Я бы никогда не осмелилась надеть такое чудо. И продолжаю думать об этом, пока племянница миссис Кармен почти час возится с моим лицом и волосами. Я позволяю ей, хотя знаю, что даже чудо не сможет сделать меня презентабельной.
Наконец я соглашаюсь примерить платье, но настаиваю, чтобы при этом никто не присутствовал. Не хочу, чтобы кто-то видел шрамы на моей спине.
Я смотрю на себя в зеркало, и мне хочется плакать. Не потому, что я ужасно выгляжу, чёрт возьми. Потому что я выгляжу… я выгляжу… ну, я выгляжу красивой. Выгляжу как любая девушка, молодая и уверенная в себе, готовящаяся к вечеринке.
Вероника практически полностью замаскировала мой шрам макияжем. Не думала, что такое возможно, и всё же мой дефект остаётся на заднем плане, искусно затенённый, скрытый причёской, в которой густая прядь волос почти приклеена к одной стороне лица. Волосы собраны на затылке, оставляя открытой шею и половину лица. Мои губы выглядят ещё полнее. Глаза больше. Ресницы длиннее.
Я начинаю дрожать, потому что понимаю, — это на самом деле я, и я не уродина. Это открытие не вдохновляет, а пугает меня. Я чувствую себя растерянной и чужой. Как ни парадоксально, ощущаю себя ещё более одинокой и потерянной. Я не хочу идти на эту вечеринку. Хочу смотреть по телевизору «Всё о Еве». Я хочу вернуться в свою скорлупу, под кровать, в свою тьму.
Но нет никакой возможности противостоять этой банде семидесятилетних, способных вытолкать меня из дома, насильно отправить в галерею или завалить изнурительными лекциями, пока не поступлю, как они хотят.
Итак, я иду.
Окей, я иду.
Джейн Фейри идёт на вечеринку.
Не на приём в Версальском дворце, но всё же на публичное мероприятие, полное людей и сердец, которые не будут биться так быстро, как моё.
Я иду, но знаю, что всё время буду задыхаться.
Надеваю пальто, удобные балетки, запираю неуправляемую стаю бабочек в животе и иду.
***
Впервые посещаю вечеринку в качестве гостя, а не официантки или уборщицы. Я могу бродить среди людей, как это делают обычные гости, которым не нужно подавать напитки и еду или мыть пол и туалеты.
Я беспокоюсь, нервничаю, но в то же время испытываю приятное волнение. Я никогда не чувствовала себя нормальной, не имела возможности слиться с людьми, не опасаясь, что кто-то наблюдает за мной, как за каким-то странным животным.
Макияж, причёска, платье — всё маскирует и защищает меня. И я прошу только об этом — остаться незамеченной. Вдохнуть немного этого воздуха, притвориться такой же, как они. Я не собираюсь задерживаться на вечеринке надолго. Мне достаточно немного побродить, вдыхая разливающиеся в каждом зале ароматы (они все разные), послушать голоса, почувствовать себя частью чего-то, во что я внесла свой вклад.
Гостей много. Рядом с большинством картин висит красная наклейка «продано», в том числе и с картиной, которая меня пугает. Персональная выставка прошла успешно.
Вдруг моё дыхание, и без того затруднённое эйфорией, грозит превратиться в сиплый хрип.
В полумраке соседней комнаты в центре толпы я замечаю светлые волосы. Светлая мужская грива у кого-то, кто не самый низкий в комнате.
В мире много высоких мужчин со светлыми волосами. Это не обязательно должен быть он. Он не участвует в подобных мероприятиях. Он предпочитает абстрактное искусство.
«Дыши, Джейн, дыши».
Когда высокий светловолосый мужчина перемещается, когда вместе с волосами и ростом материализуются голубые глаза и внушительное тело, обтянутое чёрным смокингом, и когда ко всему этому добавляется татуировка, которую трудно скрыть, она прорастает из груди и поднимается к виску, всё ломается — дыхание, сердце, ноги, эйфория — всё преображается, всё становится желанием и отчаянием.
И тут Арон замечает меня. Он задерживает на мне внимание. В его руке бокал шампанского, он уверен в себе, красив как бог грома, молнии и бури из скандинавской мифологии. Он — Тор в смокинге.
Он разглядывает меня, хмурится, словно пытаясь понять, чем я отличаюсь. Он приближается ко мне. Шагов через двадцать он будет стоять рядом. Что я скажу, что сделаю, удастся ли мне выглядеть спокойной, равнодушной, или выразить презрение?
Внезапное унизительное подозрение разрушает чары. Арон точно наблюдает за кем-то позади меня. Этот внимательный и напряжённый взгляд не может быть направлен на меня, возможно, за моей спиной стоит красивая, высокая, сексуальная девушка.
— Ты здесь, Джейн.
Перед моими глазами внезапно материализуется Моррис. Он встаёт между мной и видением Тора — нет, Арона, — который остаётся на заднем плане.
Если до этого у Морриса были убраны волосы, как у Джека Воробья, то теперь он накрашен, как Джек Воробей. На нём не пиратский костюм, а неожиданно — смокинг, цвета переливающейся бронзы. Моррис оригинален, как и подобает художнику, но улыбается мне, как улыбаются друзьям.
Он протягивает мне бокал шампанского, берёт за руку и уводит.
Уходя, я замечаю позади себя высокую сексуальную девушку, одетую в красное, чуть ли не полностью обнажённую благодаря глубокому вырезу на пышной груди. Арон, несомненно, смотрел на неё, а она, в свою очередь, увидев его, пожирала глазами. Возможно, Арон даже не заметил моего присутствия. По сравнению с ней я какой-то тощий смурфик, и уж точно не могу похвастаться её уверенностью и убеждённостью быть центром мира.
Поэтому, стараясь не выдать своего разочарования, я следую за Моррисом, куда бы он меня ни повёл.
Глава 9
Арон
Это она?
Джейн?
В ней появилось что-то другое.
Не взгляд. Взгляд — её, губы — её, и эта беспокойная манера поправлять волосы, чтобы сделать занавес.
Шаг — её, шея — её, ключицы, грудь, которую не совсем прикрывает платье, руки, кисти. Она накрашена. Её шрам менее заметен, а губы кажутся ещё больше благодаря помаде.
Ладно, лучше выпить это чёртово шампанское. Я допиваю напиток, ставлю фужер на поднос проходящего мимо официанта и беру ещё один. И наблюдаю за Джейн, не позволяя ей понять, что заметил её.
Она выглядит счастливой. Нервничает, несомненно, нервничает, но и по-детски радуется. Интересно, участвовала ли она когда-нибудь в подобном мероприятии? Джейн двигается, словно парит. Она красивая, чёрт возьми. Похожа на фею. Не на одну из этих великолепных фей, не на богиню, а на маленькую лесную нимфу, созданную из коры и цветов, испачканную землёй и мхом, неуклюже передвигающуюся среди листвы.
Через несколько минут она меня замечает. Джейн широко раскрывает глаза, смыкает губы, и с её лица исчезает счастье.
Мысль о том, что это я радикально изменил выражение на её лице, сделал мрачной и неуверенной, вызывает у меня ощущение, будто я её ударил. Неужели её внутренний свет выключил я? Не слишком ли резко я повёл себя, когда она пришла ко мне домой?
Что я должен был сделать?
Пойти за ней и извиниться?
Извиниться за что?
Ладно, она проявила заботу, и, возможно, я мог быть менее агрессивным. В последнее время, к сожалению, не могу сохранять спокойствие. Ощущаю постоянное беспокойство, меня посещают странные мысли, и это сильнее, чем обычно, сказывается на моей способности понимать, когда нужно выразить себя более спокойно. Это влияет на мою способность знать, как правильно выразить себя. Когда правильно оценить доброту и сказать «спасибо».
Правда в том, что мне очень хотелось извиниться перед Джейн. Последовать за ней из моей квартиры и сказать спасибо. Я почти сделал это, клянусь. Это искушение, эта потребность вымолить у неё прощение, впустить девушку в свой дом, чтобы она ходила по нему, прикасалась, даже готовила, заставляют меня злиться не только на неё, но и на себя. Вероятно, я огрызнулся на Джейн, чтобы наказать её за то, что она заставила меня захотеть, чтобы она осталась. Я ускоряю шаг, чтобы приблизиться к ней, хотя и не знаю зачем.
Но неожиданно художник, которому посвящён вечер, нечто среднее между пиратом и денди, с которым Дит познакомила меня полчаса назад, доверительно берёт Джейн за руку и уводит.
