Мдивани был, если говорить коротко, склочником, националистом, сепаратистом и дрянью… Сталина он подспудно ненавидел – как ненавидел его любой ограниченный, но безгранично амбициозный человек. С 1931 по 1936 год Мдивани занимал пост председателя ВСНХ Грузии и немало попортил крови уже Лаврентию Берии.
Вначале Мдивани был против идеи СССР и проводил линию на обособленность Грузии. Затем он стал претендовать на особое место в будущем СССР, настаивая на прямом, а не через Закавказскую Федерацию, вхождении Грузии в будущий СССР и т. д.
Группе Мдивани удалось спровоцировать Ленина и ввести его в заблуждение. 25 ноября 1922 года в Тифлис была направлена комиссия во главе с Феликсом Дзержинским.
В разное время с претензиями Мдивани уже разбирались в Тифлисе Сталин, Киров, тот же Дзержинский… Теперь Дзержинский опять ехал в Грузию, там же был заместитель Ленина по Совнаркому Рыков…
Тогда и случилось так, что Серго Орджоникидзе дал заслуженную оплеуху мдиванскому прихлебаю Кобахидзе. Сталин и Дзержинский поддержали (не оплеухами, конечно) Орджоникидзе.
12 декабря 1922 года Дзержинский вернулся в Москву, и они с Лениным долго беседовали. Ленин был очень взволнован «инцидентом» (то есть оплеухой Серго) – и это спровоцировало обострение болезни с 13 декабря.
16 декабря начался паралич, в ночь с 22 на 23 декабря правые руку и ногу парализовало полностью.
Однако Ленин – старый боец и может позволить себе выйти из боя лишь тогда, когда это позволяет бой. 23 декабря 1922 года он уговаривает врачей разрешить ему диктовки по 5–10 минут.
Так появляется знаменитое и вызывающее по сей день столько споров «Письмо к съезду».
НЕСМОТРЯ на «убедительные доказательства» его якобы полной или частичной подложности, аутентичность письма бесспорна, что доказывают позднейшие публичные ссылки Сталина на это письмо, причем как раз на его последнюю часть, которая касалась только Сталина. Однако нам сейчас наиболее интересны те строки письма, где Ленин дает оценки ряду своих коллег. О Сталине и Троцком Ленин писал вот что:
...
«Я… намерен… разобрать здесь ряд соображений чисто личного свойства.
Я думаю, что основным в вопросе устойчивости… являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола …избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек.
Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК (все выделения в цитатах жирным курсивом мои. – С.К .) в связи с вопросом о НКПС (наркомат путей сообщения. – С.К. ), отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.
Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно…»
Уже это мнение Ленина крайне интересно, но далее следует абзац, на мой взгляд, еще более интересный и важный:
...
«Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он так же мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому».
Есть выражение: «Убить словом». И это – как раз тот случай. Думаю, Ленин понимал, что сказал. Выдать оценку одному из двух «выдающихся вождей современного ЦК» большевистской партии как не большевику…
Это, знаете ли…
При этом Ленин еще и подчеркнул, что после характеристики личных (точнее сказать – деловых) качеств Сталина и Троцкого он дает уже не личную, а значит, политическую оценку не только Зиновьеву с Каменевым, но и дополнительно – Троцкому.
И эта политическая оценка Троцкого была, вообще-то, убийственной!
Должен признаться, что мне много лет не дает покоя некая непонятная странность ленинских слов о том, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева «не являлся случайностью», но что он «так же мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому».
Как это понимать?
Как это трем взрослым и более чем развитым людям в трезвом уме и ясной памяти, да еще таким, с которых спрос особый, нельзя поставить лично в вину те или иные их личные действия или воззрения?
Они что – дети малые или умственно ограниченные особы?
Я не склонен давать здесь однозначного и решительного собственного толкования странных слов Ленина, хотя склонен считать, что Ленин здесь намекал на масонские связи всей далеко не святой троицы.
А масоны – не опереточные в фартуках, а настоящие масоны, обладающие огромными властными ресурсами, – всегда, как и иезуиты, позволяли членам ложи иметь любые, вплоть до антагонистических, партийные принадлежности, но требовали при этом свято хранить верность интересам ложи и указаниям ее руководителей.
Однако, если моя догадка верна, почему тогда Ленин, если имел подобные подозрения, лишь намекнул, а не прямо указал на виновных обвиняющим перстом?
Думаю, как раз потому, что не имел прямых доказательств (в случае с настоящими масонами их, собственно, никогда и не найдешь), а высказываться определенно означало поставить под сомнение свою интеллектуальную адекватность.
Диктовал-то ведь все это Владимир Ильич уже после паралича.
Ленину же было важно, чтобы то, что он доводит до членов ЦК, было воспринято ими всерьез.
Дал Ленин политическую оценку и двум молодым членам ЦК – Бухарину и Пятакову, о которых он написал: «Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил)…»
И сказано о них было так:
...
«Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики).
Затем Пятаков – человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе ».
Ленин, правда, оговаривался, что замечания в части Бухарина (в 1922 году – главный редактор «Правды») и Пятакова (в 1922 году – заместитель председателя Госплана и председатель Главного концессионного комитета) он делает «лишь для настоящего времени» и в предположении, что «эти оба выдающихся и преданных работника не найдут случая пополнить свои знания и изменить свои односторонности».
Увы, забегая вперед, надо сказать, что оба «выдающихся и преданных» работника «случая» учесть ленинскую критику так и «не нашли».
Бухарин годами вилял то справа налево, то слева направо и в итоге вошел в антисталинский заговор, что было равнозначно антисоветскому заговору.
Пятаков сразу после смерти Ленина выступил в поддержку Троцкого против Сталина, потом «покаялся», бурно поддерживал Сталина, во время подготовки процесса над Зиновьевым и Каменевым публично требовал для них смертного приговора, но кончил тоже пулей – в 1937 году.
Расстрел получил за дело – за руководство троцкистским подпольем, за вполне реальные заговоры. В последнем слове сказал: «Не лишайте меня одного, граждане судьи! Не лишайте меня права на сознание, что и в ваших глазах, хотя бы и слишком поздно, я нашел в себе силы порвать со своим преступным прошлым».
Я не сомневаюсь, что 47-летний Георгий Пятаков в своем последнем слове был искренен. Его жизнь была насыщенной, но вряд ли можно сказать, что условия его жизни способствовали выработке у него – человека безусловно способного (сам Ленин удостоверил это) – того, что называют идейным и нравственным стержнем личности.
Вот эта аморфность позиции при несомненных амбициях в конце концов его и подвела.
Пятаков родился в 1890 году в Черкасском уезде Киевской губернии в семье управляющего Марьинским сахарным заводом, то есть в детстве и отрочестве лишений и нужды не знал, а вот баловать – баловали.
В пятнадцать лет увлекся революцией, но как анархист. Потом – экономический факультет Петербургского университета, но в 1910 году исключен и уходит в профессиональные революционеры уже как большевик.
Арестовывается, ссылается, в октябре 1914 года бежит из ссылки в Швейцарию к Ленину, редактирует с ним журнал «Коммунист». После Февральской революции возвращается в Россию, становится председателем Киевского комитета партии, но…
