обратно отправился. Приезжает к царю и сказывает, что пропала царица. Стал царь его выспрашивать:
— Как это ты не видал?
— Сказала, что до ветру пойдет и топерь там.
Как народ из лесу убрался, идет второй прохо́д. Она подала царский зна́мен; прохо́д остановился, отстегнули легку лодку и прямо на берег. Посадили ее в легкую лодку и — на прохо́д. Она и говорит:
— Хозяин, доставь меня до такого-то места (где она рождена).
Тот ее доставил. Она прибыла туды, нарядилась в мужскую одежду, остригла волоса́ по мужскому; а отец ее шибко торгует. У ее отца идет бал, что и чорт не спознал. Все пьют, гуляют, и он к ним пришел.
Они сидят, как мы с тобой, водочку попивают, дрема их одолевает. Восходит молодец:
— Мир вам, гостям, на беседе!
— Просим милости, добрый молодец!
— Что вы сидите, водку пьете, а ничего не говорите? Должно быть, вы спать хотите? Поднесите водочки стакан, я шуточки пошучу!
Они спрашивают:
— А ты чей такой?
— А вот я из Помря́ськина сказывальщик.
— Ах, брат, расскажи-ка нам, да хорошеньку!
— Ну, братцы, я вам скажу сказку. Слушать да не смеяться, а кто знает — не переговаривать. Кто будет переговаривать, тому буду по плюхе давать!
Они подписку дали, что не будут, он и стал им сказку рассказывать:
— Жили два брата; у одного было два сына, а у другого сын да дочь. Один брат шибко хорошо торговал, собрался раз на ярманку, а дочь дома оставил и наказывает брату: «Ну, братец, похаживай к нам да посматривай». Дядя стал похаживать и зачал девицу одолевать…
— Врешь, говорит, дурак! — закричал дядя (а он тут был). Молодец подошел к нему да в ухо! Дядя промолчал, только затылок почесал. Стал молодец опять сказку сказывать:
— А брат, что на ярманке был, этого дела не знал, прислал своего сына, чтобы у девушки деньги отобрать, а ее зарезать и сердце с печенью представить к отцу. Брат сестру пожалел, зарезал собаку и послал в Нижний, а сестру в лес отвез.
Отец и говорит на это:
— Неправда, молодец!
Молодец засучил кулак да и говорит:
— Ну, батюшка, и тебе бы надо дать плюху, подле уху́, да закон не велит! Я — дочь твоя!
С отцом она тут спозналась и дочкой ему называлась.
Стали разговаривать, что было и как; дядю из горницы выгнали в шею. Молодец и говорит:
— Спасибо тебе, братец, не заставил ты меня умирать, а заставил по вольному свету погулять. Я по вольному свету гуляла, добра себе много принимала. Поедемте, тятенька, со мной!
— А куды? Ты може серчаешь на меня?
— Я, тятенька, ведь, вышла замуж за царского сына.
И рассказала ему все. Они сели на прохо́д, да всей семьей и туды.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прошло три года. Приплыли они на свое место, к царю во дворец. Муж ее сейчас узнал.
— Где была, голубушка?
— Я, милый друг, горя много приняла и злодея видала и волоса свои подстригала, ночевала в темном лесу, в дупле.
Стал ее муж выспрашивать, отчего в дупле ночевала.
— А меня твой посланник донял. Я на худы дела не согласилась, в темный лес ушла, в дупле ночевала, потом к отцу поехала своих повидать. — Вот — мой батюшка, а это родной брат!
И стали все жить вместе да богатеть. Я там был, мед-пиво пил, по усам-то текло, да в рот не попало.
3. Учитель и ученик
Жили были старик со старухой и жили они близь города, на Волге, и у них был один сын. Они были в престарелыих летах и думают себе как бы к чему сына приучить, чтобы он им был кормилец. За Волгой, и городе такой был мастеровой человек, учил разным языкам и разным издельям, и по всячески может он оборотиться. Обучал он молодых людей — ребят, брал их от отцов матерей на три года. Если три года он поучится, и потом если отец или мать приедет, узнает через три года — может назад взять, а не может узнать — в по́льзю остается учителя. Старик со старухой думали, да и вздумали отдать сына под ученье. Старуха говорит:
— Три года не тридцать лет, чтобы его не узнать.
А вот посадил в лодочку старик свого́ сына, да и отвез в город, отдал под ученье и с тем договором, чтобы его всему обучить, бесплатно на три года и назад его через три года взять, коли узнает.
Отвез. Прошло трехлетие, пришло время ехать за сыном. Старуха старику наказывает:
— А вот же, старик, завтра три года минет; надо будет за сынком ехать.
Ему было бы за́втре ехать, а он на нынешню ночь, во глухую полуночь является к ним (сын-то).
Пришел, богу помолился, батюшке с матушкой поклонился, да и говорит:
— Батюшка, приезжай завтра за мной! Не узнаешь ты меня. Нас у него двенадцать молодцев, как ясных соколов; мы все под один голос, под один волос и под одну черну бровь. А вот слушай, что́ я буду говорить. Как он на нас, двенадцать молодцев, наденет одёжу, на всех ра́вну, и поставит рядом — тебе меня не узнать; да вот слушай же, батюшка: он меня поставит с правого боку, крайного — ты прямо цоп да цоп, скажи ему: Это сын мой! А вот ты тут сплошашь да прозевать; он меня у тебя отнимет, ссунет меня да и скажет: А, робята, перебегись! Второй раз расставит нас, поставит меня с левого боку второго. А вот бери и крепче держи. Если он у тебя отнимет, то навеки пропаду.
И с тем полетел добрый молодец, куды ему следует.
А вот был учитель-то хорош, а он получше его. Как вот на утро день бела́ заря, а старушенька всее темну ночь не спала. Поутру рано вставала, келейку топила, старику завтрак варила, старика разбудила.
— А что спишь, старик, на пече? День, белая зоря на дворе! Вот у меня и завтрак про тебя на столе. Встань-ка, богу помолись, на все четыре стороны угляни́сь, да вот и с богом за сынком. А вот рот-то не разевай, а разине бы в рот не взъехали.
Старик богу помолился, да сел позавтракал, сел в лодочку, залился́, а на Волге горючьми слезьми залился́. Приехал старик в город, пошел в гору, в самую по́лднюю пору. Пришел на учебное широко подворье, смотрит,
