Лукас просто вытащил из кармана бумажник и протянул продавщице кредитку:
— Мы ее берем.
Она подняла бровь, но стала выбивать чек за покупку.
— Лукас! — Я схватила его за руку и зашептала: — Ты не можешь!
— Могу.
— Но это двести долларов!
— Она тебе понравилась, — спокойно произнес он. — Я увидел по глазам. Раз она тебе понравилась, значит, будет твоей.
Брошь все еще оставалась в витрине. Я посмотрела на нее, пытаясь представить себе, что такая красота может принадлежать мне.
— Да... в смысле — она мне ужасно понравилась, но... Лукас, я не хочу, чтобы ты из-за меня залезал в долги!
— А с каких это пор бедняки учатся в «Вечной ночи»?
Ну да, он прав. Почему-то я никогда не думала о том, что Лукас может быть богатым. И Вик, вполне возможно, тоже. Ракель, конечно, учится на стипендию, но таких в академии совсем мало.
Большинство учащихся-людей платили за возможность учиться в окружении вампиров, хотя, конечно, об этом они ничего не знали. И не вели себя как снобы только потому, что им такого шанса не давали. Те, кто в самом деле вел себя словно титулованные богатые детки, делали сбережения веками или же купили акции IBM еще тогда, когда пишущая машинка была новомодным изобретением. Иерархия в «Вечной ночи» соблюдалась весьма строго: наверху вампиры, а люди едва достойны того, чтобы их замечали, и мне даже в голову не приходило, что большинство человеческих учеников тоже выходцы из богатых семей.
Тут я вспомнила, как Лукас однажды пытался рассказать мне про свою мать и про то, какой властной она бывает. Они везде путешествовали, даже жили в Европе, и еще он говорил, что его дед, или прадед, или еще кто-то тоже учился в «Вечной ночи», но его исключили за дуэль. Могла бы и догадаться, что он не из бедных.
Впрочем, нельзя назвать это неприятным сюрпризом. С моей точки зрения, все бойфренды должны быть тайными богачами.
Зато это напомнило мне, что при всей моей любви к Лукасу мы с ним только начали узнавать друг друга. И я не должна забывать о своем секрете.
Продавщица предложила завернуть брошь, но Лукас взял ее и приколол к моей зимней куртке. Пока мы, держась за руки, шли на городскую площадь, я то и дело обводила пальцем острые лепестки.
— Спасибо. Это самый лучший подарок в моей жизни.
— Это самый лучший способ потратить деньги.
Я опустила голову с застенчивым, но счастливым видом. Еще чуть-чуть, и мы с Лукасом впали бы в слезливую сентиментальность, но тут мы вышли на городскую площадь и обнаружили своих одноклассников — те, оживленно о чем-то разговаривая, бродили вокруг автобуса, но ни одного учителя рядом не наблюдалось.
— А почему все на улице? Почему до сих пор не в автобусе?
Лукас заморгал, растерявшись от внезапной смены темы.
— Гм... не знаю. — Потом он сосредоточился и добавил: — Ты права. Вообще-то, им пора бы уже начать разыскивать нас.
Мы подошли к толпе учащихся.
— Что происходит? — спросила я Родни, мальчика, с которым вместе занималась химией.
— Да это все Ракель. Ушла куда-то.
Этого просто не могло быть.
— Она не могла уйти одна, — заявила я. — Она всего боится.
— Правда? Лично мне она всегда казалась довольно надменной.
К толпе присоединился Вик, держа в руках пластиковый пакет с кричаще яркими галстуками. Родни помолчал, видимо сообразив, что не очень прилично дурно отзываться о человеке за его спиной.
— Я видел ее некоторое время назад в закусочной, — продолжил он. — Какой-то городской парень пытался с ней заговорить, но получил от ворот поворот. После этого я ее не встречал.
Я схватила Лукаса за руку.
— Ты не думаешь, что тот парень мог к ней прицепиться?
— Может, она просто запаздывает. — Лукас пытался меня ободрить, но не очень-то в этом преуспел.
Вик пожал плечами:
— Слушайте, может, в конце концов он нашел нужные слова и теперь она с ним гуляет?
Ракель в жизни такого не сделала бы. Она слишком осторожна и недоверчива, чтобы поддаться внезапному порыву и клюнуть на незнакомого парня. Я виновато подумала, что нужно было предложить ей пойти со мной и с Лукасом, а не оставлять ее одну.
На площадь, хмурый, вышел мой отец. Я сообразила, что он беспокоится даже сильнее, чем я.
— Все садитесь в автобус и отправляйтесь обратно, — сказал папа. — Мы найдем Ракель, так что не волнуйтесь.
— Я останусь и тоже буду ее искать. — Я шагнула от Лукаса к папе. — Мы с ней дружим. Я примерно представляю, куда она могла пойти.
— Хорошо. — Папа кивнул. — Все остальные — отправляйтесь!
Лукас положил руку мне на плечо. Это вовсе не походило на романтическое прощание, как я его себе представляла. Впрочем, он вовсе не был эгоистично разочарован, в его глазах я видела только тревогу о Ракель и обо мне.
— Я тоже должен остаться и помочь вам в поисках.
— Они тебе не позволят. Я удивлена, что мне разрешили.
— Это опасно, — спокойно произнес Лукас.
Мое сердце рванулось к нему — он так хотел защитить меня, не зная, что я прекрасно могу сама о себе позаботиться! И тогда я сказала то единственное, что хоть как-то могло успокоить Лукаса:
— Отец за мной присмотрит. — Встав на цыпочки, я чмокнула Лукаса в щеку и еще раз провела пальцами по броши. — Спасибо тебе. Огромное!
Лукас не хотел оставлять меня, но упоминание об отце сделало свое дело. Он быстро поцеловал меня.
— Увидимся завтра.
Когда автобус отъехал, мы с отцом торопливо пошли в сторону городских окраин. Папа спросил:
— Ты и вправду знаешь, где она может быть?
— Представления не имею, — призналась я. — Но сейчас для поисков требуется каждый, кто может помочь. Кроме того, а вдруг надо будет переходить через реку?
Вампиры не любят текущую воду. Меня она совсем не беспокоит, по крайней мере пока, но родители сходят с ума, если им приходится пересекать даже маленькую речушку или ручей.
— Моя девочка может сама о себе позаботиться! — Гордость, прозвучавшая в папиных словах, застала меня врасплох — в хорошем смысле. — Ты действительно взрослеешь, Бьянка. И учеба в «Вечной ночи» меняет тебя в лучшую сторону.
Я закатила глаза — мне уже надоели эти постоянные повторы «Папа знает, как лучше».
— Такое происходит, когда преодолеваешь трудности.
— Ну, тогда у меня для тебя новость: все дело в школе.
— Ты рассуждаешь так, как будто сам ходил в эту школу.
— Поверь мне, и в одиннадцатом веке было нелегко взрослеть. Человечество постоянно меняется, но кое-что остается неизменным. Люди глупеют, когда влюбляются; хотят того, чего иметь не могут; а возраст между двенадцатью и восемнадцатью годами всегда, всегда отвратителен. — Мы ушли с главной дороги, и папа снова стал серьезным. — На западной стороне реки никого из нас нет. Если боишься заблудиться, держись ближе к берегу.
