с зайцем! А потом они вместе элитный дачный кооператив «Овраг» основали.
Ах, ну да, не зайцем, а Зайцем, заместителем начальника городской милиции.
– Значит… – Анжела попыталась мыслить логически. Так же, как это сделал бы Валька, большой любитель классических детективов.
Тех самых, которые он брал для прочтения из личной библиотеки Демидыча.
Библиотеки, которая, как и коллекция фотографий, сгорела вместе с домой.
И с самим Демидычем. И с Валькой.
– Значит, прокурор покрывает Зайца!
Главгопник кивнул:
– Ну да. Они все одна шайка-лейка. Члены одного дачного кооператива под названием «Мафия». Это, как его, коррозия…
– Коррупция.
– Она самая! Только зачем прокурору покрывать Зайца? Из-за того, что тот с ним в одном классе штаны протирал или на даче у оврага шашлычок жарил?
Уж точно нет. Или чтобы оказать Зайцу услугу – и сделать того своим должником, одновременно имея на него компромат.
Или же…
Что бы сказал Валька?
– Они все заодно! И в плане коррупции, и, не исключено, в плане все этой коричневой мерзости, которая творится на задворках города!
Главгопник подтвердил.
– Говорят, что сынок Заяц через своих нациков вербует дебилов, которые потом, со временем, переходят в распоряжение папаши Зайца. Ведь под тем ходит своя собственная ОПГ, и это не для кого не секрет. Мне тоже туда предлагали вступить, но я дурачком прикинулся, что не просекаю, о чем базар, и от меня отстали.
Анжела с интересом посмотрела на главгопника.
– А разве стать крутым бандитом – не твое жизненное кредо?
Тот осклабился:
– Чтобы потом в возрасте не позднее двадцати шести лечь на местном кладбище в первом ряду, под уродливым монументом из черного мрамора, на котором ты сам изображен в полный рост? Нет уж! Лучше уж тогда сразу в адвокаты подаваться – они и гребут не меньше, и живут дольше, и всеми уважаемы, и теми, кто «в законе», и самим законом!
А главгопник был очень даже себе на уме.
– Как тебя зовут? – задала Анжела наконец вопрос, который должна была задать вообще-то уже давно.
Тот, заулыбавшись, ответил:
– Ну, Вэл. Ну, это мои меня так кличут. А вообще Валька!
Так у нее появился Валька – новый Валька.
Когда Анжела вышла из больницы, все похороны уже состоялись: и Вальки, ее первого и единственного Вальки, и Демидыча.
И мамы.
На могиле мамы, скромной и в углу большого кладбища, она побывала с новым Валькой.
Валькой номер два.
Даже к Демидычу наведалась.
А вот Вальку, ее Вальку номер один, она так и не посетила: не смогла.
Заглянула и на пепелище, где, пройдясь по черным, прогоркло пахнущим, развалинам, обнаружила массу рамок с обугленными фотографиями.
Коллекцией Демидыча и работами его первой жены, Ниночки.
Повезло ей отыскать даже одно фото, только закопченное, но не превратившееся в труху.
Это была большая черно-белая бабочка.
Это фото Анжела взяла с собой.
После выписки она вернулась домой к Вальке, хотя это было неверно.
Валька-то умер.
Точнее, судя по всему, был убит.
Как и Демидыч. Как и мама.
Как и Никитка.
И никто из их убийц ни выявлен, ни задержан, ни предан суду, разумеется, не был.
Поэтому она отправилась домой к родителям Вальки.
Те приняли ее крайне радушно, однако Анжела сразу поняла: они еще не осознали всего масштаба горя, которое свалилось на них со смертью их единственного сына.
Стопки книг Демидыча, которые Валька взял у старика для прочтения, так и лежали у кровати ее хахаля.
Обнаружив свое собственное послание Вальке, в котором она изливала ему душу, Анжела скомкала его, а потом, выйдя на балкон, разорвала на мелкие клочки и пустила по ветру.
Так-то лучше.
Лучше?
Нашла она и фотоаппарат, который подарил ей Демидыч – фотоаппарат его первой жены. Она оставила его тогда в комнате Вальки.
А потом Валька умер.
– Ты можешь жить у нас сколько хочешь! Ты ведь подруга нашего Вали!
Подруга, которая втянула его в дело, стоившее ему жизни.
Ему и Демидычу.
Прокашлявшись, отец Вали важно заявил:
– И мы говорили с органами опеки, ты же несовершеннолетняя. Маму ты потеряла, как и мы потеряли нашего сына. Твой братик…
Он замялся, и жена переняла эстафету.
– Ну, не будем об этом, Гена. В общем, тебе или в детдом, или в семью! И мы хотим тебя удочерить!
Отец же добавил:
– Ты будешь нам вместо Вали!
Анжела осталась у них жить, хотя чувствовала, что это неправильно. Родители Вали цеплялись за последнюю соломинку: она была подругой их сына, который умер.
Значит, если удочерить ее, то это будет связь с погибшим ребенком.
Ну или что-то в подобном духе.
Она была для них чужая – и они были для нее чужие.
Но Анжела согласилась: ей ведь элементарно некуда было идти.
Да и в детдом не хотелось, хотя бы потому, что у нее в городе были еще дела.
Найти убийц.
Вальки. Демидыча. Мамы.
И отыскать Никитку.
Валя номер два, он же главгопник, виделся с ней каждый день.
Конечно, это был другой Валя, и его она уж точно не любила, но с ним было так…
Спокойно.
– Значит, так, – объявил ей Валя номер два. – Думаю, нам надо сделать то, что собирались и до всей бучи: прижать к ногтю младшенького Зайца.
Его они выловили около «качалки», откуда тот, свежий и разгоряченный, с большой сумкой и уже попыхивая после спортивных нагрузок сигареткой, вышел вразвалочку.
И оказался припечатанным к стене под аркой Валькой номер два.
– Слышь, паря, сигаретки не найдется? – спросил он тоном, как умеет спрашивать только главгопник, и Заяц полез дрожащей рукой в карман, откуда выпала пачка дорогих сигарет.
– Вот-вот, берите…
Отшвырнув ногой пачку, Валя номер два щелчком выбил у парня сигаретку изо рта и продолжил:
– Щедрый ты какой! Хочешь попасть в реанимацию?
Тот испуганно закачал головой.
– Ну, тогда расскажи нам все, что знаешь о похищении мальчика!
Нацик заныл:
– Да знаешь, кто у меня батя? Он тебя в порошок сотрет!
Валя номер два логично заметил:
– Но если я тебя самого до этого в порошок сотру, какая тебе от этого польза? Ладно, значит, в реанимацию хочешь…
Заяц затараторил:
– Ну, хотели мы какого-нибудь черномазого ребенка похитить, шухер навести. Ничего бы мы ему, конечно, не сделали, зачем нам это? Мы что, изверги? А пусть валят из нашего города! Он только для нас!
Анжела, подошедшая к дрожащему парню, заметила:
– Да вы изверги. Самые настоящие. Белого цвета. И кстати, это мой город тоже.
Ну да, стал ее – после всего случившегося.
