Гэррети сглотнул:
— То есть, это очень важный урок, ты это хочешь сказать?
Стеббинс перестал смеяться и крепко схватил Гэррети за руку:
— Возможно, важнее урока у тебя никогда не было. Тайна жизни познается через смерть. Упрости это уравнение, и сможешь позволить себе умереть. Проведешь остаток своей жизни весело и безбашенно, как пьяница на гулянке.
Стеббинс отпустил его руку и словно забыл о нём. Гэррети медленно массировал запястье. А потом пошел прочь.
Казалось, к Олсону Рея притягивают невидимые узы. Они оказались рядом примерно в четыре часа. Гэррети внимательно присмотрелся к лицу Хэнка.
Однажды, очень давно, он целую ночь не спал от страха, посмотрев фильм, где снимался - кто? Роберт Митчем, кажется? Он играл там безжалостного священника времен возрождения Юга, который также был маньяком-убийцей[42]. Сейчас Олсон был очень похож на него в профиль. Из-за стремительной потери веса он сильно вытянулся, его кожа огрубела и как будто покрылась чешуйками от обезвоживания. Глаза глубоко запали в глазницы. Волосы хаотично торчали во все стороны, словно треплемые ветром листья кукурузы.
Да это же просто робот, обыкновенный дурацкий механизм. Но, возможно, Олсон все еще прячется там, внутри? Нет. Его больше нет. Я уверен: Олсон, который сидел на траве и шутил, Олсон, который рассказывал историю о парне, получившем пулю прямо на старте, этот Олсон уже мертв. А рядом идет обыкновенная неживая глиняная чушка.
— Олсон? — прошептал Гэррети.
Шагающий дом с привидениями. Олсон обмочился, от него плохо пахло.
— Олсон, ты можешь говорить?
Олсон топал вперед. Его лицо стало тьмой, и он шевелился, да, он определенно шевелился. Внутри него что-то происходило, внутри него была еще какая-то жизнь, но...
Что-то там было, но вот что именно?
Идущие одолели очередной подъем. Гэррети дышал часто-часто, как собака. Струйки пара поднимались от его отсыревшей одежды. Внизу, под ними, лежала река, похожая в темноте на серебряную змею. Стилуотер, решил он. Стилуотер протекает рядом с Олдтауном. Зрители закричали при виде их, но как-то совсем уж вяло. Далеко впереди, за изгибом русла (может это все же Пенобскот?) виднелась группа огней. Олдтаун. Группа огней поменьше на противоположном берегу представляла собой, видимо, Милфорд и Брэдли. Олдтаун. Вот он, Олдтаун.
— Олсон, — сказал он. — Это Олдтаун. Вот те огни — это Олдтаун. Мы дошли, дружище.
Олсон ничего не ответил. И теперь Гэррети уловил тот образ, который так долго от него ускользал, и ничего особо живого в этом образе не было. Олсон — это Летучий Голландец, вечно продолжающий свое плаванье даже после того, как вся его команда исчезла.
Группа бодро спустилась по склону холма, миновала S-образный поворот, и прошла по мосту, который вел, если верить знаку, к Медоу Брук. На другом конце моста был установлен еще один знак с надписью КРУТОЙ ПОДЪЕМ ГРУЗОВИКИ ТОЛЬКО НА НИЗКИХ ПЕРЕДАЧАХ. Кое-кто из Идущих застонал.
И подъем действительно был крутой. Он возвышался над ними словно съезд для тобоггана[43]. Не очень длинный — даже в темноте можно было разглядеть его конец — он был очень крутым. По-настоящему крутым.
И подъем начался.
Гэррети наклонился вперед, почти сразу почувствовав как воздух рвется прочь из его легких подобно воде из пробитого шланга. На вершине снова буду дышать как собака, подумал он... а потом подумал — если я доберусь до вершины. Его ноги возмутились таким насилием — протест начался в бедрах и постепенно распространился вниз. Ноги кричали ему, что просто отказываются делать это дальше.
Нет, будете, сказал им Гэррети. Будете, а иначе умрете.
Нам плевать, ответили ему ноги. Нам плевать, пусть умрем, умрем, умрем.
Мышцы стали мягкими, словно желе, оставленное под жарким солнцем. Они дрожали почти беспомощно. Они дергались как куклы в руках неумелого кукольника.
Предупреждения сыпались направо и налево, и Гэррети понял, что и сам очень скоро получит одно. Он не отрывал глаз от Олсона, заставляя себя шагать с ним в ногу. Они сделают это вместе — вместе взойдут на этот убийственный холм, а потом он заставит Олсона рассказать ему свой секрет. А потом все будет зашибись, и не нужно будет беспокоиться ни о Стеббинсе, ни о МакФризе, ни о Джен, ни об отце, ни даже о Фрики Д'Алессио, который размазал собственную голову о каменную стену возле Федеральной дороги № 1.
Сколько там было — сотня футов? Пятьдесят? Сколько?
Он дышал все чаще и чаще.
Грохнули первые выстрелы. Раздался короткий, громкий крик, и тут же утонул в новых выстрелах. А на бровке холма с дистанции сошел третий человек. Гэррети ничего не видел в темноте. Измученный пульс колотился у него в висках. Он вдруг понял, что ему совершенно насрать, кто там выбыл на этот раз. Это было неважно. Важна была только боль, сумасшедшая боль в ногах и в легких.
Склон закруглился, стал плоским, а впереди скруглялся еще больше, превращаясь в спуск, приятный пологий спуск — самое то, чтобы восстановить дыхание. Однако чувство, будто мышцы ног превратились в тающее желе, никак не желало покидать его. Мои ноги вот-вот откажут, отстранёно подумал Гэррети. Они никогда не доведут меня до Фрипорта. Я и до Олдтауна-то вряд ли дойду. Мне кажется, я умираю.
И вдруг звук стал нарастать в ночи — разнузданный и дикий голос, множество голосов, и все они, не переставая, повторяли одно и то же:
Гэррети! Гэррети! Гэррети! ГЭРРЕТИ! ГЭРРЕТИ!
Наверное, это Бог, а может отец, он хочет отрезать Гэррети ноги, а ведь он еще не узнал секрет, секрет, секрет...
Громоподобно: ГЭРРЕТИ! ГЭРРЕТИ! ГЭРРЕТИ!
Нет, это не Бог, и тем более не отец. Это был, как оказалось, ученический совет Олдтаунской средней школы в полном составе, и они скандировали его имя в унисон. Увидев его бледное, измученное и напряженное лицо, они прекратили скандировать и просто закричали вразнобой, приветствуя его. Девчонки из группы поддержки махали помпонами. Парни пронзительно свистели и целовали своих девушек. Гэррети помахал им в ответ, кивнул, улыбнулся, и плавно переместился поближе к Олсону.
— Олсон, — прошептал он, — Олсон.
Кажется, в глазах Олсона что-то блеснуло. Искорка жизни, одиночный рык стартера в безнадёжно устаревшем автомобиле.
— Олсон, скажи мне как, — шептал Гэррети. — Скажи мне, что делать.
Школьники (неужто и я когда-то ходил в школу, изумился Гэррети, или это был просто сон?) остались со своими восторгами позади.
Глаза Олсона судорожно задвигались в глазницах, словно давно заржавели и нуждались в смазке. Его рот раскрылся с ясно различимым щелчком.
— Вот так, — горячо шептал Гэррети. — Говори. Говори со мной, Олсон. Скажи мне. Скажи мне.
— А-а, — сказал Олсон. — А-а. А-а.
Гэррети придвинулся еще ближе. Он положил руку Олсону на плечо и наклонился к нему, погружаясь в пагубный ореол его запахов: пот, моча, вонь изо рта.
— Пожалуйста, — сказал Гэррети. — Ну постарайся.
— Га. Го. Господь. Господень сад...
— Господень сад, — с сомнением повторил Гэррети. — И что с Господним садом, Олсон?
— Он полон. Трав, — грустно сказал Олсон. Его голова так и норовила упасть на грудь. — Я...
Гэррети ничего не сказал. Он не мог. Группа начала подниматься на новый холм, и воздуха снова не хватало. А у Олсона как будто вообще проблем с дыханием не было.
— Я не хочу. Умирать, — закончил Олсон.
Гэррети не мог оторвать взгляд от призрачных руин, которые были когда-то лицом друга. Олсон со скрипом повернулся к нему.
— А? — Олсон медленно поднял голову. — Га. Га. Гэррети?
— Да, это я.
— Сколько времени?
Несколько раньше Гэррети завел заново свои часы и уточнил время. Бог знает зачем.
— Четверть девятого.
— А. Точно. Не больше? — измученное, преждевременно состарившееся лицо Олсона озарилось удивлением.
— Олсон... — Гэррети потряс его за плечо — несильно, но Олсон весь зашатался, словно антенна на ветру. — В чем смысл, Олсон? — Гэррети вдруг безумно хихикнул: — В чем же смысл, Алфи?[44]
Олсон посмотрел на Гэррети расчетливо-проницательно.
— Гэррети, — прошептал он. Из рта у него воняло как из сточной трубы.
— Что?
— Сколько времени?
— Да черт тебя возьми! — крикнул на него Гэррети. Он быстро повернул голову, но Стеббинс как обычно изучал дорогу. Если он и потешался над Гэррети, темнота не позволяла этого разглядеть.
— Гэррети?
— Что? - уже тише спросил Гэррети.
— Го. Господь спасет тебя.
