Арабесса не слышала в голосе отца такого отчаяния, тревога поселилась в ее сердце. Желание спорить, которое зрело в ней, мгновенно угасло.
– Так и будет, – сказала она. Хотя заявление не имело под собой оснований и едва ли могло успокоить даже ребенка.
Отец ничего не ответил, а лишь снова посмотрел на пламя.
– Я знаю, что в сравнении с сестрами к тебе я был более строг, – сказал он. – И понимаю, кажется несправедливым, что ты взяла на себя такую ответственность после того, как твоя мать… – Долион замолчал, нахмурившись. – Но ты должна понять, моя музыкальная, я бы никогда не отвел тебе подобную роль, если бы не считал, что ты справишься. Если бы думал, что есть другой путь.
– Понимаю, – ответила Арабесса.
Отец покачал головой и снова взглянул на нее.
– Нет, не думаю.
Арабесса оторопело посмотрела на него.
Устало вздохнув, Долион устроился в большом кресле напротив дочери, огонь позади освещал очертания его фигуры.
– Появление Мусаи не было записано в звездах этого королевства, – начал он. – Ваши судьбы не были предрешены: образовать трио, которое помогает поддерживать порядок и соблюдать закон, очаровывает и развлекает. Но иногда одни события влекут за собой другие, и когда твоя мать… покинула нас, – отец выдавил из себя последние два слова, они дались ему с трудом, – путь нашей семьи изменился. Цели наших жизней изменились, и перед нами открылся не тот путь, которого я желал для вас троих.
Его слова обретали смысл медленно, словно приближающийся к горизонту корабль.
Осознав, что именно хотел донести отец, Арабесса потрясенно ахнула.
– Ты не хотел, чтобы мы были частью этого мира, я права?
– Я не желал, дабы в столь юном возрасте вы подвергались опасности, – объяснил он. – Дабы узнали о существовании жестокости, боли и хаоса до того, как осознавали бы причину их возникновения. Когда я встретил твою мать, ей уже было предначертано стать частью королевства. Я знал, какой жизнью мне предстоит жить, если желал быть с ней, но я все равно хотел, чтобы у наших детей был выбор.
И опять это наполненное туманным смыслом слово: выбор.
– Но, кажется, Джоанна знала, как лучше, – продолжил он, чуть заметно улыбаясь. – Она всегда знает, как лучше.
Знает. Не знала. Будто она все еще жива.
Сердце Арабессы сжалось, когда она поняла, что для отца мать по-прежнему оставалась такой. Их разделяла лишь дверь в другое царство.
– Она знала, что быть частью этого королевства, даже маленькой частью, – это риск, – продолжил отец. – Но чтобы сыграть важную роль… что ж, придется пойти на жертвы.
– И мы стали твоей жертвой? – спросила Арабесса.
– Вы трое – всё для меня. – Сорвавшиеся с уст Долиона слова прозвучали словно клятва, в голубых глазах горел огонь убежденности. – Вы трое – единственное, что удерживает меня по эту сторону Забвения.
Это заявление ошеломило Арабессу. Убеждение, о котором она и ее сестры всегда думали, которого боялись, оказалось правдой. Если бы не они…
Арабесса отогнала мрачную мысль, не желая думать о том, насколько сильной была боль, которую испытывал отец от разлуки с женой.
Влюбленность – опасный подарок, разрушительная магия.
– И я хочу, чтобы ты поняла, – сказал Долион, – чтобы иметь возможность находиться здесь, – он обвел рукой комнату, – я вынужден был привести сюда и вас с сестрами. Не для коротких визитов, как когда-то мы планировали с твоей матерью, а чтобы называть это королевство домом. А для этого я должен был убедиться, что вы в безопасности.
– А чтобы чувствовать себя здесь в безопасности, тебя должны бояться, – закончила Арабесса речь отца. Они с сестрами часто слышали это от Ачак.
Долион кивнул.
– Я превратил вас в монстров, живущих в мире чудовищ. Мусаи должны были появиться в этом мире. И ты, моя мелодичная, была рождена, чтобы стать во главе трио.
Вот почему я так строг с тобой.
Почему на твоих плечах лежит столько ответственности.
И еще много-много почему.
Оправдания для всего, что она пережила в детстве. Почему Арабесса всегда верила, что не может позволить себе отвлекаться, не может быть такой же сумасбродной, как Ния, или такой же мечтательницей, как Ларкира. Арабесса была вынуждена стать опорой, константой, чтобы близкие были в безопасности, сестры могли играть, а отца не так сильно мучила совесть за то, что он привел их в этот мир, нуждался в них здесь.
Он не мог без них.
Арабессу захлестнули раздражение и разочарование. А решение бороться за трон вообще ее собственный выбор? Или все было уже предопределено? Приказ, замаскированный под выбор.
«Твоя мать хотела, чтобы я отдал тебе это, когда придет время».
Слова отца в момент вручения ей пряди волос, ключ к раскрытию наследия родителей. Момент, когда она испытала такое знакомое чувство долга.
Грудь Арабессы горела. Замешательство и злость снедали ее.
Ведь, несмотря на то что сейчас она чувствовала себя мышью, бегущей по заранее спроектированному лабиринту, Арабессе все еще хотелось стать королем. Она по-прежнему желала бороться за место, которое когда-то занимала ее мать, а сейчас отец.
Она хотела добиться своего и доказать самой себе, что достойна.
Доказать, что для всего, чему ее учили, для всех ее поступков была причина. Более важная и великая, чем управление Мусаи.
Она хотела продолжить династию, чтить закон и управлять королевством, которое десятилетиями защищала ее семья.
Возможно, отец думал, будто навязал им жизнь в этом мире, но Арабессе казалось, что эта роль принадлежит ей по праву рождения.
– И я никогда не прощу себе, если из-за роли, которую ты выбрала для себя… – Глубокий голос Долиона вернул ее внимание к их разговору. Она заметила, как в глазах отца вспыхнул страх. – Ты должна выжить, моя музыкальная.
И вот она, причина его предыдущих слов. «Ты должна выжить».
Ведь если получится иначе, он будет винить себя. На нем лежала ответственность за то, что он привел своих детей в этот скрытый мир хаоса и разврата. За то, что вырастил их теми, кем они стали. За то, как воспитал ее. Все для того, чтобы уберечь их и в итоге погубить старшую дочь.
Отец не выказал ничего подобного, когда они разговаривали в его гримерной после того, как Арабесса приняла приглашение побороться за трон. Лишь беспокойство и усталость. Никакого волнения. Ни толики страха.
Или вины.
Перед ней сидел настоящий мастер маскировки чувств.
Глубокая печаль поселилась в груди Арабессы, ибо теперь она понимала его, как никогда раньше.
Они были чрезвычайно похожи.
Оба безропотно взваливали на свои плечи чужое бремя, брали на себя дополнительную
