сна – не хватало еще, чтобы страшилище вернулось, – Йерун трижды прочитал «Отче наш», а после «Символ веры». Сделалось легче, зато сон снова пропал. Теперь ветер был просто ветром, хотя и сильным, чердак был пуст, если не считать Йеруна и нескольких пустых бочонков в углу, а снизу доносился не рев дракона, а многоголосый раскатистый храп. Заснуть не удавалось. И стало необыкновенно холодно – снаружи пошел дождь, и в щели пахнуло промозглой сыростью.
«Пойду-ка я вниз, – решил Йерун. – Здесь и околеть недолго. Пусть храпят, если им так хочется, – мне все равно не уснуть. Скорее бы эта ночь закончилась!»
С этими мыслями он уже готов был лезть вниз, как вдруг снаружи раздалось шуршание – отличавшееся от тех звуков, что издавали дождь и ветер, падавшие на соломенную крышу. И слишком громкое для животного или птицы. Йерун замер – в этот момент он был уверен, что не спит, и ему не чудятся скверные звуки, доносившиеся снаружи. Как будто кто-то достаточно большой, усевшись на крыше, осторожно ворошил кровлю, стараясь проделать в ней дыру и пробраться внутрь дома. И все это происходило совсем рядом, в каких-то десяти – пятнадцати футах от того места, где стоял Йерун. Звуки раздавались все громче, все наглее. Юноша почувствовал, как между его лопатками волнами пробегает мороз. Неужто нечистой силе было недостаточно допекать путника во сне? Он ведь прочитал молитвы – неужели они не действуют?
Хрустнула, отваливаясь в сторону, связка соломы. В образовавшейся прорехе размером с небольшое окно мелькнул лоскут хмурого ночного неба, и в следующий миг его заслонило что-то бесформенное, что казалось чернее ночи. Захрустев соломой, оно лезло внутрь. Йерун услышал сиплое дыхание.
Раздумывать было некогда. Завопив не своим голосом, юноша ухватил первое, что попалось под руку – кажется, это была небольшая глиняная плошка, – и что есть силы запустил в сгусток черноты. Йерун не вспомнил слова молитв, изгоняющих нечисть, зато его руки сами вспомнили фамильную способность ван Акенов – метко бросать тяжелые предметы.
Плошка с силой угодила прямо в цель. Чернота с воплем шарахнулась от прорехи в крыше – тут же в нее задул ветер, обдав Йеруна потоком холодного воздуха.
– Да воскреснет Бог, да расточатся враги его! – заорал Йерун первое, что пришло на ум. – Пропади, нечистый!
По крыше зашуршало – кто-то скатывался вниз, громко и грязно бранясь. Йерун не оставался в долгу – похоже, площадная ругань пугала чертей не хуже молитв.
– Парень, ты чего? – Из люка, ведущего вниз, просунулась голова человека. Внизу зашумели – крики Йеруна растревожили спящих.
– Черти! – Йерун ткнул пальцем в прореху на крыше.
– Да ну. – С кряхтением человек, которым оказался хозяин дома, взобрался на чердак. Он подошел к прорехе, выглянул наружу, погрозил в темноту кулаком. Затем невнятно произнес сквозь зубы несколько слов, от которых даже чертям следовало бы покраснеть.
– Проклятье! – бросил он. – Не дом, а черт его знает что! Третий раз за год, медом им, что ли, намазано!
– Вам бы священника. – К Йеруну понемногу возвращалась способность рассуждать.
– Да хоть папу римского, эти проклятые бродяги и его оберут во сне! – разразился хозяин. – Место ходкое, народ разный, вот и лезут! И брать особенно нечего, да крышу жалко! Сколько раз говорил Хуго, заведи, твою мать, собаку, а лучше двух!
Рассказ коробейника
– Ну и лачуга, добрые люди! Страх божий!
– Коли не по нраву – ночуйте на улице! Силой никого не держу! – Хозяин таверны, неопрятного вида толстяк в потертой куртке, широко зевнул. Взглянув на куртку хозяина, Йерун привычно подумал о ее цвете и не сумел определить его – засаленную ткань покрывало множество разноцветных заплат, отчего толстяк становился похож на ярмарочного шута в пестром одеянии. Хотя скорее на борова, одетого в шутовской наряд и поставленного на задние ноги.
Под стать хозяину была и таверна, заведение, бывшее чистым, пожалуй, только один раз – в день своего открытия, пропитавшееся запахами пива, жареного сала и выпивох, таких же немытых, как и тот, кто им наливал. Благополучием и достатком здесь и не пахло.
На входе в дом не было двери, равно как в одном из окон не было рамы – лишь ее остатки, кое-как затянутые бычьим пузырем и заткнутые ветошью. Вместо двери сейчас был пьяный ландскнехт, решивший облапать прямо в проходе гулящую девку. Та была не против, но даже этих двоих было недостаточно, чтобы заслонить дверной проем как следует, и в общем зале завывал сквозняк. Наконец сквозняк утих, но лишь после того, как ветер со стуком уронил солдатскую пику – ландскнехт оставил ее снаружи, прислонив к стене. Упав поперек прохода, пика уперлась в выступ крыши да так и осталась стоять на манер шлагбаума – служивому не было никакого дела до собственного оружия. Он был всецело занят девкой.
– Ты бы хоть рот прикрывал, когда зеваешь! – вздохнул недовольный посетитель, не спуская глаз с хозяина. – Черт влетит!
– Как влетит – так и вылетит. – Хозяин снова зевнул, словно желая теперь уж точно изловить лукавого ртом.
– Верно, вылететь ему придется через задницу, – подмигнул Йеруну сосед, тощий оборванный коробейник. – Хотя, завалившись в этот гостеприимный дом, черт уже как будто попадает в задницу. Зашел в одну задницу, вылетел в другую. Право, нечистого порой становится жалко.
– Твоя правда, – усмехнулся Йерун. Ему вдруг представилась таверна, входом в которую служила задница нерадивого хозяина. Представилась настолько явственно, что юноша, не выдержав, прыснул. Коробейник улыбнулся – видимо, решил, что его грубую шутку оценили.
Йерун тем временем поспешил достать припасенный в дорогу лист бумаги и грифель – ему не хотелось забыть образ горе-таверны. Он поспешно сделал набросок. Затем дополнил его, дорисовав со стороны заднего двора голову хозяина. Подумал – и добавил торчащий из головы арбалетный болт. Впрочем, голова была живой. И даже сохраняла самодовольный вид.
Коробейник между тем не без интереса наблюдал за работой Йеруна. Дождавшись завершения, улыбнулся и протянул руку к листу, молча прося разрешения взглянуть. Затем рассмотрел рисунок и одобрительно покачал головой.
– Прекрасно, друг мой! Ты художник? Хотя, судя по возрасту, скорее ученик художника.
Йерун кивнул. Он внимательно осмотрел нового собеседника и решил, что угрозой от бродяги не веет. Подобных оборванцев на дорогах встречалось предостаточно – чаще всего они промышляли нищенством либо торговали вразнос. И этот был именно коробейником. Подсев за стол к Йеруну, он с усилием подтянул к себе здоровенную корзину – в таких бродячие торговцы обыкновенно переносили свой товар, накинув широкую лямку
