В 1971 году были написаны «Мои похорона», в которых лирический герой, так же как и в «Разбойничьей», находится в преддверии смерти: «Вот мурашки по спине / Смертные крадутся» = «Ну а день последний-то — / К ночи злей да муторней» (АР-13-106); и собирается перетерпеть мучения молча: «Я во сне перетерплю» = «Стиснуть зубы да терпеть!». А его мучителями в обоих случаях является нечистая сила: «На мои похорона / Съехались вампиры» = «Знать, отборной голытьбой / Верховодят черти» (АР-13-112) (совпадает даже стихотворный размер), — которая традиционно использует ядовитое зелье: «А тот, кто в зелье губы клал <.. > И закусил отраву плотно я» = «Пей отраву хоть залейся», «Поят зельем, хоть залейся» (АР-13-114), — и занимается кровопролитием: «И кровиночка моя / Полилась в бокалы» = «Льют кровинку, хоть залейся!» /5; 362/. При этом вампиры пускают в ход жала, а конница — тонкую хворостинку /5; 361/ (вспомним также «Побег на рывок, где действие происходит в лагере — аналоге острога, — а героя избивают «те же черти с кнутом»', АР-411; поэтому в «Разбойничьей» и сказано: «Сколько веревочка ни вейся — / Всё равно совьешься в кнут»). Противодействовать же этому беспределу невозможно, и остается лишь пассивно наблюдать за ним: «.Лучше я еще посплю» /3; 322/ = «Ты усни да отогрейся — / Так, мол, смерти не просплю» (АР-13-106). «Отогреться» же нужно потому, что в «Моих похоронах» герой говорил: «Я от холода дрожу» /3; 317/. Но, несмотря на это, он лежит: «Так почему же я лежу, / Дурака валяю?», — а в «Разбойничьей» сам себе даст совет: «Лучше ляг да обогрейся — / Я, мол, казни не просплю». И, наконец, если в «Моих похоронах» герой говорит, что вурдалак «знак дает — на-бросит<ъ>ся» (АР-13-40), — то в «Разбойничьей» «из лютой волости / Налетела конница» /5; 361/, после чего также началось кровопролитие.
Не менее интересна перекличка чернового варианта «Разбойничьей» с песней «Люди середины» (1971): «Знать, отборной голытьбой / Верховодят черти. / Вся губерния в разбой / Подалась от смерти» (вариант: «…от голодной смерти») (АР-13112) = «Сегодня каждый третий — без сапог, / Но после битвы заживут, как крезы! / Прекрасный полк! Надежный, верный полк — / Отборные в полку головорезы» («отборной» = «отборные»; «голытьбой» = «без сапог»; «разбой» = «головорезы»). Заметим, что в черновиках последней песни также упоминается «голытьба» (АР-13-64). А о голытьбе, «подавшейся в разбой», уже говорилось в «Песне мужиков» из спектакля «Пугачев» (1967): «Куда ни глянь — всё голытьба, / Куда ни плюнь — полна изба. <.. > Да что ж они — как мухи, мрут, / Друг дружку бьют, калечат, жгут» /2; 376 — 377/.
Впервые же «отборные в полку головорезы» возникли в песне «Как в старинной русской сказке — дай бог памяти!..» (1962): «Как отпетые разбойники и недруги, / Колдуны и волшебники злые / Стали зелье варить, и стал весь мир другим, / И утро с вечером переменили». Эпитет злые вновь возвращает нас к «лютой, злой губернии» из «Разбойничьей», так же как и «зелье», которое варят эти колдуны: «Поят зельем, хоть залейся, — / Даже денег не хотят» (АР-13-110) (вариация «отборных в полку головорезов» представлена и в «Песне о хоккеистах», где формально речь ведется о канадских профессионалах: «Как школьнику драться с отборной шпаной»).
Еще один мотив, объединяющий «Разбойничью» с «.Людьми середины», — это всеобщее гниение, характерное для советской действительности: «Гнойным ветром сволокло / Прямиком в остроги» = «Бывает, плод гниет из середины» (АР-13-64).
В песне «Люди середины» отборными головорезами руководит фельдмаршал, имеющий явные сходства с профессором-ихтиологом из повести «Дельфины и психи»: «…кто-то подал еще более разумную идею, что профессор сам безумен. На том и порешили, и упрятали самого великого профессора ихтиолого-лингвиста в психиатрическую лечебницу» (АР-14-88), «А человек со вставной челюстью плачет и говорит: “Я предупреждал, я сделал все возможное…”» (АР-14-98) = «…И выплюнув в
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
отчаянье протезы, / Фельдмаршал звал: “Вперед, мой славный полк!”» /3; 74/, «Рыдал фельдмаршал — этот старый волк, / И шпагою в безумье знамя резал!» /3; 312/ («безумен» = «в безумье»; «плачет» = «рыдал»; «со вставной челюстью» = «протезы»). И если фельдмаршал говорил, «выплевывая в ярости протезы» (АР-9-147), то и в песне «Про любовь в Средние века» «король от бешенства дрожит». А безумье фельдмаршала напоминает характеристику главного зоолога в «Гербарии», когда он узнал о революции: «Гид без ума, куражится» (АР-3-16).
Как видим, образы персонифицированной власти совпадают до мелочей, причем как в стихах, так и в прозе.
Итак, профессор со вставной челюстью, похожий на генсека Брежнева, является прообразом фельдмаршала из песни «Люди середины», где тот «выплюнул в отчаянье протезы»: «…служитель бросился на профессора, выхватил у него, оторопевшее-го, из рук челюсть и растоптал ее прямо на глазах на дорожке у бассейна» /6; 30/ = «В грязь втоптаны знамена <.. > фельдмаршальские жезлы и протезы»[2274].
Если профессор-ихтиолог мечтал о том, чтобы «уйти в работу с головой, и исследовать, исследовать, резать их, милых» /6; 28/, то и в «славном полку» фельдмаршала — «сплошь одни головорезы». А год спустя так же будут вести себя «товарищи ученые» в одноименной песне 1972 года: «Собак ножами режете, а это бандитизм». Здесь они режут собак, а профессор резал дельфинов…
Впоследствии некоторые черты фельдмаршала возьмет на себя главврач в песне «Ошибка вышла»: «Дышал фельдмаршал весело и ровно» = «Он веселел, входил в экстаз» (АР-11-39); «Он молвил: “Кто-то должен умирать, / А кто-то должен выжить, безусловно!”» = «Он молвил, подведя черту: / “Читай, мол, и остынь!”» (если главврач говорил герою: «Молчи, всё будет, но <не> враз, / Пока дыши ровнее» /5; 392/, то и фельдмаршал следовал этому совету: «Дышал фельдмаршал весело и ровно»).
Если же говорить об источниках образности песни «Люди середины», то, во-первых, следует отметить параллели с «Парусом» (1966): «Парус! Порвали парус!» = «В грязь втоптан и разорва<н> славный шелк» (АР-9-146) (в первом случае порван парус, а во втором — знамя); «Выстрела в спину / Не ожидает никто» = «И в спину убивали за измену»; а во-вторых — остановиться на песне «Переворот в мозгах из края в край…» (1970), где функцию фельдмаршала выполняет дьявол: «Ну что ж, вперед]. А я вас поведу! — / Закончил дьявол. — С богом! Побежали» (АР-9-14) = «Фельдмаршал звал: “Вперед, мой славный полк! / Презрейте смерть, мои головорезы!”». В первом случае присутствует обращение к чертям, а во втором — к голытьбе, которой также руководят черти: «Да голодной голытьбой / Верховодят черти» (АР-13^116).
Соответственно, дьявол и фельдмаршал являются олицетворением советских вождей, призывающих людей жертвовать собой. Как сказано в песне «Летела жизнь»: «А те, кто нас на подвиги подбили, / Давно лежат и корчатся в гробу. / Их всех свезли туда в автомобиле, / А самый главный вылетел в трубу». Этот же «самый главный» упоминается в черновиках песни «Переворот в мозгах из края в край…» и «Моих похорон», а также в песне «Ошибка вышла»: «Тем временем в аду сам Вельзевул — / Сам главный дьявол…» (АР-9-16) = «Самый главный вурдалак / Втискивал и всовывал» (АР-13-36) = «А самый главный сел за стол, / Вздохнул осатанело…» /5; 77/.
Приведем еще ряд сходств между фельдмаршалом и дьяволом: «Влез на трибуну, плакал и загнул» = «Рыдал фельдмаршал — этот старый волк» /3; 312/; «Тем временем в аду сам Вельзевул — / Сам дьявол и само исчадье Ада — / Влез на трибуну, плакал и загнул: / “Рай, только рай — спасение для ада!”» (АР-9-16) = «Сам марш<ал>, опираясь на протезы, / Кричал: “Вперед, мой славный верный полк!”» (АР-13-94).
