именно он.
Демидыч же, задействовав кое-какие имевшиеся у него связи, поведал то, что ему стало известно.
– Всех нациков отпустили, причем практически сразу и даже толком не допросив, едва доставили их в отделение. А вот некоторых наших помощничков до сих пор удерживают, вменяя им мелкое хулиганство.
– В отношении адептов радикальных расовых идей? – усмехнулся горько Валька. – Но это же сущее безобразие!
Поглаживая бороду, Демидыч сказал:
– Оно так и есть. Только вот все на свои места стало, когда я узнал, какая фамилия у бывшего начальника отделения, куда их всех увезли, и подполковника, нынешнего заместителя начальника городской милиции. Сами догадайтесь какая!
Ребята пожали плечами.
– Заяц! – Старик поднял в воздух указательный палец. – И это, судя по всему, папаша главы нациков! Он, правда, с мамашей в разводе, но сыночка опекает, похоже, по полной программе!
А вскоре вскрылось, что милиции их заложил один из гопников, который был отдаленным родственником этих самых Зайцев: что молодого, что взрос- лого.
Об этом доложил главгопник, навестив их в доме Демидыча, где Анжела и Валька проводили практически все свободное время.
– Он и сам по себе был мутноватый, а теперь я удостоверился, что он еще и на ментов работает! – подвел итог главгопник злым голосом, который предателю явно ничего хорошего не сулил.
Валька уже давал объяснения.
– Значит, папаша прибыл на выручку сынку и его подельникам и увез к себе в бывшее отделение, где его слово, как предполагаю, до сих пор имеет вес, чтобы потом их практически сразу без составления протоколов о задержании и отпустить. Так выходит, что папаша с ними заодно!
Главгопник осклабился:
– Я знаю, где этот младший Заяц живет. И в какую «качалку» ходит. Думаю, там его накрыть надо и по душам поговорить!
– Я хочу при этом присутствовать! – заявила Анжела, и оба ее ухажера – явный и тайный – в один голос заявили:
– Ну уж нет!
Поэтому пришлось довольствоваться тем, что мужской разговор с младшим Зайцем провели Валька, главгопник и его «шестерки».
Анжела была сама не своя – а что, если… Если этот Заяц сообщит, что это он со своими подельниками похитил Никитку и…
Ей так хотелось, чтобы Никитка был жив, однако требовалось смотреть правде в глаза: прошло уже около двух недель с момента его исчезновения.
Вернувшись, Валька живописал встречу с младшим Зайцем, с которого быстро удалось сбить спесь, поскольку тот оказался более чем трусливым созданием.
– Все своим папашей-ментом грозил, а потом даже плакать стал. Неприятный типок!
Анжела в волнении спросила:
– Он… он что-то сказал?
О Никитке и его исчезновении.
Валька вздохнул:
– Ничего определенного. Ну, были у них планы устроить акцию похищения, но они хотели наведаться в общежитие, где выходцы с Кавказа живут. Но так, по его заверениям, и не успели это сделать.
– Точно, черти! – сказал Демидыч, а Анжела закрыла глаза.
– Значит, к исчезновению Никитки они отношения не имеют?
– Вот этого я бы исключать все же не стал, потому что не особо верю этому Зайцу. Врет, как дышит, типичный нацик. Мы его отпустили, он уверен, что опасность миновала, а парочка людей нашего дворового друга за ним будут следить. Так что если рыльце в пушку, то не исключено, он попытается замести следы. И мы так сможем выйти на Никитку! Если это они его удерживают…
А через день Валька в возбуждении доложил:
– Так и есть, похоже, Заяц нам нагло врал! Он к своим побежал, и они засуетились. А потом на квартиру отправились, где подозрительные субъекты обитают. Поэтому мы сейчас вот вторую «спецоперацию» разрабатывать станем, как их всех там накрыть! Милицию впутывать смысла не имеет, папаша Зайца всем нашим планам помешает. Сами справимся!
Как ни настаивала Анжела, но ее от участия в разработке новой «спецоперации» отстранили.
– Ну сама посуди, не женское это дело, – заявил Валька. – Мы все сами сделаем. В этот раз стукача в наших рядах не будет. И узнаем, где же Никитка.
Поэтому ее даже под вечер отослали из дома Демидыча на автобус в город – а ведущие стратеги, Демидыч и Валька, остались в доме старика, чтобы обсудить детали.
Главгопника решили привлечь только на заключительном этапе, во время фазы осуществления, чтобы никто из его людей снова не выдал замыслов.
Доехав на автобусе до города, Анжела все думала о том, что не исключено, они в ближайшие часы отыщут Никитку.
Может, живого, а может быть…
Думать об этом совсем не хотелось.
Только вот почему ей все время не позволяют участвовать во всех этих стратегических заседаниях, хотя речь шла о ее брате. Только потому что она девчонка?
И тут Анжела приняла решение – она имеет полное право участвовать в обсуждении и составлении плана.
И не только имеет, но и примет!
Поэтому, несмотря на то что уже темнело и даже собирался дождь, она, едва прибыв в город, вовсе не направилась домой к Вальке, где с момента гибели мамы и исчезновения Никитки и жила.
А, пересев в последний автобус, который шел в направлении пионерлагеря, поехала обратно.
Нет уж, если они желают заниматься стратегическим планированием, то только вместе с ней!
Так им и скажет – и пусть Демидыч с Валькой делают с ней что хотят!
Пока автобус был в пути, пошел дождь, превратившийся в настоящий ливень к тому моменту, когда Анжела в гордом одиночестве вышла на «Пионер- лагере».
Ливень был такой сильный, что она в считаные секунды промокла до нитки, когда по знакомой тропке направилась к дому Демидыча.
В небе сверкали молнии, а где-то за лесом виднелось оранжево-рыжее полыхание: гроза была знатная.
И только проносясь по черному лесу бегом, Анжела вдруг поняла, что полыхание это вовсе не от молний на небе, а от чего-то другого. Там, с другой стороны леса, что-то горело.
А там ведь был пионерлагерь!
Только горел, как поняла она вскоре, вовсе не он. Полыхал дом Демидыча. Выбежав к нему, Анжела увидела, как тот, похожий на гигантский факел, гудел и стенал, объятый оранжевыми и красными языками пламени, несмотря на ливень, впрочем, уже затихающий.
В тот момент, когда она выбежала из леса и поняла, что именно видит перед собой, крыша дома провалилась, выбрасывая снопы искр в черное, бездушное, словно сошедшее с ума небо.
Анжела хотела было броситься в дом, но не смогла: это было бы совершеннейшим самоубийством. От дома ведь, по сути, уже ничего не осталось: только стены, которые продолжали полыхать.
По ее лицу, и так мокрому от
