простым было и изобретение. Тяжелое, не слишком длинное, но толстое древко оковывали железом, добавляя шипы и внушительное, почти в фут, граненое острие. Тем самым горожане скрестили короткое копье с палицей. Получившуюся новинку зачем-то окрестили «годендаг» – «добрый день». Однако день ее боевого крещения запомнился французскому войску как на редкость недобрый! После той битвы из сотен золотых шпор, снятых с поверженных рыцарей, получилась такая длинная связка, что ее повесили в главном соборе города на обозрение прихожанам. О том, что пару лет спустя французы оправились от поражения и взяли реванш, предпочитали не вспоминать.
Вскоре Йерун попрощался с обозниками, учтиво поблагодарил ван Гроота и отправился искать дом дяди. Тот, подобно мастеру Антонию, поселился и устроил мастерскую на площади вблизи рынка тканей – то ли в силу привычки, то ли по иной причине, да не все ли равно? Даже в чужом городе это казалось Йеруну знаком верного пути. Юноша был уверен, что с таким знанием адреса он не заблудится.
Однако отыскать рынок тканей оказалось не так-то просто. Поначалу, доверившись собственному опыту, Йерун пошел туда, куда тянулся народ с повозками. Через полмили улица и в самом деле вывела его к рынку, но здесь торговали мастера-кожевники. Следующим оказался рыбный рынок. Когда Йерун наконец спросил у людей, как пройти на рынок тканей, те в ответ поинтересовались, на который из трех – до сих пор юноше не приходило в голову, что в одном городе рынков тканей может быть несколько. По счастью, вторым ориентиром, о котором Йерун до сих пор не вспоминал, была городская ратуша. Нужный Йеруну рынок находился вблизи нее, и этим Брюгге все-таки был схож с Хертогенбосом.
Часы на башне ратуши пробили два часа пополудни, когда Йерун отыскал наконец дом и мастерскую художника Яна ван Акена.
Мастер жил в высоком, в три этажа, доме, обращенном к рыночной площади островерхим фасадом. Светлые кирпичные стены и красная черепица крыши, казалось, светились навстречу высоко стоящему солнцу. Йерун стукнул в дверь медным кольцом – оно ярко блестело; видно было, что прикосновения множества рук не дают металлу потемнеть.
Дверь распахнулась. Йерун невольно подался назад. Было отчего растеряться: над ним навис рослый детина, чьи руки были по локоть перемазаны краской. Тот, видимо, бросился открывать слишком поспешно, и, распахнув дверь, едва не зашиб ею Йеруна. Теперь он недоверчиво уставился на незнакомого парня, глядя сверху вниз. Он явно не ожидал увидеть на пороге такого человека, и теперь молча соображал, кто таков незнакомец и зачем он мог пожаловать. И, главное, что сказать ему после того, как едва не смахнул его дверью с крыльца.
В самом деле, Йерун не был похож ни на слугу знатного господина, ни на помощника купца, ни на мелкого торговца-коробейника. Не было в нем и сходства с нищим побирушкой, и уж подавно – со слугой закона. Так они и стояли с минуту или около того, растерянно таращась друг на друга. С одной стороны порога – здоровяк подмастерье хозяина дома, навряд ли старше Йеруна, но на голову выше ростом. С другой – племянник того же хозяина дома, невысокий и худощавый, с увесистой котомкой за плечами, посохом в руке, в одежде и обуви, обильно покрытых дорожной пылью.
Наконец Йерун нарушил молчание.
– Доброго дня! – сказал он, приподняв шляпу. – Не здесь ли живет мастер-живописец Ян ван Акен?
– Доброго, – верзила шагнул на крыльцо. – А ты кто?
– Я пришел к мастеру Яну с приветом и письмом от мастера Антония ван Акена из города Хертогенбоса. Меня зовут Йерун. Йерун ван Акен.
– А-а-а, – протянул верзила, отступая в дом. – Ну, заходи, приятель. Сейчас я позову мастера Яна.
Мастерская Яна ван Акена один в один походила на мастерскую его брата Антония, разве что была слегка попросторнее. Здесь трудились сразу шесть или семь человек. Йерун увидел троих мальчиков-учеников лет десяти – двенадцати, – они рисовали что-то на деревянных досках, и троих парней постарше – те работали с красками. Встретивший Йеруна верзила ушел куда-то и вскоре вернулся. Впереди него шел хозяин дома.
С виду мастер Ян походил на своего брата, но был выше ростом и шире в плечах. Мастер Антоний рано поседел, волосы Яна остались огненно-рыжими. Такой же была и короткая борода, обрамлявшая его вытянутое лицо с выдающимся крючковатым носом. Кожа Яна была смуглой, как будто он немало времени проводил на солнце, а маленькие, близко посаженные глазки смотрели из-под кустистых рыжих бровей пристально и живо. Хозяин дома двигался быстро, широко шагая и размахивая руками в такт ходьбе.
– Ты, стало быть, Йерун ван Акен из города Босха? – спросил он высоким и резким голосом.
Йерун снял шляпу и поклонился, приветствуя хозяина. Тот окинул его быстрым взглядом. Затем, положив на плечи юноше свои большущие ладони, пристально взглянул в лицо. Ему хватило нескольких мгновений, чтобы разглядеть знакомые черты.
– Боже правый! – воскликнул мастер Ян. – Одно лицо!
Ян ван Акен пригласил племянника в дом. Кликнув служанку, велел дать гостю умыться с дороги и накормить его. Пока Йерун уплетал луковую похлебку с поджаренным хлебом, хозяин, сидя напротив, читал письмо брата, время от времени с сильнейшим любопытством разглядывая Йеруна. Видно было, что вопросов у хозяина множество, однако он не спешил задавать их – ждал, пока гость утолит голод.
– А ведь в последний раз я видел тебя, Йоэн, лет четырнадцать тому назад, если не больше, – задумчиво проговорил мастер Ян. – Когда мы, пятеро братьев ван Акен с Антонием во главе – он старший из нас, – собрались хоронить отца… Ты помнишь своего дедушку, Йоэн?
Юноша отрицательно покачал головой.
– Понимаю, ты был тогда совсем крохой, – продолжил мастер Ян. – А сейчас вырос и стал похож на него. Поговаривают, что внешность деда передается внуку. Гляжу на тебя и соглашаюсь.
Он еще порасспросил Йеруна о делах семьи ван Акен в Хертогенбосе, о здоровье отца, сестер и братьев, о работе мастерской.
– В Босхе так и не создали гильдию художников? – поинтересовался он.
– Не создали. – Йерун как раз успел покончить с супом. Теперь дядя и племянник с удовольствием потягивали пиво. – Художники есть, и работы вдоволь, но гильдии нет. Ничего, справляемся и без гильдии.
– Ладно, теперь о деле. Антоний пишет, что ты в учениках с десяти лет. Просит взять тебя подмастерьем. Сейчас тебе, я полагаю, девятнадцать?
– Восемнадцать, – поправил Йерун.
– Ты обучен рисунку пером и грифелем, росписи маслом по доске и темперой по штукатурке?
– Все верно.
– И уже выполнял заказы в домах горожан.
– Всего один раз. Заказчик
