А у меня снова мурашки бегут по коже. Я — подарок. Я им всем, Литвиновым, блин, подарок.
— Какие славные парни, — говорит Сергей Иванович глухо. — Дава, я… в восторге. Слышишь? Ты был прав. Я… просто счастлив сейчас! Слышишь?
— Слышу, — по-алтайски сухо отвечает Давид. Больше он не улыбается, просто смотрит на эту сцену — встречи деда и внуков.
И я чувствую кожей, что ему как будто дискомфортно от ситуации, но он держит себя в руках. Как и всегда. Как и всю его гребаную жизнь — терпит.
— Вас тоже можно поздравить, — лицемерно делаю вид, будто не знаю об испанских генах.
— Спасибо! — восклицает Таня. Она кажется милой, немного наивной и очень восторженной, каким, наверное, и положено быть беременным. — У Давида и сестрички Амелии будет тридцать пять лет разницы! С ума сойти, да? Вот как бывает.
— Это точно. Будет играть с племянниками, — обнадеживаю я.
Сергей Иванович тем временем успевает вытереть глаза и сесть за стол.
Спустя час ужина я могу сказать следующее: Алтай очень похож на отца. Есть что-то сильное в литвиновской линии, что не перебивается другими генами. Что Давид, что Адам, что мои дети — типаж узнаваем. Единственное, глаза у Адама материнские, голубые. А вот фигура, голос, линия челюсти, лоб… Неудивительно, что афера удалась. Их родство очевидно.
Во-вторых, Сергей Иванович совершенно не способен отлипнуть от детей.
Возможно, дело в возрасте. Как знать, вдруг мужчины на седьмом десятке подводят итоги жизни или что-то в этом роде, и начинают внезапно фанатеть от собственной генетики и обожать "свои продолжения". А может, это Таня дала огня и он не смог до конца оправиться. В глазах бравого мужчины столько нежности, что мое сердце тает.
Мой папа так не смотрит на мальчиков. Он ни на кого так не смотрит, и восхищение Литвинова-дедушки хоть и раздражает самую малость, но при этом льстит.
— Вы должны приехать к нам на новогодние праздники. Просто обязаны! Это даже не обсуждается, — болтает дедуля. — Как раз Амелия родится, будет так здорово. А еще в ноябре у меня день рождения, Рада, ты обязана уговорить Давида приехать. Пообещай мне.
— Дава ни разу не приезжал на дни рождения Сережи, — жалуется Таня. — Вся надежда на тебя. Он всегда в делах! А ведь это родной отец, нужно же расставлять приоритеты.
Давид слегка улыбается, но не комментирует свои приоритеты. Я не знаю, сколько вместе Таня и Сергей Иванович, но Давид знаком с отцом лет десять. За это время они, видимо, так и не дошли до того уровня отношений, когда все собираются за одним столом на семейные посиделки.
— Мы постараемся. Сами понимаете, дети, сложно что-то планировать заранее, — говорю осторожно.
— Расскажи побольше про мальчиков! — восклицает Сергей Иванович. — Нам с Таней очень интересно.
Таня вежливо кивает. Мы с ней немного обсуждаем беременность, ей предстоят первые роды, и она немало волнуется. Я в общих чертах рассказываю, как это было у меня.
Речь заходит о партнерских родах, и я мстительно решаю настоять, чтобы Сергей Иванович поддержал в родовой палате свою девушку и лично принял чужого ребенка. Говорю, что очень боялась. И жалела, что моего бывшего не было рядом, мне хотелось именно его поддержки.
Рука Давида ложится на спинку моего стула, приобнимая, и опускаю глаза. Перестаралась?
Глава 37
— Устала? — спрашивает Давид спустя еще час.
Я только-только разложила коляску, чтобы заснувшим детям стало удобнее. С режимом мы распрощались давным-давно, теперь просто плывем по течению. Благо, отпуск почти закончился.
— Все в порядке, посидим еще немного.
Давид склоняется ближе, наверное, чтобы уточнить, уверена ли. Он так часто делает, полагая, что я могу стесняться озвучить свои потребности вслух.
Наши взгляды встречаются в тысячный раз за вечер, меня переполняют чувства и эмоции. И в этот момент их вдруг становится так много, что я подаюсь вперед и закрываю глаза, на что Давид мгновенно реагирует.
Сначала я ощущаю его запах, следом меня касается дыхание, а потом и губы. Внутри все сжимается, скручивается. Я подаюсь вперед как будто каждой своей клеточкой.
Поцелуй получается коротким — касание и движение губ, пауза, еще одно движение. Мы ласкаем друг друга осторожно, будто только знакомимся. Чужие люди. Я и Давид. Знакомы три недели.
Мне становится больно везде — будто тысяча невидимых кинжалов полосуют душу. Больно из-за того, что я не могу его больше отпускать. Не могу и все, Господи, какие испытания. Но и быть с ним тоже не представляю как.
Пары секунд нежности катастрофически не хватает, пальцы горят от желания вцепиться в его плечи, притянуть в себе. Отреагировать положительно. Я застываю и задерживаю дыхание. И никто в этом ресторане, да и в целом мире не знает, что от простого поцелуя внутри меня все замерло. А следом, едва он оторвался, загорелось, забилось под ребрами. Мир закрутился.
Поцелуй из прошлого, которых у нас с Адамом было великое множество, и которые тогда не ценились. Просто движение губ. Простое касание.
Он отстраняется, смотрит в глаза, как будто завершает этой своей серьезностью момент. И от этого сосредоточенности сердце переворачивается снова и снова.
— Я отойду позвонить, — я слышу его голос, но не сразу понимаю слова. — В Карелии что-то опять случилось, — он делает паузу, будто ему нужно разрешение.
Я молчу, а потом спохватываюсь:
— Конечно! Не беспокойся, у меня все под контролем.
Давид кивает отцу и Тане, после чего поднимается. Я провожаю его глазами, жадно разглядываю фигуру, походку.
— С Радкой Давид совсем другой, да? — шепчет Таня Сергею Ивановичу, но достаточно понизить голос у нее не получается, я все слышу. и в этот момент
Другой — это какой? — улыбаюсь я.
— Жизнерадостный, — отвечает она запросто. — Прости, нехорошо вспоминать за столом бывших.
— Таня, — строго одергивает ее Сергей Иванович.
— Все в порядке, я понимаю, что у Давы было прошлое. У меня оно тоже было, — киваю на детишек.
Игра в фиктивный невест зашла далеко, но как тут остановишься? Я так быстро освоилась в новой роли, что самой страшно.
— Да, я поэтому и сказала. Вы красиво смотритесь, и дети на него как будто даже похожи, — воркует позитивная Таня. Обнимает Сергея Ивановича и целует в щеку.
— Мы думаем сказать мальчикам, что он их настоящий папа, — не могу остановиться я.
— Конечно! Я тоже думаю, что это лучший вариант, — поддакивает Таня. — А когда вырастут, там уже видно будет, да?
— Таня, — строго повторяет Сергей Иванович. — Это не наше дело.
Она цокает языком.
— Мне снова нужно в туалет. Амелия лежит прямо на мочевом пузыре, иногда я десять раз за час бегаю.
— Понимаю, — улыбаюсь я.
— Составишь компанию, Рада?
Доверить даже спящих детей новоявленному деду не кажется хорошей идеей, и я отказываюсь.
Когда мы остаемся наедине, Сергей Иванович становится серьезнее. Как будто маска простака-дедули ему нужна была для Татьяны.
— Не обращай на ее болтовню внимание, Рада, она ничего не знает.
— Ей и не нужно знать. Это тайна Давида. Мы все играем роли, и пытаемся по возможности в них не запутаться.
Я вспоминаю этот какой угодно, но точно не фиктивный поцелуй, и прикусываю губу.
— Тебе, наверное, было интересно, почему их двое? — говорит Сергей Иванович. А потом сообщает торжественно, словно я только этой информации и ждала: — У меня есть брат близнец, он живет в Азии уже давно, мы редко видимся, но в детстве были дружны. Смотрю на них, и думаю, надо Мише позвонить. Почему мы редко созваниваемся?
— Надо же.
— У него жена тайка и дети — вылитые тайцы, — говорит он снисходительно, очевидно высокообразованный преподаватель не в восторге от племянников азиатов, и я вновь злорадно улыбаюсь мысли, что его собственная якобы дочь будет испанкой. Бумеранг возвращается. — Не могу насмотреться. Такая ностальгия.
