— Будем идти как можно дольше. Я знаю, мы давно не спали, но надо бежать, пока хватает сил.
Виола молчит с минуту, а потом выдавливает:
— Хорошо.
Остатки еды мы приканчиваем в тишине.
Дождь идет почти всю ночь, и вокруг стоит жуткий грохот: миллиарды капель бьют по миллиардам листьев, река вскипает и ревет, под ногами хлюпает грязь. Время от времени до меня долетает какой-то Шум, но всегда издалека — когда мы подходим, никого нет. Возможно, это просто лесные твари.
— А опасные животные тут водятся? — спрашивает Виола, перекрикивая дождь.
— Прорва! — отвечаю я и показываю на Манчи: — Он проснулся?
— Пока нет, — обеспокоенно говорит Виола. — Надеюсь, я не…
Вопщем, мы совершенно не готовы к тому, что открывается нашим глазам, когда мы огибаем очередную скалу.
Это лагерь. Мы входим в него, замираем на месте и тут же все понимаем.
Горящий костер.
Свежепойманная рыба на вертеле.
Какой-то человек нагнулся над камнем и соскребает чешую со второй рыбины.
Человек поднимает голову.
И мгновенно — как когда-то я понял, что Виола — девочка, хотя ни одной девчонки в жизни не видал, — я хватаюсь за нож, сообразив: перед нами вовсе не человек.
Перед нами спэк.
25
Убийца
Мир перестает вертеться.
Дождь перестает падать, огонь перестает гореть, мое сердце перестает биться.
Потомушто перед нами спэк.
Но спэков не осталось!
Они все умерли в войну.
Спэков больше нет. Совсем. Ни одного.
Однако ж передо мной стоит живой спэк.
Высокий и худой, как по визорам показывали, белокожий, с длинными руками и пальцами. Рот посреди лица, уши свисают до подбородка, а глаза чернее болотных камней. Вместо одежды мох и лишайник.
Инопланетянин. Самый настоящий.
Вот черт!
С тем же успехом можно было смять мой мир и выбросить в мусорную корзину.
— Тодд? — слышу я голос Виолы.
— Не двигайся.
Потомушто сквозь дождь можно различить Шум спэка.
Слов не разобрать, только картинки — искаженные и с неправильными цветами, — но в них я вижу себя и Виолу с потрясенными лицами.
И свою руку с ножом.
— Тодд, — говорит Виола тихим предостерегающим голосом.
Потомушто в Шуме спэка есть коечто еще. Это чувство гудит и жужжит…
Чувство страха.
Я вижу его страх.
Отлично.
Мой Шум тут же алеет.
— Тодд, — снова говорит Виола.
— Хватит повторять мое имя.
Спэк медленно встает из-за камня, на котором разделывал рыбу. Он разбил лагерь под скалой, у подножия невысокого холма. Здесь почти сухо, у костра лежат сумки и свернутый в рулон мох — видимо, постель.
А на камне рядом что-то длинное и блестящее.
Я вижу это в Шуме спэка.
Копье, которым он ловил рыбу.
— Нет, — говорю ему я.
На секунду — только на секунду — я задумываюсь, как легко мне читать его Шум — вот он стоит в реке, вот наносит удар копьем.
Но мысль эта сразу уходит.
Потомушто я вижу, как он задумал прыгнуть к копью.
— Тодд? — говорит Виола. — Убери нож.
И в этот миг спэк делает свой прыжок.
Я прыгаю вместе с ним.
(Смотрите-смотрите, сейчас увидите!)
— Нет!!! — Мой Шум так ревет, что крик Виолы кажется мне едва слышным шепотом.
Потомушто на уме у меня только одно. Я бегу через лагерь к костлявому спэку, который хочет меня убить, бегу с занесенным над головой ножом и посылаю ему свой огненно-красный Шум, полный картинок, слов и чувств, и все они об одном: о тех разах, когда я струсил. Каждая моя клеточка вопит…
Я покажу тебе убийцу!
Я подбегаю раньше, чем спэк успевает схватить копье, и врезаюсь в него плечом. Мы с глухим стуком падаем на почти сухую землю, его длинные руки и ноги обвивают меня всего. Это как драться с пауком: он бьет меня по голове, но совсем не больно. И тут я понимаю, я понимаю… понимаю…
Что он слабее меня.
— Тодд, прекрати! — вопит Виола.
Спэк отползает в сторону, но я бью его кулаком по голове, и он такой легкий, что сразу падает на груду камней, оборачивается и шипит на меня. Из его Шума брыжжет ужас и панический страх.
— ПРЕКРАТИ! — кричит Виола. — Ты не видишь, как он напуган?
— Ну и правильно! — ору я в ответ.
Потомушто меня теперь ничто не остановит.
Я шагаю к спэку, норовящему отползти, хватаю его за длинную белую лодыжку и стаскиваю с камней на землю, а он продолжает издавать страшные шипящие звуки. Я заношу нож над головой.
Видимо, Виола куда-то положила Манчи, потомушто она ловит и дергает мою руку, не давая ударить спэка. Я всем телом пытаюсь отпихнуть ее в сторону, но она не отпускает, и мы оба валимся на землю, а спэк съеживается и закрывает лицо руками.
— Пусти!!! — ору я.
— Прошу, Тодд! — кричит она в ответ, выкручивая мою руку. — Прекрати, пожалуйста!
Пытаясь вырваться, я отталкиваю ее свободной рукой и вижу, как спэк ползет по земле…
К копью…
Он почти дотянулся…
Тут ненависть взрывается во мне, как вулкан, ярко-красной лавой…
И я падаю прямо на спэка…
И вгоняю нож ему в грудь.
Он входит с хрустом и съезжает в сторону, наткнувшись на кость. Спэк вопит страшным голосом, и темно-красная кровь (да, она красная, кровь у них красная) хлещет из раны и он царапает мне лицо и я снова бью его ножом и он испускает долгий хрипящий стон в горле у него что-то булькает он сучит руками и ногами и смотрит на меня черными-черными глазищами и Шум его полон боли и отчаяния и страха…
Я проворачиваю нож…
Он все не умирает не умирает не умирает…
А потом еще один стон, спэк содрогается всем телом и наконец дохнет.
Шум тут же обрывается.
Поперхнувшись, я выдираю нож из раны и отползаю в сторону.
Смотрю на свои руки, на нож. Все вокруг залито кровью. Нож покрыт ею целиком, даже рукоять, и на моих руках и одежде — везде кровь. На лице она мешается с моей, из царапины.
И хотя с неба без конца хлещет дождь, крови вокруг все равно больше, чем должно быть.
Спэк неподвижно лежит на том же месте…
Где я его убил.
До меня долетает сдавленный стон Виолы. Когда я оборачиваюсь, она шарахается назад.
— Ты не понимаешь! — кричу я. — Ты ничего не понимаешь! Это они начали войну! Они убили мою ма! Это они во всем виноваты!
И тут меня начинает рвать.
И рвет, и рвет — без конца.
А когда Шум немного успокаивается, рвет снова.
Я не отрываю головы от земли.
Мир остановился.
Мир все еще не вращается.
От Виолы не слышно ничего, кроме тишины. Рюкзак впивается мне в шею. Не глядя на спэка и вапще не поднимая головы, я говорю:
— Он бы нас убил.
Виола молчит.
— Он бы нас убил!!!
— Да он испугался!!! — кричит Виола надтреснутым голосом. — Даже я видела, как сильно он напуган.
— Он хотел схватить копье, — поднимая голову, выдавливаю я.
— Потомушто ты полез на него с ножом! — Теперь я ее вижу: глаза широко распахнуты и опять пустые, как тогда, когда она замкнулась в себе и качалась из стороны в сторону.
— Они перебили весь Новый свет, — говорю я.
Виола яростно трясет головой:
— Дурак! Какой же ты дурак!!!
Да, она так и сказала.
— Сколько раз за последнее время ты узнавал, что тебе врали? — кричит она, пятясь еще дальше. Ее лицо страшно кривится. — Сколько раз?!
— Виола…
— Разве не всех спэков перебили в войну?! — говорит она, и, боже мой, какой у нее страшный, испуганный голос. — А? Разве их не перебили?!
Наконец из моего Шума исчезает ярость, и я снова понимаю, какой я дурак…
Я поворачиваюсь к спэку…
И вижу его лагерь…
И рыбу на проводках…
И (нет нет нет нет нет!) вижу страх, который шел от его Шума…
(Нет нет нет прошу нет!)
И мне уже нечем рвать, но я все равно сгибаюсь и открываю рот…
И я убийца…
Убийца…
Убийца…
(О нет прошу нет!) Я убийца.
Меня начинает трясти. Так сильно, что я падаю на четвереньки и замечаю, что без конца твержу слово «нет», и страх спэка отдается в моем Шуме, от него не убежишь, он все время со мной со мной со мной. Я так трясусь что не могу устоять даже на четвереньках и падаю в грязь и вижу везде кровь везде и всюду кровь и дождь почему-то ее не смывает.
Я зажмуриваюсь.
Вокруг только чернота.
Чернота и больше ничего.
Я снова все испортил. Я опять все сделал неправильно.
Где-то далеко Виола повторяет мое имя.
Далеко-далеко.
Я один. Сейчас и навсегда один.
Снова мое имя.
Кто-то тянет меня за руку.
И вдруг — обрывок чужого Шума. Я открываю глаза.
