было хорошо. Опекать ее.
– Это вы сами для себя сочинили?
– Я ничего не сочинил, это…
– Ладно вам, доктор. Я знаю свою дочь и знаю, как она действует на мужчин. У нее был тренер по спортивному ориентированию. Инструктор по вождению. Командир в армии – мужчина моего возраста! – однажды пришел к нам домой с букетом цветов. Не думаю, чтобы Лиат делала это намеренно, просто что-то такое от нее исходит… что заводит вас.
– Это не мой случай, госпожа Бен Абу. Мое желание быть рядом с ней было… чистым. Это не было то… что делает мужчина из интереса к женщине.
– Только не говорите, что это было из отеческих чувств.
– Послушайте, госпожа Бен Абу…
– Когда она была у вас дома, вы еще понятия не имели, что между вами есть… генетическое родство… и то, что вы потом хранили ее волос, как извращенец…
– Я же объяснил вам, что…
Меня перебил звонок ее телефона. Обычно между характером человека и рингтоном на его телефоне есть какое-то соответствие. Ее рингтон меня изумил: самая легкомысленная латиноамериканская попса.
Она ответила, немного послушала и стала инструктировать свою сотрудницу, какую скидку можно предоставить клиенту. Я был впечатлен: для нее очень кстати оказался перерыв в нашей беседе, она сможет вернуть себе душевное равновесие.
А мое душевное равновесие, наоборот, пошатнулось после ее последней фразы. Я вспомнил, как поднес волос Лиат к носу и пытался вдыхать ее запах. Снова и снова. Кто так поступает?
Когда она закончила разговор с сотрудницей и снова обратилась ко мне, в ее голосе еще звучали деловые нотки.
– При всем уважении, доктор, рассказывайте все эти враки про «чтобы ей было хорошо» и «опекать» комиссии. Может, вам повезет и комиссия будет состоять только из мужчин – тогда есть шанс, что они в это поверят. Когда заседание?
– В ближайшее воскресенье.
– Секунду, только не говорите, что вы собираетесь рассказывать им о генетическом анализе…
– На самом деле, госпожа Бен Абу, именно поэтому я и хотел встретиться с вами.
* * *
Пока я озвучивал свои истинные мысли о том, чтобы раскрыть комиссии результаты генетического анализа, на губах мамы Лиат все больше обозначалась горькая улыбка. Как ты предсказуем, говорила эта улыбка. И как мерзок. Я добавил, что никто, кроме нее, пока не знает о результатах и что мне важно благо ее дочери, иначе я бы не просил ее о встрече, – и тогда эта горькая улыбка в мгновение ока превратилась в гримасу гнева, она встала, слишком энергично схватила свою сумку со спинки стула, наклонилась, чтобы поднять солнечные очки, которые выпали из сумки на пол, засунула их обратно и вылетела из дворика. Про себя я клял свой изношенный диск между позвонками L4 и L5: из-за него я не мог вскочить и догнать ее. Пока я поднялся со стула, выпрямился, прошел столько, сколько нужно, чтобы выйти из кафе на улицу, мама Лиат бен Абу успела бесследно исчезнуть.
Я вернулся на задний дворик. Налил воды из кувшина. Сказал себе: буду пить как можно медленнее, может, она успокоится и вернется.
* * *
Я выпил уже два стакана, когда зазвонил телефон.
Сначала послышался шум шоссе. Потом – ее голос. Дрожащий от гнева.
– Я не понимаю, чего именно вы ожидали, господин Каро: что я дам вам зеленый свет?
– Я не ожидал…
– Мне жаль вас разочаровывать. Но вам – красный. И кирпич. Вы уже причинили Лиат столько вреда. Так что не берите лишний грех на душу. Она не знает, что родилась от донора спермы. И ее папа не знал. Мне пришлось скрыть это от него по причинам, в которые мы сейчас не будем вдаваться. А когда он умер, ей было так тяжело, что я не решилась рисковать и открывать ей правду: это совсем выбило бы почву у нее из-под ног. Вы знаете, что она живет у меня уже неделю? Вам вообще интересно, как она? Или вам интересно только прикрыть свою задницу?
– Ну конечно…
– Она почти не встает с постели, господин Каро. Ничего не ест уже несколько дней, вчера она сказала мне, что то, что произошло, было «последней каплей», что у нее и до этого были серьезные сомнения по поводу ординатуры. А теперь она хочет все бросить и уехать в Перу. Или в Боливию. Не знаю точно. Представляете, что будет, если она узнает от комиссии – от комиссии! – что, возможно, ее папа ей вовсе не папа? Только этого ей сейчас не хватало – получить еще один удар!
– Но…
– Послушайте, – сказала она и замолчала, и мне показалось, что она снова считает до десяти, а потом заговорила другим тоном, в котором чувствовалась и нотка солидарности: – Если – ключевое слово тут «если» – эта бумажка, которую вы мне показали, чего-нибудь стоит, то… спасибо. Возможно, без вас этой… чудесной девочки не было бы на свете. Но если Лиат вам не безразлична, если вам действительно важно, чтобы Лиат было хорошо, порвите эту бумагу, доктор. Пожалуйста.
* * *
После того как мама Лиат повесила трубку, я оставался на заднем дворике еще некоторое время. Мне было страшно вглядываться в ту бездну, что была у меня внутри, так что я встал и снова начал рассматривать фотографию с мальчиками-монахами, а потом другие фотографии, развешанные вокруг. Поляна. Крупным планом – лепестки. Крупным планом – старые весы, как те, что были в магазине Альберта в Тальпиоте[103].
Вернулся официант, принес мою карточку и сказал, что на моем счету есть бонусные баллы, поэтому с карточки он ничего не снял.
– Бонусные баллы?
– У нас в компьютере рядом с именем вашей жены записано и ваше имя. Вы оба – члены клуба.
– Какого клуба?
– Клуба наших клиентов. За каждый заказ члены клуба получают бонусные баллы для следующего заказа, а ваша жена заработала у нас немало таких баллов.
– Я не знал, что…
– Видимо, она оформила вам членство без вашего ведома, господин. Из индивидуального абонемента можно сделать парный.
* * *
Сердце разбивают самые маленькие, незначительные вещи.
* * *
Каждое воскресенье мы с Нивой разговаривали с детьми по скайпу. Сначала с Асафом, потом с Яэлой.
В том, что наши дети решили уехать из Израиля и перенести свою жизнь за рубеж, не рассчитывая вернуться, мы оба видели свой провал. Или, по крайней мере, рану в сердце нашей совместной жизни. И каждый из нас возлагал ответственность за это на другого.
Парам, живущим вместе долгие годы, уже не приходится громко ссориться, чтобы ссора
