было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог подумать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет».
Впрочем, вряд ли проблема предсмертного письма Надежды Аллилуевой не принципиальна. Если она действительно перед самоубийством читала программу Рютина, то это уже само по себе свидетельствует о ее благосклонном отношении к оппозиции и неприязни к политической линии Сталина.
Но ведь кто-то предложил ей прочесть антисталинское творение Рютина, кто-то знакомил со взглядами оппозиционеров. Наконец, кто-то сделал так, чтобы на банкете появился маршал Гусев не один, а с женой. Трудно представить себе, что, пребывая почти постоянно среди верных сталинцев, она упорно противостояла им идеологически. Почему? Не было ли тут каких-то затаенных наушников?
В общем, судя по всему, личная жизнь Сталина (как позже – личная жизнь Кирова) была прочно связана с его государственной, политической деятельностью. Его враги были серьезными, неглупыми, хитроумными и коварными. Вряд ли самоубийство Надежды Аллилуевой было спонтанным, вызванным случайным стечением обстоятельств. Складывается впечатление, что все происходило не так просто. Хотя в подобных случаях выяснить истину чрезвычайно трудно.
Причины и следствия
Существует мнение, будто Сталин в начале 30-х годов искал только повод, чтобы начать массовые репрессии в партии и окончательно запугать своих противников. Мол, по этой причине он приказывал фабриковать мнимые антипартийные и террористические группировки.
Однако известно, что еще за год до выстрелов в Смольном произошли два события, которые Сталин при желании мог бы использовать в качестве повода для ликвидации своих врагов и подозреваемых в оппозиционных настроениях.
Во второй половине августа 1933 года Сталин, Ворошилов, Жданов и Паукер (начальник оперативного отдела ОГПУ) находились в отпуске. 25 августа незадолго до полуночи они прибыли на поезде в Сочи, а спустя примерно час выехали на автомашинах на правительственую дачу «Зеленая роща» близ Мацесты.
При проезде через небольшой Ривьерский мост в центре Сочи на «Бьюик», в котором сидели Сталин с Ворошиловым, налетел грузовик. Охрана, находившаяся во второй машине, немедленно открыла стрельбу, но шоферу грузовика удалось скрыться.
Все признаки злодейского покушения на жизнь вождя!
Правда, ни Сталин, ни Ворошилов не пострадали. После непродолжительной задержки они отправились дальше.
Шофером грузовика оказался некий Арешидзе, и накануне злополучного рейса он изрядно выпил. Никаких заранее продуманных или спонтанно возникших криминальных намерений у него не было. Но какое все это могло бы иметь значение ради достижения коварных политических целей Сталина? Неужели трудно было представить случившееся как заранее продуманный и неудавшийся теракт?
Дело, однако, завершилось тем, что на следующее утро в Сочи были приняты экстраординарные меры: по улицам расклеили постановление горисполкома, ужесточившее правила дорожного движения. Все, без исключения, шоферы обязаны были незамедлительно пройти перерегистрацию и дать расписку, что готовы нести самое строгое наказание за нарушение новых правил.
Месяц спустя Сталин все еще отдыхал на юге. (Отметим, что его не тревожило столь долгое пребывание вне Москвы, которое его враги могли вроде бы использовать для осуществления переворота.)
На этот раз вождь жил на даче «Холодная речка» близ Гагры. 23 сентября в 13 часов 30 минут на катере «Красная звезда» Сталин отправился к мысу Пицунда, где состоялся небольшой пикник. На обратном пути разыгралась непогода, поднялось сильное волнение. Уже при подходе к Гагре, примерно в 17 часов, катер был обстрелян с берега из винтовки. Пули легли в воду. На борту никто не пострадал.
На этот раз были налицо все признаки покушения на жизнь Сталина. Теперь-то можно было сфабриковать дело о террористическом акте вне зависимости от того, что и почему произошло в действительности.
Поздним вечером из Тбилиси в Пицунду прибыли Л. Берия и А. Гоглидзе (соответственно 1-й секретарь крайкома и начальник ОГПУ Закавказья).
Согласно бытующей и поныне легенде, они якобы инициировали это покушение, чтобы Берия смог в опасной ситуации продемонстрировать верность вождю и доказать этим свою решимость рисковать ради него жизнью. Наивность такой версии сопоставима только с ее нелепостью.
В действительности Берии пришлось доказывать свою непричастность к этому инциденту. Вместе с Гоглидзе и Власиком, отвечавшими за охрану высших должностных лиц страны, отдыхавших на Черноморском побережье Кавказа, Берия проводил расследование случившегося. За два дня удалось докопаться до истины: пограничный пост не был информирован о задержке правительственного катера (из-за волнения на море он опоздал на два часа). Командир отделения Лавров, проявив излишнюю инициативу, сделал положенные по уставу три предупредительных выстрела по неожиданно появившемуся в закрытой зоне неопознанному им судну.
Трудно ли было представить случившееся иначе? Мол, стрелял один из законспирированных агентов оппозиции. Разве не могли эти выстрелы быть представлены как воплощение в жизнь призывов «левых», «правых» и прочих «убрать Сталина»? Такая версия звучала бы вполне правдоподобно. Тем не менее Сталин даже не попытался представить оба инцидента неудавшимися террористическими актами. Он никак не вмешивался в ход расследования.
Ситуация изменилась коренным образом только после убийства Кирова. И конечно же не потому, что Сталин с того момента стал панически бояться за свою жизнь. Оснований для такой паники у трусливого человека, или, тем более, обуянного манией преследования было и раньше предостаточно. Но Сталин не был трусом или маньяком. И еще: он не искал поводов для начала репрессий против своих партийных противников.
…Те «исследователи», которые объясняют массовые репрессии в партии сталинской паранойей, основывают свой диагноз самим фактом репрессий. Логика абсурдная. И самое печальное, что для многих она оказалась привлекательной и даже убедительной.
Ради дополнительного обоснования психопатологии Сталина приводят пример с судьбой известного психиатра В.М. Бехтерева. Будто бы он поставил диагноз – паранойя, после чего (и по этой причине) был вскоре отравлен.
Однако, во-первых, Бехтерев никогда клинически или как-то иначе не обследовал Сталина, который в те годы (1923) находился в расцвете сил. Во-вторых, если бы даже он провел такое обследование, то как настоящий врач, давший клятву Гиппократа, не выдал бы эту тайну. К тому же Бехтерев искренне поддерживал советскую власть.
Сам по себе метод объяснения исторических событий мирового масштаба особенностями психического состояния одной личности должен вызывать у нормально образованного человека лишь скептическую усмешку. Но, видимо, много развилось ненормально образованных граждан и гражданок, которые кое-чему обучались, но так и не смогли научиться чему-то дельному, и прежде всего – культуре мышления. Таких людей искренне увлекают сплетни и самые дикие домыслы, но не интересует правда-истина, путь к которой не прост, сопряжен с умственными усилиями и необходимостью основательных знаний,
