не дерево.
– Нет, – хитро заулыбался Цен. – Это лучшее творение Заана.
Они стояли перед чем-то величественным и совершенно точно живым. Пульсировали вены, подрагивали стены, расползались пятна чёрной смолы, а этажи витиевато скручивались, точно ветви. Здание, дышавшее и при этом покрытое камнем, упиралось в небо острыми пиками башен. Распахнутые двери походили на пасть. Тао стало дурно.
– С дворца начался Сораан. Это наш главный путь из Бездны и обратно, птенец. Понимаешь теперь, почему здесь всё так красиво?
– Главный разлом? И весь город…
– Поэтому здесь всегда так темно и уютно. Это место буквально на стыке двух миров. Разве не очаровательно? Ты иди, не останавливайся.
Тао сглотнул подкативший к горлу ком, но продолжил путь, пока они не оказались внутри. Там ему стало ещё страшнее. Тронный зал не напоминал ничего прежде виданного. Внутри крепость походила на чрево живого существа, что судорожно дышало. Здесь не было картин, столов, слуг или трона – только то же чёрное месиво, что Тао видел во сне. Он невольно прижался к Цену, и тот, хмыкнув, положил когтистую руку ему на плечо. Даже сейчас Тао казалось, что он насмехается над ним.
В какой-то момент появился Заан, а из-за его спины выскользнула Первая. Никто из них не разговаривал, хотя это было не совсем правдой: Тао помнил, что эти трое связаны; они явно не хотели, чтобы он слышал их. Живые корни чудовищной крепости сами собой сплелись в подобие кресла для Заана, а Первая кружила вокруг братьев, напевая очередную песенку. Цен устало оперся о стену.
И тишина. Минуту за минутой тишина окутывала Тао, не знавшего, как и куда себя деть – только нервно перебирал звенья цепи, к которой он уже тоже по-своему привык. Неужели лун-ван не придёт?
Только когда молчание стало совсем невыносимым, дверь в тронный зал – если его правда так можно было называть – скрипнула. Тао прищурился, а затем невольно ойкнул, потому что рассмотрел гостя.
На пороге стоял дракон. И это был не Юнсан.
18. Братья
Их всегда было двое: Юнсан и Оэлун. Солнечный свет – яркий и беспощадный – достался старшему брату, Юнсану, а вместе с этим его связала ответственность, даруя власть и силу. Оэлун же оставался в тени, и ему это шло. Дар его был далёким, лёгким и всевидящим – когда солнце заходило за горизонт, на небе появлялись тысячи звёзд. Их холодный свет отражался в синих глазах Оэлуна. Он не притязал ни на власть, ни на силу. В глубине души он даже радовался, что роль лун-вана так подходила Юнсану. Когда они были ещё детьми, Оэлун казался рассеянным и хитрым, его куда больше интересовало сунуть нос в запретную комнату, чем слушать речи отца о том, как устроен их мир и какое бремя ответственности они несут. Когда братья подросли, Оэлун доводил Юнсана до дрожи, в очередной раз забыв прочитать трактат или проспав весь день, потому что до рассвета смотрел на свои звёзды. И чем старше он становился, тем явственнее все вокруг понимали, что Оэлун был так же далёк от Неба и Цияна, как звёздный свет.
Однако Оэлун не был безобидным. Его не волновали живые существа, но дракона очаровывало всё неживое, и среди мёртвых вещей его больше всего восхищали асуры – потусторонние существа, лишённые душ, вышедшие из тени, отбрасываемой Цияном. Их природа завораживала, как танец опавшей листвы на воде, а печальная судьба Юаня лишь доказывала их силу. Оэлун был холоден к отцу и уже давно наладил бы связь с асурами, если бы дэви не были так упрямы.
Впрочем, несмотря на перебранки, тычки и детские шалости, братья выросли не просто дружными: Юнсан был единственной душой в этом мире, которая что-то стоила для Оэлуна. Расстраивать Юнсана он совершенно не хотел, а потому ждал момента и удобного случая, когда сможет удовлетворить своё любопытство и не помешать планам брата. И лучше всего сделать это тайно, чтобы тот не сошёл с ума от гнева и беспокойства.
Шли годы. Юнсан заковывал себя в цепи, с каждым днём погружаясь в войну, а Оэлун пробовал мир на вкус, разгадывал тайны, следя за ходом круга перерождений и пытаясь своими руками создать что-то настолько же очаровательно-неживое, как асуры. И хотя ни одна попытка не увенчалась успехом, с каждым разом Оэлун узнавал всё больше об этом мире: где зарождается жизнь и сколь тонкая грань пролегает между жизнью и смертью. Дэви его не любили, считая слишком уж своенравным. Но многоокое небо никогда не спускало глаз с Юнсана.
Особенно сейчас, когда тот решился на самоубийственный вызов и стягивал войска к Сораану. Оэлун не пытался переубедить Юнсана и донести до него светлую мысль, что жизнь одного маленького дэва не стоит того, чтобы превратиться в ещё один мост от рук Заана. Он кутался в накидку, наблюдая за тем, как брат отдаёт распоряжения, и думал, взвешивая все «за» и «против». Его несчастный брат не остановится, особенно после смерти родителей этого… Тао. Взяв на себя бремя лун-вана, Юнсан считал, что он в ответе за весь мир… Глупый, уверенный Юнсан. Послушав очередной рапорт, Оэ отошел в сторону и исчез, обращаясь в дракона – громадного змея с мерцающей иссиня-чёрой чешуёй, который взмыл в воздух, ускользая в сторону проклятого города.
Не так он хотел попасть в Сораан. Не по такому поводу, но всё же идея его захватила. Подлетая к воротам, он невольно залюбовался архитектурой: удивительная смесь культур людей! Асуры переплавляли знания о Цияне так же, как подражали смертным или зверям, – до очаровательности несовершенно. Оэлун видел ярусы башен с востока – угловатые, с заострёнными крышами, впивающимися в небо, словно клыки; и скруглённую черепицу запада; и разноцветные фонарики, которые так любили разжигать ночью южане; и тяжёлую мостовую севера. Оэлун не любил жизнь, но знал о ней всё, наблюдая, запоминая и сравнивая день за днём. Красиво.
Оэлун не боялся, что его подобьют: Заан ждал переговоров, и совершенной глупостью было бы считать, будто кто-то из асур случайно попытается его остановить. Те же дэви, оставшиеся у стен города, сейчас всенепременно бросятся докладывать Юнсану о нежданном госте Сораана. Времени оставалось очень мало, но оно было, и у Оэлуна созрел план.
Дракон спикировал вниз и приземлился прямо перед дворцом – грянул гром, каменная кладка треснула под массивными лапами. Примыкающие к площади улицы затянул густой сизый туман, из которого плавно выступил Оэлун в своём человеческом облике. Он стряхнул с одежды несколько пылинок, сделал глубокий вдох и толкнул дверь, шагнув во мрачное и дышащее чужой жизнью логово.
В первое мгновение замерли все. Асуры, конечно, ожидали увидеть Юнсана, и
