– Ты уверена?
Школьница кивнула и ткнула пальцем в пол.
– Под нами Петр живет, он со смены придет и Кольку уроет! Ждать недолго осталось, он никогда со службы не припоздняется.
Дверь захлопнулась, я поднялся на один лестничный пролет вверх, хотел закурить, и тут снизу раздался недовольный бас:
– Опять за свое принялся!
Тяжело дыша, на площадке около квартиры Гали материализовался мужик чудовищных размеров. Я, с моим почти двухметровым ростом, смотрелся бы рядом с ним кузнечиком.
Ба-бах! Пудовый кулак стукнул в дверь. Ба-бах!!
Музыка стихла.
– Открывай, урод! – проорал мужик.
Вновь слегка дрогнула дверь соседей.
– Дядя Петя, – пропищала школьница, – Колька с утра буянит! Я простудилась, на уроки не пошла, так голова болит! Аж уши ломит.
– Сейчас, Танечка, я его убью, – ласково пообещал Петр, – не волнуйся, попей чаю с медом и в кровать ложись! Сукин сын! Скотина!
Произнося ругательства, Петр мерно колотил кулачищем по двери. В конце концов ему надоело бесполезное занятие.
– Еще раз шумнешь, отправлю к такой-то матери! – пообещал, слегка успокоившись, мужик и утопал прочь.
На лестничной клетке воцарилась тишина. Я спустился к двери и хотел позвонить, но тут она сама приоткрылась, явив миру паренька, похожего на больного крысенка.
– Здравствуй, Коля, – сказал я.
«Крысенок» подскочил и вскрикнул:
– Вау! Кто здесь!
– Где Галя?
– На работе, – прохрипел Коля, – Петька ушел?
– Вроде да, – кивнул я, – спустился по лестнице.
– Вот гад! – осмелел «крысеныш». – Пусть только еще раз сунется, по роже моментом огребет!
Я сдержал смешок и продолжил беседу:
– Галя скоро придет?
– Вечером. Ларек закроет и припрет.
– И когда это будет?
– Хрен ее знает.
– У твоей сестры ненормированный рабочий график?
– Ага, – согласился Коля, – пока народ газеты берет, она сидит, ей процент с продажи капает.
– А где расположена точка с прессой?
– Сзади метро, – ничуть не смущенный допросом сообщил паренек, – у продуктового магазина.
Я вышел на улицу, добрался до входа в подземку, увидел ряд лавок и три стеклянные будки, предлагавшие газеты с журналами. Оставалось лишь удивляться глупости хозяев ларьков. Зачем тесниться бок о бок с конкурентами и драться за каждого покупателя, если можно отодвинуть, в прямом смысле этого слова, свой бизнес в глубь района и продавать печатные издания спокойно? Если вы решили заниматься торговлей книгами или журналами, то сначала проведите маркетинг, узнайте, в каких московских районах нет подобной точки, и направляйтесь туда, где высокая концентрация потенциальных покупателей.
Пока в голове крутились дурацкие мысли, я брел от одного киоска к другому. Галя обнаружилась во втором. Я сразу узнал красавицу, хоть сейчас на ней не было розового костюма, девушка надела майку и джинсовую куртку.
Я наклонился к окошку и, решив прикинуться своим, весело поприветствовал продавщицу:
– Привет!
Галя оторвала взор от глянцевого журнала и вяло ответила:
– Здрассти. Че хотите? «Бизнес-неделя» уже разобрана.
– И почему вы решили, что я хочу приобрести это нудное чтиво, – не выходил я из роли, – может, я за «желтухой» пришел!
Галя окинула меня оценивающим взглядом.
– Ваще-то, я редко ошибаюсь, – заметила она, – человек еще рта не раскрыл, а я уже знаю, чего он хочет. Вы не похожи на тех, кто «желтуху» любит, но ее все равно нет, разобрали. Там сегодня убойный материал про одного актера, который фанатку изнасиловал. А где мы с вами виделись? Лицо знакомое, но вы не мой покупатель.
– У Маши Беркутовой в квартире, – напомнил я, – вы ведь дружили?
Галя резко нагнулась, вынула из-под прилавка бутылку с газировкой, сделала пару судорожных глотков и нервно ответила:
– Общались! Я ей с мамой помогала, работа у меня посменная, вот и согласилась за Еленой Константиновной приглядывать. Вы знаете, что Маша пропала? Второй день нос домой не кажет. Баба Катя такой скандал закатила, ко мне прибегала, орала: «Немедленно найди шалаву, пусть к матери возвращается! В квартире жить нельзя! Воняет хуже, чем в аду!» А чем я помочь могу? Машка передо мной не отчитывается.
Я вынул удостоверение сотрудника агентства «Ниро» и решительно заявил:
– Галя, Маша умерла!
Газетчица отреагировала неожиданным образом – она порылась в карманах куртенки, вынула резинку, стянула волосы в хвост и сказала:
– Понятно! А когда вернется? Если она вас прислала, чтобы договориться про Елену Константиновну, то ничего не выйдет. Пусть Маня сначала за прошлые разы заплатит. Она мне что обещала в тот день, когда вас выперла? Соловьем пела: «Галчонок, сегодня все сполна отдам и еще накину за задержку!» А сама! И ведь я ей позвонила, напомнила: «Машк, поторопись, сегодня я сидеть до опупения не могу, мы договаривались на недолго, и чего? Ты где?» Она мне в ответ: «Галя! Солнышко! Еще часочек, и я вернусь. Денежки со мной. Выдам тебе премию, купишь себе ту сумочку, красную». Я, дура, поверила! До полуночи ее ждала, а потом обозлилась и ушла.
– Оставили беспомощную Елену Константиновну одну, – не выдержал я, – бросили парализованную без присмотра!
– Так она не убежит никуда, – дернула головой Галя, – она мне не родня, я за деньги за ней следить согласилась, а Машка обманула. Знаете, сколько она мне должна? Короче, я не пойду! Пусть даже и не надеется. Сначала тугрики, затем договариваться будем. Врунья!
– Галя, Маша умерла, – повторил я, – и, похоже, вы были последним человеком, с которым она общалась.
Продавщица вцепилась пальцами в прилавок.
– Как умерла? От чего?
– У Беркутовой случился инсульт, – пояснил я, – Маша упала в кафе, думаю, она не собиралась вас обманывать, при ней нашли крупную сумму денег.
Галина резко захлопнула окошко, повесила на него табличку «обед», потом открыла дверь, подняла прилавок и велела:
– Лезьте сюда.
Я втиснулся в крохотное пространство.
– Садитесь на ящик, – приказала Галя, – она и правда умерла?
Я терпеливо повторил:
– Да! Очень вас прошу ответить на мои вопросы.
Галя вытащила носовой платок, начала теребить его и в конце концов прошептала:
– Спрашивайте.
– О чем вы говорили с Машей?
– Когда?
– В последний раз.
Галя уронила платок.
– Звонила я, просила поторопиться, Манька пообещала через час приехать и долг привезти. Все.
– Откуда у нее деньги, вы знаете?
Галя схватилась рукой за горло.
– Ой! Я поняла! Это Олеська! Она убила Машу!
– Маловероятно, – попытался я остановить продавщицу и внезапно сообразил: Маша ничего не сообщила подруге о кончине старшей сестры.
– Она, она, – загудела Галя, – Машка с ней не дружила, вечно они лаялись, особенно из-за коммунальных расходов. Маня требовала, чтобы сестра половину оплачивала за свет, газ и услуги. А Олеська отказывалась, говорила: «Я тут не живу, лампочку не жгу, воду не лью, с какой радости должна платить? Лишних денег у меня нет». Машка же в ответ: «Раз ты прописана, то обязана. А не хочешь платить – выписывайся. Почему я должна за тебя свои деньги отдавать? По документам нас тут трое. Уматывай, мне меньше насчитают!» Один раз они подрались. На мой взгляд, обе были не правы, но я на Машкиной стороне стояла – Олеська сбежала, о матери не заботилась.
– Она деньги давала, – напомнил я.
Галя скривилась.
– Копейки! Машке еле-еле на памперсы хватало.
– Похоже, ваша подруга, хоть о покойных плохо и не говорят, не очень-то заботилась о маме, – не утерпел я, – в комнате стоит жуткая вонь.
– Это только последние два месяца, – пояснила Галя, – Машка Елену Константиновну специально не мыла. Люди постоянно приходили, всякие разные чиновники. Их квартиру расселяли, вот Машка и перестала, пока вопрос не решится, гигиену соблюдать. Елене Константиновне по фигу, валяется овощем, а Манька ради трехкомнатной была готова дерьмо на лопате сожрать!
– Никак не пойму связи между грязью и предоставлением просторной площади, – сказал я.
– Ой, какой вы наивный! – воскликнула Галя. – Все очень даже просто. Банк хочет сэкономить. В комнатке три женщины прописаны, значит, им «двушки» хватит выше крыши! А вот если одна из них инвалид лежачий, то точно «трешку» отслюнявят, закон такой есть. Только в нашей стране мало чего по правилам случается, вот Машка и надумала на жалость давить. Сами посудите, придут представители банка, увидят Елену Константиновну, лежит она, тихая, молчком, какой от нее вред? Зачем Машке три комнаты? Мать не двигается, не спорит… А если ее не мыть? Тут другой натюрморт: вонь дикая, значит, те, с долларами, носы зажмут и вон поскорей, пожалеют Маню, сообразят, что ей нормальную квартиру дать следует.
– Ну и ну, – воскликнул я, – это отвратительно!
– Ты небось в коммуналке не жил, – ощетинилась Галя, – не на такое люди идут!
