монгольские, аж 18 процентов! Что же это: у бабки моей прабабки был роман с галантным монгольским всадником, вопрошал корреспондент, а в конце написал: моя семья никак не может успокоиться.
Я позвонил Аароне Эльбаз. Ответил ее секретарь. Я оставил сообщение, что ее разыскивает доктор Каро. Пошел на кухню, взял влажную тряпочку, стал доставать с полки одну пластинку за другой, стирать пыль с конвертов и ставить обратно на полку. Я подумал: пока еще можно все отменить. А потом: нет, уже нельзя. Стоит зародиться сомнению – и человек хочет определенности. Я подумал еще: а как же все эти ночи, когда ты лежал в постели без сна и представлял: не идет ли сейчас по какой-нибудь улице твой третий ребенок, освещают ли фонари ему дорогу во тьме…
Тут мне перезвонила Аарона Эльбаз. Выразила соболезнования в связи с кончиной Нивы. Извинилась, что не пришла на шиву. Я спросил, как дела у ее мамы. Она ответила: благодаря вам, доктор Каро, гораздо лучше. Я сказал: мне нужна ваша помощь, это для одного моего друга, конфиденциально. Она спросила, в чем дело, – и я ей рассказал. В общих чертах. Она сказала: для вас – хоть полцарства, доктор Каро, но мне очень поможет, если вы сможете достать образец слюны этой девушки. Я сказал, что сейчас это невозможно, и она ответила: «Дженетикс» выдает заключения только на основе анализов крови и слюны, а значит, придется найти какого-нибудь судмедэксперта или ученого, который согласится извлечь для нас ДНК из волоса. А потом спросила: насколько это важно для ва… вашего друга? Я ответил: крайне важно. И тогда она сказала: хорошо, принесите мне ее волос и образцы его крови и слюны, а я сделаю что смогу, но учтите, что это может занять несколько дней.
* * *
В эти несколько дней в ожидании звонка от Аароны Эльбаз я продолжал ходить на работу. Осматривал больных. Ставил диагнозы. Рекомендовал лечение. Особенно меня затронула история Йоны, мужчины восьмидесяти пяти лет с кардиостимулятором, в абсолютно здравом уме. У него было нарушено кровоснабжение в правой ноге, и пришлось удалить ему на этой ноге все пальцы, но после ампутации начались осложнения: появились одышка, сильные боли, поднялась температура. Мне было очевидно, что процесс распространился выше и нужна новая операция, однако хирурги опасались идти на это, потому что его сердце могло не выдержать общего наркоза. Мы с ним приняли решение вместе. Мой голос не дрожал. Я не пытался отвлечься. Я ходил от одной койки к другой, к третьей…
Лиат в отделение не вернулась. Рабочие дни, которые она пропустила, всё накапливались, и наша главная сплетница уже стала рассказывать, что Лиат попросила отпуск за свой счет «по личным обстоятельствам», и при этом цедила в воротник халата, что настанет день, когда доктор Денкер заплатит за все свои издевательства над женщинами. Это вернется к нему бумерангом.
Я пытался угадать, сколько времени займет у настоящей причины отсутствия Лиат путь из канцелярии Рана Говоруна до отделений больницы. Сколько времени пройдет, пока ее жалоба станет предметом разговоров в коридоре, а мое имя будет переходить из уст в уста с присказкой «кто бы мог подумать».
Когда я был дома, всякие мысли атаковали меня, как вирусы. Может быть, у меня был момент помешательства, бичевал я себя. Может быть, я полностью утратил контроль, когда она распустила волосы и легла на диван? Может быть, я нарочно уронил руку ей в декольте? А уж мизинец… Что будет, когда Яэла и Асаф узнают, в чем обвиняют их папу? Что мне делать со своим стыдом? Какие результаты анализа я бы предпочел? Чего я на самом деле жду?
В эти дни я то и дело ставил на проигрыватель пластинки – но все было не то.
Шуберт – слишком грустно.
«King Crimson» – слишком мрачно.
«Led Zeppelin» – слишком резко.
Шопен – слишком нежно.
Человек понимает, что ему по-настоящему плохо, когда ни одна мелодия не достигает его души.
Вместо музыки я следил за продвижением Роджера Федерера по турнирной таблице «Ролан Гаррос». Нива болела за него и говорила, что то, как он играет, близко к искусству. Кроме того, добавляла она, и в ее глазах загоралась та самая искорка, – он красавчик! Я смотрел, как Федерер в прямом эфире лупит по желтому мячику, и пытался ощутить тот же прилив энтузиазма, какой был у Нивы всякий раз, когда он выигрывал очко у более молодых соперников, но мне никак не удавалось избавиться от давящего ощущения, что его поражение заранее предопределено. Что однажды Федерер, как трагический герой, упрется в пределы своих возможностей, и в первую очередь это будет возраст.
Через несколько минут после того, как он выиграл в полуфинале, мне перезвонила Аарона Эльбаз.
* * *
– Я могу попросить его сделать анализ еще раз, – сказала она.
– Но вероятность ошибки мала, – сказала она.
– Или отец, или брат, – сказала она.
– В любом случае, я думаю, ваш друг будет в шоке, – сказала она.
– Передайте ему, чтобы он не спеша подумал, как поступить дальше, – сказала она.
– Это жизненно важно, – сказала она.
– Я перешлю вам то, что мне прислал исследователь, – сказала она. – Официальную бумагу от «Дженетикс» мы сможем выдать, только если будет образец крови или слюны. Если захотите сделать такой анализ – обращайтесь.
* * *
Когда врач сообщил нам, что Нива беременна, я пустился в пляс на улице.
Это случилось после двух лет неудачных попыток. Нам с ней уже становилось тесно от ощущения поражения и от негласных обвинений. Это ты виноват, из-за тебя у нас не получается. Это ты виновата, из-за тебя у нас не получается.
В глазах Нивы уже мелькало знакомое мне сомнение: такой взгляд был у женщин, которые в конце концов бросили меня. И как-то вечером, когда мы были на концерте во Дворце культуры[94], в антракте я пошел в туалет, а когда вернулся, увидел, как с ней кокетничает молодой человек симпатичнее меня. А она дарит ему улыбку, которая, как я полагал, предназначена только мне.
Так что, когда гинеколог сказал нам будничным тоном: неудивительно, что Ниву тошнит, ведь она на шестой неделе беременности, – я испытал гордость. А Нива сказала: может, еще рано радоваться, может, подождем, пока пройдем все обследования. А я сказал: радоваться надо сейчас, сейчас. И привлек ее к себе, и мы стали танцевать вальс посреди Рамат-Гана. Хотя ни один из нас не умел танцевать вальс.
* * *
Во время разговора с Аароной Эльбаз у меня закружилась
