– Как скажешь.
Мы вошли в сад и направились к дому. Стоило мне ступить на первую ступеньку массивного каменного крыльца, как безжалостный поток невесть откуда взявшихся воспоминаний нахлынул на меня, разнося в клочья последний бастион моего здравого смысла.
– Что с тобой, Макс? – встревоженно спросил Лонли-Локли.
Вид у меня, надо думать, был тот еще. Я как раз пытался сообразить, кто такой этот странный длинный парень и что он делает на крыльце моего дома?
Грудь пронзила острая боль, словно спрятанный там невидимый меч Короля Мёнина поворачивался с боку на бок, устраиваясь поудобнее. Как нельзя более вовремя! Боль возвращала память, вынуждала меня цепляться за обрывки прежних представлений о себе – хотя бы для того, чтобы снова почувствовать себя вполне всемогущим сэром Максом из Ехо, способным справиться еще и не с такими неприятностями. Все, что угодно, лишь бы не превратиться в перепуганный комок мяса и нервов, жалкий и беспомощный.
А потом все внезапно встало на свои места, словно какой-то невидимый диспетчер моей жизни решил ликвидировать аварию и повернул соответствующий выключатель. Ну, наконец-то.
– Уже все в порядке, – улыбнулся я. – Ты – Шурф Лонли-Локли, я вспомнил. А меня зовут Макс. В последнее время я живу в Ехо, пугаю прохожих своей Мантией Смерти и занимаюсь Магистры знают чем в Доме у Моста. А раньше… Впрочем, неважно, что было раньше, но это я уже тоже помню. Просто замечательно. Знаешь, я только что был совершенно уверен, что наконец-то вернулся домой. Впрочем, какая-то часть меня все еще считает этот дом своим. Он мне столько раз снился, только я все время забывал эти сны – напрочь! Я здесь… ну, работаю, что ли. Стерегу этот дом по ночам. Прихожу сюда в сумерках и усаживаюсь в кресло, обитое истертым красным бархатом, в холле первого этажа. Обитатели этого дома всегда казались мне призраками, но, наверное, призраком был я, а все остальные – самые обыкновенные живые люди. Они никогда не могли меня увидеть, но догадывались о моем присутствии. По крайней мере, никто никогда не пытался сесть в мое кресло… Нет, стоп, теперь-то я понимаю, что все это мне просто снилось. Наверное, просто снилось.
– Иногда память преподносит удивительные сюрпризы, – кивнул Лонли-Локли. – К тому же наваждения бывают очень похожи на воспоминания. И наоборот.
– Твоя правда.
Я с трудом открыл тяжеленную дверь, навалившись на нее всем телом. Тяжесть тоже была знакомой, я даже вспомнил, что мое правое плечо постоянно ныло оттого, что мне приходилось каждый вечер сражаться с этой дверью. Но я победил дверь, и нашему взору открылись мраморный пол прихожей, корзинка для зонтиков справа от лестницы и два зонтика, белый и серый, со старомодными деревянными ручками. Они торчали из этой корзинки, сколько я себя помнил… Нет, стоп!
– Ты совершенно прав, Шурф. Наваждения бывают так похожи на воспоминания, что голова кругом идет, – вздохнул я. – Сейчас мы пройдем в холл. Слева будет дверь на застекленную веранду, в глубине холла – черный кожаный диван, такое же кресло и журнальный стол, а справа – деревянная лестница, ведущая наверх. А за ней – мое красное кресло и зеркало на стене. Я, к слову сказать, никогда не отражаюсь в этом зеркале. И маленький мраморный стол, а на нем настольная лампа с зеленым абажуром. Иногда лампу кто-то включает, но я никогда не делал этого сам… В общем, идем. И дай мне руку, ладно? У меня коленки дрожат, если честно.
– У меня тоже, – признался Лонли-Локли. – В этом месте есть что-то, что заставляет меня содрогаться от холода и одиночества. А я-то, дурак, был уверен, что и холод, и одиночество уже давно не имеют для меня никакого значения.
Он протянул мне руку в огромной кожаной рукавице, я вцепился в нее, как цепляются утопающие за шеи своих горемычных спасателей, и мы вошли в холл. Я убедился, что он полностью соответствует моему описанию. Впрочем, я в этом и не сомневался.
– Садись на диван, Шурф, – сказал я, неохотно отпуская его руку. – Хорошее место в первом ряду, для единственного зрителя. И, наверное, тебе не стоит вмешиваться в происходящее. Я и сам еще не знаю, что будет, но…
– Я понял, Макс, – мягко ответил он. – Ты здесь каким-то образом дома, а я – нет. Поэтому я буду просто сидеть и смотреть.
– Хорошо, – улыбнулся я.
А потом подошел к своему креслу, обитому потертым красным бархатом, сел и выдохнул с непередаваемым облегчением. Я бродил черт знает где, неизвестно сколько времени, но теперь вернулся домой, и можно немного отдохнуть. Мне так этого хотелось!
Я закрыл глаза и почти позволил ласковым волнам дремоты унести меня. До сих пор не решаюсь даже подумать, куда они могли меня унести, но знакомая боль в груди заставила меня открыть глаза и отчаянно помотать головой. «Нечего расслабляться, – сердито сказал я себе. – Вот вернешься домой, устроишь свою задницу в каком-нибудь кресле помягче и тогда можешь расползаться, как подтаявшее желе. Все, что угодно, только не здесь и не сейчас».
Боль в груди не проходила. Я опустил глаза и обнаружил, что меч Короля Мёнина снова стал видимым и осязаемым. Его резная рукоять бесхитростно торчала из моей груди. Зрелище было то еще, в обморок грохнуться не стыдно. Но никуда я, конечно, не грохнулся. Только растерянно кашлянул, чтобы прочистить горло, и заодно убедиться, что все еще жив.
А потом поднял голову к уходящим в темноту ступенькам лестницы и позвал, негромко, но требовательно:
– Дорот, иди сюда. Хватит прятаться.
Я не сомневался, что приказ будет исполнен немедленно. Ставший частью меня меч Короля Мёнина был полномочным представителем своего прежнего владельца, так что у перепуганного зверька не было выбора. Его звал хозяин.
Дорот торопливо спускался по лестнице. Я в жизни не видел более нелепого зрелища: маленькое серое существо с огромной, раза в два больше туловища, головой. Оно скорей было похоже на неумело сшитого плюшевого медвежонка, чем на мышь. Только хвост вполне мышиный, даже крысиный – длинный, тонкий шнурок чуткой розовой плоти.
Существо кубарем скатилось к моим сапогам и несколько раз жалобно пискнуло. Судя по всему, Дорот оправдывался и просил пощады.
– Нет, – вздохнул я. – Так дело не пойдет. Мне нужно, чтобы заколдованные тобой люди снова стали людьми, а ты тут пищишь. Пищать я и сам умею.
Дорот засуетился и запищал еще пронзительнее. Я протянул руку и, повинуясь внезапному порыву, поднял это существо с пола. Несколько секунд тупо на него пялился, поскольку понятия не имел, что мне следует делать с этим зверьком. А потом случилось то, чего я уж никак от себя не ожидал: я аккуратно приложил основание его хвоста к призрачному лезвию меча, засевшего у меня в груди. Отрезанный хвост упал мне на колени, Дорот отчаянно взвизгнул, задергался у меня в руке, а потом обмяк. Я положил его на пол и взял в руки отрезанный хвост. Несколько капель синеватой жидкости образовали новый замысловатый узор на моей левой ладони, причудливыми ручейками перечеркнув значки, изображающие мое Истинное имя.
Я машинально лизнул испачканную руку, повинуясь какому-то дремучему инстинкту, приказывающему детям тянуть в рот всякую незнакомую гадость, и только потом понял, что это была кровь Дорота – горькая и ароматная, как абрикосовая косточка. Несколько секунд моя бедная голова пыталась обработать эту информацию. Потом я решительно пресек сумбурную умственную деятельность и сосредоточился на ощущениях. Тяжелая горячая волна поднималась откуда-то из самой глубины моего тела. Она мягко, но безапелляционно заявляла свои права на меня, и мне оставалось только одно – позволить этой безжалостной силе унести меня туда, куда она сочтет нужным.
Наконец, закружившей меня стихии надоела эта игра, и она милосердно выбросила свою новую игрушку на берег того, что могло хоть как-то сойти за действительность.
Я открыл глаза и огляделся. Обнаружил, что рукоять засевшего в моей груди меча снова стала невидимой и неосязаемой. Вот и славно. А то происходящее слишком походило на малобюджетный кинофильм о приключениях живых мертвецов, со мной, любимым, в главной роли.
Но теперь все было в порядке. Я сидел в красном кресле и крепко сжимал в левом кулаке хвост Дорота – гладкий розовый шнурок плоти, все еще живой и почти всемогущий. Волшебный хвост последнего мышиного короля Мира. Теперь я откуда-то все знал о Дороте и служивших ему Манухах, о Красной пустыне Хмиро и древней магии Уандука, доступной животным и растениям, но не подвластной людям. Чувствовал себя так, будто знал эти причудливые факты всегда – по крайней мере, с детства, как алфавит или таблицу умножения. Просто забыл ненадолго, но уже вспомнил, все в порядке.
В частности, я знал, что Дорот родился в самом сердце Красной пустыни Хмиро много тысячелетий назад и покинул ее, так и не оставив потомства, не по собственной воле, а по приказу молодого, взбалмошного Вершителя по имени Мёнин, решившего вдруг приняться за суматошное коллекционирование всех чудес Вселенной.
