось у нее в голове, и, вероятно, никогда не узнаю, но, каким бы замечательным ни был мой отец, я не переставала надеяться, что она вернется за мной, — я остановилась, делая осторожный вдох. Это та часть, которую я ненавижу, та часть, которую я не рассказывала. — В детстве я была очень конкурентной. Старалась во всем быть лучшей, потому что, если она вернется, я хотела быть идеальной дочерью. Не хотела давать ей причин не желать меня.
