— А ты и не можешь, я не показывалась.
— Таились?
— Таилась.
Вадим достал из внутреннего кармана чехол с пенсне.
— Мне из тебя каждое слово клещами тащить старая?
— Не надо клещами. Просто я вижу, что не человек ты, — у Вадима поднялась бровь.
— Черт, что ли?
— Не черт, у меня здесь в каждом углу по иконе, — бабушка посмотрела в угол комнаты, где стояла маленькая, и перекрестилась, — Но не человек.
— Ни хвоста, ни крыльев у меня нет, кто, если не человек? — Вадиму нравилась эта игра, он позволил себе намек на улыбку.
Бабушка покрутилась у печки в нерешительности. Она не хотела говорить, но откровенно боялась Вадима. От одного его взгляда по старой спине бежали мурашки. Тяжелого, наблюдательного, липкого взгляда, после которого хотелось в баню.
— Готово, — на кухню зашел вспотевший Федор Петрович и налил себе горилки, — Ух.
— Как он? — Вадим встал из-за стола.
— Плохо. Пулю достал, но кровиии, — доктор покачал головой, — крови сколько ушло. Если это его не убьет, то горячка.
— Горячка? — Вадим прищурился.
— После ранения, часто еще гной появляется, и кожа темнеет, — пояснил доктор.
Вадим зажмурился и зашевелил губами.
— Хорошо, — он решился и достал стеклянный пузырек с янтарной зеленой жидкостью из кармана жилетки.
— Это что?
— Янтарный зеленый. Краситель для одежды. У меня на заводе рабочий порезался и случайно облил рану краской, так потом все зажило, лучше прежнего. Так никакой горячки или гноя.
Портрет лица Федора Петровича можно было ставить рядом со словом "сомнение" в толковом словаре.
— Я хотел отнести к кому-то из врачей, но не разбираюсь. А здесь, вы сами сказали, что нежилец, — Вадим врал, врал искренне и убежденно, от всего сердца.
— Ну хорошо, — Федор Петрович взял пузырек и покрутил его на свету, — Эх, грех-то какой.
Он ушел, оставив Вадима наедине с бабушкой.
— А ведь ты знаешь, что делает, это твоя изумрудно-зеленая! — заявила бабушка, закрыв дверь на кухню.
— И?
— Так чего же не вылечил?
— Не умею, — Вадим искренне развел руками, — Чему-чему, а спасать людей я не учился.
— Ну и зря, хорошее дело, боголепное.
Вадим не ответил.
В окне промелькнул всадник, а на полу кухни заиграли тени.
— Кого там еще нелегкая принесла? — бабка, шатаясь из стороны в сторону, пошла посмотреть, но только заглянув за занавеску отшатнулась и перекрестилась, — Чур меня.
Вадим сам подошел посмотреть, потянувшись к револьверу в кобуре, но заглянув на улицу, улыбнулся.
У дома Федора Петровича стояли три повозки с вооруженными новобранцами Вадима. Во главе этой процессии гарцевал капитан Захарченко, с обнаженной шашкой на коне.
— Это свои, — Вадим пошел в прихожую, чтобы встретить друзей, но бабку перегородила дорогу.
— Что за варяга? Ты всех сюда привести решил?
— Мы уже уезжаем, — Вадим легко отодвинул ее в сторону и открыл дверь. На пороге замер Ефим.
— Вашблогородие, я только приехал, а там уже все, — он развел руками, как будто хотел извиниться.
— Заходи, Ефим, ты останешься у доктора, — Вадим повернулся к бабке, — Федор Петрович не будет против ведь?
— У нас нет мест для гостей! — бабка нахохлилась, но открылась дверь в приемную доктора. Федор Петрович мокрым полотенцем протирал руки. Он окинул всех тяжелым взглядом и сказал:
— Оставайтесь.
— Буду вам признателен, не хочу оставлять слугу одного, Ефим присмотрит, — Вадим поклонился и накинул шубу, чтобы идти на улицу.
— Но Вадим, у нас с вами будет долгий разговор.
— Конечно, не думайте, что я убегаю навсегда, — Вадим еще раз поклонился и вышел.
На улице его ждал улыбающийся Михаил. Он гарцевал на скакуне, шумно напевая походную песню.
— Ты такое пропустил! — Захарченко подъехал ближе, к поднявшемуся на повозку Вадиму.
Бойцы молча сидели в масках с рисунком белого светящегося черепа. Они держали новые револьверные ружья на плечах и тихо качались в такт повозке.
— Много пришло? — Вадим достал из шубы маску с изображением лица красного дьявола.
— Ух, закапывать устанем, — Михаил повел отряд вглубь тихого города к Эльбрусу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Закапывать не будем, в залив, и дело с концом.
— Повторяешься, — Захарченко потянул носом по ветру принюхиваясь.
— Это называется стиль. Правильно носом вертишь, пожар, — Вадим показал на тонкую линию зарева над крышами домов.
— Черт! — Захарченко пришпорил коня и бросился галопом по улице.
Они приехали, когда ресторан полыхал. Въезд во двор загораживала пара повозок с повисшими на них телами нападавших. Густая кровь не успела застыть на ветру и маленькими бутонами распустилась на снегу. Бойцы призрака спешились и цепью вдоль стены потянулись к проезду. Вадим шел первым с револьвером в руке, стоило ему зайти за угол, как раздался выстрел. Вадим повернулся к окну чердака и погрозил кулаком, а потом стряхнул сплеча каменную крошку.
Во дворе перед горящим рестораном лежали тела. Там остались не только мертвые, но и тяжело раненные, которых не успели добить. Люди Вадима выстроились цепью и носили ведра с водой, туша огонь.
— Захарченко, — Вадим снял маску и достал трубку, чтобы закурить.
— Здесь! — Михаил спешился и козырнул.
— Вели все тела в огонь, потом тушить пожар, — Вадим стряхнул зажженную спичку и бросил ее в снег.
— А как же пожарные? Полиция? — Захарченко убрал шашку в ножны.
— Никак. Они появятся, когда все уже сгорит. Ты вот что, как приказы раздашь, поедешь в Заводское за нашими строителями.
— Строителями?
— Выполняй.
Захарченко молча кивнул и запрыгнул на коня. К Вадиму, расправив плечи, шел Кондрат с перевязанным лицом.
— Виноват, не уследил! — он вскинул руку, чтобы отдать честь, но от резкого движения повязки на лице пропитались свежей кровью, — Мы взяли пленных.
— Потери?
— Трое.
Вадим заложил руки за спину и пошел вокруг Кондрата.
— Нормально. Нормально, — Вадим говорил спокойно, но сердце у Кондрата подскакивало, — Ты как, работать сможешь?
— Конечно, — Кондрат повернулся к Вадиму, который остановился лицом к горящему ресторану, пока бойцы закидывали тела гостей в огонь. Подул ветер, и Кондрату показалось, что среди треска горящего дерева он слышит человеческие вопли.
— Значит, работаем.
Глава 16
23 Декабря 1840 года
Майор Местечкин Алексей Игнатьевич ехал по утреннему Петербургу. В окне кареты маячили еще пустые улицы, слабо освещаемые фонарями и первыми лучами солнца. В течение часа город полностью проснется, начнется предпраздничная возня.
Карета остановилась. Майор зевнул и нехотя вышел под холодный ветер. В проезде во двор стояла одинокая повозка, на которой сидел Вадим и курил. За его спиной рабочие возводили высокий забор вокруг дымящихся развалин ресторана.
— Вадим Борисович? — майор скрыл удивление, прикрывшись кожаным портфелем, — А как вы здесь? А разве не?
— Алексей Игнатьевич, вас-то я и жду! — Вадим затушил пальцем трубку и вытряс ее на маленькую горку уже сожженного табака.
— Меня?
— Конечно! Вы же главный по пожарам? А у меня здесь, вот, — Вадим указал на то, что осталось от ресторана.
— Вадим Борисович, мне пожаловались, что ночью здесь была стрельба, — майор закопошился в портфеле, переворачивая бумаги, — Мне придется допросить вас и ваших людей. А весь квартал закрыть, пока идет расследование.
— Понимаю ваше стремление, но не раньше чем я подам жалобу, — Вадим взял майора под руку, отчего тот болезненно скривился, но вырваться из стальной хватки не смог. Ноги Алексея Игнатьевича волочились по земле, пока они подошли к Кондрату, который руководил разбором обломков.
— Да что вы, делаете?! — майор дернулся, послышался хруст.
Алексей Игнатьевич прикусил язык, чтобы не завыть от боли.
