клеенкой столе, уходит на свой участок.
Через несколько дней к забору СНТ подгоняют бульдозеры. Деревенские, узнав о готовящемся сносе, смеются дачникам в лицо: «А вы-то, оказывается, на птичьих правах тут жили».
В деревню съезжаются строители в поисках работы. Вагончиков в стройгородке не хватает, и деревенские втридорога сдают свободные комнаты, бани, чердаки, сараи, подвалы. Отец знает об этом, но отказывает всем, кто заходит к нему с вопросом о жилье. С тех пор как Варя выросла, он даже соседей не зовет «культурно посидеть».
Степаныч говорит, угощая его через забор сигаретами «Крым»:
– Из свалки обещают сделать горнолыжный курорт. Представляешь, все перекопают, землей засыплют и отели построят, и подъемники, и дорогу новую. Я в штаб зашел, рассказал им, как я в молодости Сочи к Олимпиаде отстраивал, был сначала прорабом, потом начальником участка назначили, когда руководство приезжало – я всех встречал, водил, я знаешь с какими людьми знаком? Важным человеком был! Может, назначат и тут меня.
Варя возвращается из школы, заезжает в калитку на велосипеде, здоровается со Степанычем.
– Варя-то совсем невеста уже выросла! А когда нашли ее, помнишь, думали, не выживет, маленькая, красная, в пакете в этом. – Сосед качает головой и ухмыляется, глядя ей вслед. – Дачи эти снесут на хрен, потом забором обнесут всю территорию, чтоб завод строить, и деревню нашу тоже, будем как в коттеджных поселках с охраной, элитно.
Отец не отвечает, тушит сигарету, бережно прячет окурок в карман и возвращается в дом. Варя лежит на печке, отвернувшись к стене.
– Хочу сдохнуть, – говорит она глухо, – ненавижу это все. Почему Степаныч так смотрит? Почему они все так смотрят?
Отец вздыхает, ставит чайник на плиту.
Варя нарезает колбасу и сыр.
– Я людей буду лечить, в медицинском выучусь и стану врачом.
– Дело хорошее. – Отец кивает, шинкуя в эмалированное ведро капусту на терке. – Но в медицинский надо поступить сначала, химию придется сдавать. У тебя как с химией?
– Аш два о, – отвечает Варя, – вода, цэ два аш пять о аш – этиловый спирт.
– Спирт тебе рано еще, – ворчит отец, – я тебе покажу спирт! Сначала школу закончи…
– Ой, пап, не душни, – перебивает Варя и ставит бутерброды в микроволновку, – бутеры будешь? Я выучусь на медсестру сначала, буду людей спасать, а когда демобилизуюсь, поступлю на врача без экзаменов.
– Ты что, – отец замирает, – на войну собралась?
Цены поднимаются почти вдвое: Варя берет все только со скидкой из-за почти истекшего срока годности, завистливо смотрит на тех, кто набирает тележки: ей денег обычно хватает на один нетяжелый пакет. В очереди ругаются, но продавщица разводит руками – обращайтесь к директору. Знает, что никто не пойдет к большому кирпичному дому с решетками на окнах за высоким глухим забором – если только по пьяни. Несколько человек караулят директора у ворот, но он выезжает в полностью тонированной машине и на окрики не останавливается.
Строители покупают лук, морковку и рис, берут много белого хлеба. В праздники в стройгородке жарят мясо на самодельных мангалах, коптят рыбу в бочках. «Хорошо живут», – принюхиваясь, завистливо переговариваются деревенские.
На переменах Артур курит за школой. Варя тоже выходит и каждый раз хочет попросить у него сигарету, но не решается, стреляет у кого-то другого, старается поймать взгляд Артура, но он не замечает ее. Под мышкой у него обычно книга, Варя как-то разглядела часть названия – «Архипелаг что-то там» – и потом искала в школьной библиотеке, но ничего подобного не нашла. Его бабушки давно не видно – однажды Варя, кусая заусенец, спрашивает, как ее здоровье, но Артур делает вид, что не слышит.
«Разбитое сердце, – пишет Варя на последней странице в тетрадке на "Слове божьем", закрываясь рукой от Тимошина, – все время болит». Потом зачеркивает. «Наверное, я тебя люблю. Будешь со мной гулять?» Она отрывает листочек, складывает его треугольником и тайком кладет Артуру в рюкзак.
Варя с Машей прячутся за сараем и курят. Маша откашливается и говорит:
– Знаешь, сколько у тети Иры зарабатывают девчонки? В час столько, сколько твой папа в месяц пособия получает.
Варя закашливается, курить взатяг она еще не научилась.
– Фу, ты с этими, что ли?
– Зато деньги платят, – отрезает Маша. – И покушать иногда приносят. И сникерсы, и чипсы, и жвачку, и хот-доги с заправки.
Варя с опаской ждет, что Маша предложит тоже пойти к тете Ире, но Маша сплевывает под ноги и молчит.
Отец, весь в крови, сидит на старом диване во дворе, а Варя накладывает жгут его ремнем. Он нашел на свалке старый телевизор, поднял, но не удержал – стекло выпало прямо ему на ногу.
– Почти до кости, – говорит Варя, рассматривая рану. – Сейчас обработаю и перебинтую. Пап, не вставай. У нас еще заговоренный зверобой был с прошлого раза, сейчас найду.
Когда она возвращается с бинтом и спиртом, отец тяжело дыша, роняет:
– Надо тебе уезжать отсюда. Когда получишь аттестат, поступай в свой медицинский колледж, я тебе денег дам, только уезжай.
– Ну куда я от тебя уеду, кто за тобой будет присматривать? Я в столовую пойду работать или на завод, там же наверняка будет работа.
– Нет, – отвечает отец, – езжай в столицу, подальше, и там поступай. Я недоучился когда-то, и зря, столько лет потерял. Думал – это мой выбор, послужу, а на самом деле куда сказали, туда и пошел. Да и все пошли. Когда вернулся, уже не запоминал ничего, не соображал, да и как бы я добирался в университет – на коляске, что ли, или на костылях? Стыдно было. А у тебя пока мозги свежие, время не теряй.
Варя садится на землю, обнимает его ноги и спрашивает:
– А ты будешь меня любить, если я уеду?
– Конечно, буду. – Он гладит ее по голове пальцами в засохшей крови.
На торжественной выдаче аттестатов Варя сначала поет в хоре «Священную войну» в форме и тяжелых кирзовых сапогах, потом переодевается и танцует с одноклассницами под песню, которую любит учительница: «Зачем мне солнце Монако, для чего, скажи мне, луна Сен-Тропе…» Концерт длится почти два часа, всем жарко, в открытые окна грохочет стройка, подоконники на глазах покрываются слоем серой пыли.
С тех пор как забор достроили, попасть в деревню можно только по пропуску. Каждый раз, когда отец проезжает на инвалидной коляске через КПП, дежурные охранники «Госмусора» останавливают его под тем предлогом, что он передвигается на транспортном средстве, заставляют ждать около шлагбаума, долго ищут в базе, изучают фотографию в паспорте.
– Не похож что-то.
– Я тут всю жизнь живу, – отвечает отец, рассматривая их шевроны с мусоровозом в лучах заходящего солнца, – а фото до войны сделано, я тут совсем молодой был, как вы.
Охранники усмехаются, переглядываются и пропускают.
– Режимный объект, положено всех проверять. Передавай привет малой своей, пусть заезжает к нам, а
