– Я так понимаю, в штабе фронта не прислушались к вашим рекомендациям, ваше высокопревосходительство? – поинтересовался Рогозин.
– Не в штабе, а лично командующий, – задумчиво поправил ротмистра Брусилов. – Господин ротмистр, насколько может быть достоверной информация, полученная от поручика Чиркова? Только хорошенько подумайте, прежде чем ответите.
– Что именно вас интересует?
– Все. Но в особенности то обстоятельство, что они сумеют помешать маневру Макензена. Я могу быть уверенным, что немцы не смогут перебросить резервы на участок нашей армии?
– Но вы сами только что…
– Я помню, что я только что сказал. Ответьте на мой вопрос.
– Сведения абсолютно достоверны, ваше высокопревосходительство. В случае если бы Чирков хотя бы усомнился в чем-то, он должен был указать на это условной фразой. Но в его донесениях пока встречаются только знаки, свидетельствующие о том, что нам следует верить написанному. А в преданности поручика и в его профессионализме я не сомневаюсь. Мы вместе уже не первый год.
– Благодарю. Итак, Петр Николаевич, что мы имеем? – Брусилов вновь обратился к начальнику штаба. – Передовые части нашей армии без труда сдерживают не такое уж и упорное наступление на перевалах и под Козювкой. В случае если Макензен все же решит начать переброску войск на наш участок фронта, сделать ему это будет довольно проблематично. Во всяком случае, у нас появится время, чтобы на это среагировать. Хотя я и уверен, что этого не случится. Германцы основательно увязли в этом прорыве, тем более что успели достигнуть кое-каких успехов.
– Алексей Алексеевич, я не думаю…
– Мое решение и моя ответственность, Петр Николаевич. Я не могу стоять в стороне и наблюдать за тем, как обрушится фронт из-за халатности и близорукости командующего.
– Но у нас фактически нет времени на проработку всей операции. Прорыв может произойти в любой момент.
– Понимаю. – Брусилов нажал на кнопку вызова и, когда в кабинет вошел адъютант, приказал: – Немедленно известите командиров корпусов, что я назначаю совещание на семнадцать ноль-ноль. Кроме этого, вызовите на совещание командира и начальника штаба Четвертой дивизии.
– Слушаюсь, – лихо мотнув головой, словно конь на водопое, адъютант тут же скрылся за дверью.
– Что вы задумали, Алексей Алексеевич? – удивился Ломновский.
– Ничего особенного. Как говорят у нас на Руси – или грудь в крестах, или голова в кустах. Разумеется, Корнилов для этого подошел бы куда лучше, у него настоящий талант увлекать людей в атаку, даже самую безнадежную. Но и Антон Иванович не многим ему уступит. Хотя его «Железных стрелков» изрядно разбавили, костяк там крепкий. Деникин как раз закончил формировать свою Четвертую дивизию, и она полностью укомплектована.
– То есть вы хотите отправить Радко-Дмитриеву подкрепление?
– Чтобы он раздергал на латание дыр еще и дивизию Деникина? Нет уж, увольте. Разрозненное введение в бой отдельных подразделений приведет только к тому, что противник будет иметь возможность их уничтожить по отдельности. Необходимо собрать единый кулак и нанести решительный удар. Только так, и никак иначе.
– Но… Вас могут отдать под суд.
– Петр Николаевич, нас следует расстрелять, если мы, зная то, что знаем, не предпримем контрмер. Положить сотни тысяч жизней русских солдат в прошлом году только ради того, чтобы в этом откатиться обратно, опять же теряя людей, за которых мы отвечаем перед богом. Я не имею возможности переубедить Иванова. Уверен, что если обращусь непосредственно к главнокомандующему, то вновь ничего не добьюсь. Не поможет и просьба к императору. Но, проявив своеволие, я могу помешать Иванову пустить все под откос.
– Но Антону Ивановичу раньше приходилось биться только с австрияками, а они германцам в подметки не годятся, – вновь проявил нерешительность Ломновский.
– Ерунда. Я верю в него, да и в его начальника штаба. Марков из молодых, да ранних, ему бы на плечи генеральские погоны, а кое-кого в отставку. Ну да ладно. Я понимаю, что вы сейчас считаете мои действия авантюрой, на деле же это маневр. Да, дерзкий, неожиданный, но маневр. И вместо того чтобы препираться, давайте лучше за оставшиеся три часа до начала совещания попробуем придумать какой-нибудь удобоваримый план.
– За три часа?
– Ну, не дает нам Макензен времени на раскачку, что ты тут поделаешь, – откинувшись на спинку кресла, развел руками Брусилов.
– Могу я хотя бы поинтересоваться, как вы это видите, Алексей Алексеевич? – сдаваясь, поинтересовался начальник штаба.
– С наступлением темноты Четвертая дивизия грузится в эшелоны и перебрасывается под Горлицу. Вот в этот лесной массив. – Брусилов раздвинул шторы, прикрывающие висящую на стене карту, и указал место сбора дивизии. – Германцы ведут воздушную разведку, поэтому ночную переброску не обнаружат. Артиллерийскую бригаду дивизии мы усилим парой батарей полевых гаубиц. Все орудия установим на железнодорожных платформах. Так что артиллерия пойдет в последнюю очередь и выдвинется из Самбора на рассвете. Вместе с ней отправится и вновь сформированный ракетный дивизион.
– Если я правильно понимаю, то вы хотите использовать предложение Шестакова, касающееся подвижной батареи.
– Да. Только в больших масштабах. И в основном ставку лучше бы сделать на ракетный дивизион. Если вы помните, то эти снаряды просто ужасающе воют. Так что при всем своем маломощном заряде они сыграют свою роль в психологическом плане. Хотел я их использовать для прорыва на перевалах, ну да чего теперь-то. После короткой артиллерийской подготовки в дело вступает Четвертая дивизия. И я очень надеюсь, что за ней закрепится название «Железной», так же как за отдельной бригадой, на базе которой она была создана. Вот такой план. Вчерне.
– Хм. Я бы еще предложил усилить дивизию Деникина хотя бы одной кавалерийской бригадой, – помяв подбородок и не отрывая взгляда от карты, задумчиво произнес Ломновский. – Можно взять казаков у Каледина. Он как раз неподалеку, и бригада вполне сможет добраться до места сосредоточения самостоятельно. Тут только половина конного перехода.
– Ну что же, разумно. Остается подумать, как этой идее придать удобоваримый вид. И боюсь, что чуть ли не самым сложным будет решение вопроса с железнодорожным транспортом.
* * *
– Ну что, друзья, позвольте вас поздравить. Наше концертное выступление пришлось германцам по вкусу. Правда, железку уже к утру восстановят, но это им мало чем поможет.
Передал телефонную трубку Репину, который сразу приложил ее к уху, и тут же на его лице появилась кислая мина. Вот так всегда, чуть что интересное, так сразу же трубку из рук рвут, а как муть какая, бери и слушай. Поэтому он, так же как все, внимательно посмотрел на Шестакова. Не дал послушать, так пусть хотя бы расскажет.
– А поконкретнее нельзя, Иван Викентьевич? – Это уже поручик Чирков выражает свое нетерпение.
– Можно и поконкретнее. Макензен решил задействовать последние резервы и начал переброску войск на передовую. Те два эшелона, что мы с вами отправили под откос, как раз и занимались переброской войск. В результате диверсии погибло триста сорок два человека. Девятьсот тридцать три получили ранения и госпитализированы. Ну что же, друзья, неплохо. Очень неплохо.
В ответ на эти слова бойцы начали недоумевающе переглядываться и чесать в затылках. Сразу заметно, что ожидали куда большего эффекта. Ведь два больших эшелона с вагонами, битком набитыми солдатами, отправили под откос. Картина была такой, что, казалось бы, никому там не выжить. Оба места были очень удобными для диверсии. В обоих случаях спуск и поворот дороги. Так что с рельс сошли все вагоны. Грохот и ор стояли такие, словно наступил конец света.
– Ну чего удивляетесь? – обвел взглядом бойцов поручик Чирков. – Вы же хлебнули передовой, сами знаете, как там бывает. Пушки садят так, что кажется, никто не выживет, а поднимаешься в атаку, по тебе начинают стрелять. Так и тут. Но вы подумайте о другом. Макензен ведь все равно направит туда резервы, а значит, добираться они будут всю ночь и утром усталые пойдут в атаку. А что такое усталый солдат, я вам рассказывать не буду.
– И вы абсолютно правы, господин поручик. Но решение принято другое, – возразил контрразведчику Шестаков. – На железной дороге выставят серьезную охрану, и переброска начнется, как только восстановят дорогу. Макензен тоже прекрасно понимает, что значит утомленный солдат. Кроме переброски на передовую, ему понадобится какое-то время для рассредоточения и ввода в бой своего последнего резерва. А это значит, что мы не просто нанесли серьезный урон, а сорвали начало утреннего наступления. Глядишь, может, именно эта пара часов поможет нашим организовать контрудар.
– Ваш бродь, так, может, рванем наши заряды под мостами? – возбужденно произнес Бирюков.
