— Понятно. Буду знать.
Он вздыхает и кряхтит, как будто по-стариковски.
— Рада, не смотри на меня так, я не главный злодей в этой истории. Я не знал про Адама. Вернее, когда его мать мне сообщила, я был в ужасе и отреагировал, должно быть, резковато. Но Давиду было всего года два, я был очень молод. Если бы Софья узнала, она бы лишила меня сына! А потом, когда я успокоился и принял этот факт, мать Адама сказала, что беременности уже нет. Я и успокоился. И не думал о ней больше никогда. Если бы я знал, что она все же решила рожать, я бы его забрал. Не бросил бы точно.
— Вы говорили это ему?
— Пытался много раз, но он… — делает паузу, берет салфетку и промокает лоб. — Мне кажется, он не верит. Всегда замкнутый, отстраненный. Иногда я думаю, что он бесчувственная машина, хотя и немудрено с его жизнью. Ты же видела этот… — он показывает на лице шрам.
— Он не машина. Я его знаю хорошо.
— Вижу, — опирается на локоть. — Я его отговаривал выходить из тени и рассказывать тебе. Слишком было рискованно.
— Ну разумеется, — говорю я, опустив глаза.
— Я буду рад общаться чаще. Врагов больше нет. Мы всех победили, цена уплачена. Я понимаю, что былого не вернуть, и мне жаль, что так все сложилось. Мне тоже жилось несладко: я потерял сына, и моя девушка, с которой мы уже десять лет вместе, сбежала на месяц с Испанцем, который ее ограбил и скрылся с суммой, которую мне еще три года выплачивать! — восклицает он.
— Вы хотите, чтобы Дава помог вам выплатить долги? — напрягаюсь я.
Неужели все отцы одинаковые, и всем им от нас нужны лишь деньги?
— Да шут с этими деньгами! — отмахивается Сергей Иванович, раздраженно поморщившись. — Это я выплачу, не в первый раз. Мы могли бы попытаться создать семью. Ты, Рома, Ярослав, Дава, Таня, Амелия, я. Создать свой уголок покоя. Я мечтаю о таком. И… — он бросает взгляд на мальчишек, которые во сне увлечённо сосут пустышки.
Бедные дети, умаялись в поездке.
— И что? — переспрашиваю я, покачивая ребят.
— И точно позвоню Мише. Прямо сейчас! Сколько времени в Бангкоке? — Он утыкается в телефон, а я, вздохнув, поднимаюсь с места.
— Прокачу детей, а то начинают ворочаться, — поясняю вежливо.
Погода чудесная, и я выхожу на большую террасу.
Давид стоит у перил, смотрит вдаль. Мгновение помешкав, я качу коляску в его сторону.
— Хочу домой. Поедем? — спрашиваю. — У твоего отца слишком много эмоций, я с таким количеством не справляюсь.
— Да, сейчас.
— Что-то случилось?
— Небольшой пожар в Карелии. Не переживай, уже потушили, страховая покроет убытки.
— Господи-боже-мой! Ты не думаешь, что это?.. Хм, — не знаю как и начать.
— Венера пытается привлечь внимание? Не думаю, но я ее уволю.
— Жестоко.
— Почему? У нее останутся отличные рекомендации, опыт работы. Венера будет нарасхват.
— Ты вроде как использовал ее.
— Если к этому относиться так, то все друг друга используют. Вот только мы живем не ради цели, а в моменте. Находиться на своем месте и ничего не менять — это тоже выбор, за который мы тоже несем ответственность. Да и всех не осчастливишь.
***
Давид помогает мне поднять детей в номер, переложить в кровать. Мы неловко мешкаем какое-то время на пороге моей комнаты: оба знаем, что завтра выезжать в аэропорт. Мы с мальчиками летим домой, Давид — к себе в Карелию.
Я немного жалею, что так боялась встречи с Сергеем Ивановичем, что оставила ужин на самый последний вечер. Можно было увидеться еще пару раз, это было бы не лишним. Он вроде бы и правда раскаивается, мне сложно проникаться новыми людьми, нужно время, а его вроде как не осталось.
Давид прощается, я желаю ему спокойной ночи и закрываю дверь.
Он стучится в ванную через пару минут. Я едва успела снять платье и накинуть халат на голое тело.
Едва дверь открывается, он обхватывает мои лицо и притягивает к себе. Я замираю под напором нетерпения и желания.
Ночь, тишина, дети сладко сопят за стенкой. Полтора года назад я его потеряла, за последние три недели на меня вывалилось столько информации, что переварить и усвоить ее просто немыслимо.
Он родной, тёплый, мой самый любимый человек.
Но я слишком выжата. Я — корка лимона.
А он? Весь горит, я кожей чувствую, как тормозит себя, сдерживается. И мне вдруг на секунду кажется, что я ощущаю все то, что внутри него творится. А там океан эмоций! Ураган, все катаклизмы сразу, словно на другой, бесчеловечной планете. Все это безумие каждый день прячется под его маской.
Я помню Адама в тот день, когда мы прощались, и случайно зачали мальчиков. Помню этот неуклюжий петтинг, помню, как пыталась имитировать, но он почувствовал отстраненность. Всегда чувствует.
Едва увидев его я понимаю, что не получится.
А он обнимает меня так крепко, что косточки хрустят, прижимает к себе и целует в губы. Он целует так, что у меня голова кружится и ноги подкашиваются, я уже забыла, что такое вообще бывает, когда так прешься от человека, когда с ума по нему сходишь, и такой клубок эмоций внутри.
Он прижимает меня к себе, он покрывает лицо поцелуями. Мое сердце так быстро бьется, что ребрам больно.
Я застываю, и он, как и всегда в таких случаях, останавливается.
Дышит тяжело, поверхностно. Целует меня в лоб. У меня душа в клочья рвется.
— Ты мое сердце, — шепчу я. — Ты был и есть моим сердцем.
— А ты моим, — отвечает он.
— Ничего не получится. Прости.
— И ты меня прости. За этот порыв. И вообще.
Он мешкает некоторое время, а потом уходит.
Я вдруг остро ощущаю, что в этом мире нас только двое. Я — его сердце, а он — мое. Которое я почти похоронила совсем недавно. Но оно живое, бьется, пульсирует. И так я явственно его сейчас в своей груди чувствую, что словно сама возрождаюсь.
Возвращаюсь в свою спальню, закрываю дверь на замочек и реву, обхватив себя руками.
Глава 38
Светлана трещит без умолку всю дорогу от аэропорта до отеля. За неделю моего отсутствия новостей накопилось — не переслушать. Ничего, впрочем, важного, «Залив свободы» легко выстоял неделю без мамки. Не развалился.
В какой-то момент управляющая начинает перебарщивать. Светлана кто угодно, но не дура, и чуйка у нее работает как надо: ее рассказы о том, как туристы любят «Залив», и как жить без него не могут — начинают напрягать. Замечая мое молчание, Светлана упоминает, что отель — еще и символ светлой памяти Алтая — прекрасного человека, который дал шанс персоналу жить достойно, чем, в конце концов, вызывает у меня смех.
— Мне жаль, Светлана. Я подпишусь под каждым твоим словом, но от меня это не зависит. Если бы был Алтай, он мог бы отстоять «Залив», если бы захотел. Наверное. Но я против этих дяденек с миллионами в карманах не выстою. Я просто баба, понимаешь?
— Эпоха заканчивается. Сколько у нас времени? — грустно спрашивает она.
— Еще один сезон. Пока не говори никому, я сама. И обещаю, что пристрою вас в теплые местечки. На улице не брошу, что ты как не родная?
— А себя? Себя пристроишь? Тебе денег нормально предлагают? Не прогоришь, Рада?
— Себя и мальчиков не обижу точно. А памятник Алтаю пора сносить, он бы не оценил такого рода поклонения.
***
Сентябрь подходит к концу, сезон плавно завершается. Брони на октябрь едва набралось на пятьдесят процентов, и я возвращаюсь в полупустой отель.
Больше всех нам рада, разумеется, Кира, которую мы по пути забираем из передержки. Ластится, прыгает, я тоже обнимаю акиту. Как человека прижимаю к груди. Соскучились друг по дружке.
Дома Кира первым делом тщательно обнюхивает мальчиков. Чуть дольше, чем обычно. Проверяет, в порядке ли, и справилась ли горе-био-мамашка с потомством Алтая? А может, почуяла его запах? Давид держал детей на руках в аэропорту, передал мне их, когда нужно было уже идти на посадку.
