наделил бы он всех людей без обиды. Да только случился вблизи стога Нечистый – так уж повелось. Поначалу вздумалось ему украсть то, что не для него положено, да уж больно велик тот стог оказался, больно тяжел. Ни дьяволу, ни всей нечистой силе не в подъем. Тогда послал он своих слуг, бесов да демонов, к людям. Стали нечистые среди людей бродить да про чудной стог каждому рассказывать. Да внушать всем – всем, Йерун! – что не хватит благ на весь род людской. Недолго пришлось проклятым бродить да нашептывать – вняли люди нечистым. Бросились к стогу, бегут-спотыкаются. Каждый боится, что не хватит на его долю, каждый все получить хочет – так оно вернее. Давка у стога началась – подумать и то страшно. Шутка ли – весь род людской на приступ идет, да все порознь – и французы, и немцы, и фламандцы, и генуэзцы, и нехристи. Напирают, и по головам, и по лицам идут – хоть бы клок урвать, где уж там все присвоить. Кто своих на руках поднимает да к стогу поближе забрасывает. Кто, наоборот, своим же шагу ступить не дает, вспять тянет, чтобы те случаем не дотянулись. Кто сам стоит не шелохнется, да только на соседей кивает, а уж хвалит их или бранит – не все ли равно. Столько зла вытворяют, аж чертям тошно. А благо, что для всех сложено было, от того зла хрупким сделалось, непрочным. Ну, понимаешь, как то самое сено на лугу у крестьянина. Получить непросто, уберечь и того сложнее, а потерять легче легкого.
За столом сделалось тихо. Казалось, пьяные посетители таверны и те перестали шуметь, хотя ни один из них не слушал историю коробейника.
– Вот такой сюжет, мастер Йерун, – нарушил затянувшееся молчание Микель. – Я бы сам изобразил, да не обучен. Ты и напиши его, не пожалей ярких красок. До второго пришествия будут помнить такую работу! Да вот еще, погоди!
С этими словами коробейник открыл корзину и по локоть запустил в нее руку. Пошарив внутри, вынул итальянский серебряный грифель:
– Возьми, мастер Йерун. Твоим трудам в помощь.
Брюгге
День выдался погожим, с ясного неба приветливо светило солнце, и серость низко нависших туч в кои-то веки не похищала у видов окружающих ярких красок.
Настроение у всех было под стать погоде – обозники радовались скорому завершению пути. Теперь они пели веселые песни, шутили и смеялись, вслух обсуждали, как потратят заработанные деньги. Клаас достал купленную по дороге дудку – играть на ней у него получалось намного лучше, чем на волынке, и даже сварливому Питу теперь не хотелось ругаться.
Йерун радовался вместе со всеми – грустить без повода в такой день не получилось бы. Мысленно он представлял себе встречу с мастером Яном ван Акеном. Тот приезжал в Хертогенбос только единожды, когда Йерун был совсем маленьким. Дядю Йерун знал только по рассказам отца, а они всякий раз получались сухими и без подробностей, как первый грифельный набросок. Но самое главное – о мастере Яне ван Акене говорили как о добром человеке и искусном художнике.
Надо сказать, что, проехав с обозом несколько незнакомых городов и не побывав как следует ни в одном из них, Йерун уже начал подумывать, что все города отличаются друг от друга только названиями, гербами да, может быть, размерами. Хертогенбос, Тилбург, Бреда, Гент и Антверпен снаружи выглядели одинаково: серые каменные стены с зубцами по верхнему краю, в окружении рва, обычно наполненного водой. Стены перемежались высокими башнями, к воротам, скрывавшимся под защитой выступающих бастионов, вели мосты. Вся эта мощь не позволяла разглядеть облик городов, а издалека все они похоже пестрели разноцветной неровностью крыш да тянулись к низкому серому небу остриями церковных шпилей.
Таким же поначалу Йерун увидел и Брюгге, показавшийся вдалеке. Но совсем иным город предстал, когда обоз вошел в раскрытые ворота и двинулся вглубь города. На первый взгляд город показался Йеруну просто Хертогенбосом, в два-три раза увеличенным во всем, будь то ширина улиц и каналов или высота домов. Хотя дома, справедливости ради, не были настолько высокими. Просто постройки в несколько этажей начались сразу же на окраинах города. Однако вскоре юноша понял, что новый город отличается от привычного ему Хертогенбоса не только величиной.
Всюду бурлила жизнь – по улицам сновали пешие и конные, двигались большие подводы и маленькие тележки, а по каналам – всевозможные суда, лодки и баржи, нагруженные товаром. Повсюду – множество людей, пестрота одежд и разноголосица говоров. Суета здесь не утомляла, скорее наоборот – звала присоединиться. Казалось, любой пришедший в Брюгге, что бы он ни искал, вскоре найдет себе товарищей и единомышленников, а своим голове и рукам – наилучшее применение.
Сейчас Хертогенбос как никогда прежде хотелось называть просто Босхом: с одной стороны, так его название звучало роднее, с другой, казалось достаточно коротким – под стать его небольшим размерам. Но дело было не только в этом. Каждый взгляд Йеруна находил отличие. Отличий было много, они накапливались с каждым шагом и, надо сказать, радовали взгляд и душу. Босх во всякое время смотрелся серым; в Брюгге преобладали оттенки красного – главным образом, в черепице крыш, но немало теплых оттенков было и на стенах, и на дверях домов. Затем, в Брюгге оказалось много зелени – деревья росли вдоль улиц и каналов, их молодая листва украшала город, и без того смотревшийся весьма нарядным. Стены иных домов и даже арки мостов увивал плющ. Вдоволь было и всевозможных украшений – фигурных вывесок возле лавок и мастерских, причудливых флюгеров. В паре мест Йерун заметил даже статуи святых в нишах на фасадах зданий. На крыше одного дома красовался флюгер, при виде которого Йерун широко улыбнулся. Еще бы – флюгер был вырезан в форме пучеглазой совы с торчащими кверху острыми ушами, похожими на небольшие рожки.
Всем своим видом Брюгге показывал, что здешние жители не жалеют трудов и средств для украшения своего родного города. Йеруну и раньше доводилось слышать, что народ Брюгге сметлив и оборотист, умеет и вдоволь повеселиться, и честным трудом превратить один стювер в два, а то и в четыре.
Умели здесь и постоять за себя. Даже в Босхе горожане не без удовольствия рассказывали, как лет полтораста тому назад пешее ополчение жителей Брюгге совершило невозможное – в полевом сражении наголову разгромило конницу французов. Горожане тогда, не имея в достатке добротного оружия, изобрели новое. Говорят, все гениальное просто –
