Она милостиво и с достоинством, посмотрела на него и ответила с улыбкой:
– А мне Дэвид как раз ничего не нужно было делать. Ведь музицировала она. А ты злишься, мой бедный глупец.
– Мне было одиноко.
– Что ж, – закрывая глаза, сказала она. – Возможно сегодняшней ночью я тебя утешу.
Общаясь с ней, он будто приходил в себя. Подбежав к ней, он упал на колени и воскликнул:
– Эннабел, я тут многое надумал и теперь корю себя за то, что посмел допустить такие оскорбительные по составу мысли в отношении тебя.
И он, правда, раскаивался, находясь коленопреклоненным перед ней. Она не отвечала, и не шевелилась, и ему невольно пришло сравнение, что он словно находится перед телом мертвой, так неподвижна она была. Но она глубоко вздохнула, приоткрыла глаза и с порицанием заметила:
– Ты все-таки принял на веру сплетни соседей обо мне.
– Каюсь, Эннабел! Ты же светочей моей души!
– Бедный Дэвид, – ласково произнесла она. – Но они правы. Ты женат на ведьме.
Он воодушевленно взял ее руку и с мольбой признался:
– Я горжусь этим. Ты у меня так восхитительна и так чарующе властна, что нет мне дела до их кляуз. Эннабел, я тебе больше скажу, я счастлив находиться под каблуком у доминирующей женщины, нежели под сапогом общественного мнения.
С воздаянием даря ему слегка усталый взгляд, она с жалостью произнесла:
– Мой бедный Дэвид, я тебя и не покину, пока ты будешь слышать себя.
– Буду, буду! – Горячо заверил он. Она отставила руку и добавила:
– Боюсь только, что бес сомнений уже прочно укрепился в тебе. Молчи, Дэвид. Мне хочется окунуться в объятия Морфия, оставь меня. Но приготовься к этой ночи. Я укрою тебя под свое доминирующее начало.
И тем вечером она выплеснула на него внутреннюю мощь накопленных эмоций, какой-то щемящей безнадежности, смешивавшейся с желанием отомстить. А мщение ее было испепеляющим. Своей духовной могущественностью она убивала в нем стремление мстить самому и затаивать обиду. Пусть на время, в ночные минуты бдения, но его противоречивые и негативные желания как осколки разлетелись в виде остаточных чувств возмущения, оставляя призрачную охоту насолить, но не навредить. И в глубине души он осознавал, что, ища возможность досадить ей, он тем самым пытается причинить боль себе, за образовавшуюся ненависть к себе. Только он уже не ведал, что от него осталось, ибо как мужчина он был духовно раздавлен. И внутреннее смятение вылилось в стремление быть с ней рядом, или наоборот, бежать от нее подальше. Где были его искренние желания, он уже сказать не мог. Преломление сознания довлело над ним. Что-то в нем рушилось, и он настойчиво пытался вырвать тяжелое чувство из души, подгоняемый неведомым страхом. Бутылки вина продолжали накапливаться, потому что жена теперь часто оставалась у соседки и появлялась на рассвете, безмятежно радостная на фоне снежных предутренних теней. Сколько ночной тишины он поглотил в себя, завязнув в безрадостных мыслях, невозможно было сосчитать. Внутренний бунт разжигал его сущность. Противоречивые чувства разгорались в нем и лишь видя и находясь рядом с ней, они потухали, чтобы потом при ее уходе вспыхнуть с новою яркою силою. Пограничное состояние агонии, являлось предтечей духовной потери жены. А пока выживая морально в каждом дне, он терял себя.
**********************************
В подвальной мастерской с неохотой возясь с заказами, он услышал, как кто-то с одышкой спускается к нему и незамедлительно увидел давнего клиента мистера Фальсона. Тот продолжил после женитьбы и переезда Дэвида пользоваться его услугами и в этот раз пришел на запланированную примерку костюма.
Толстый, небольшого роста с постоянно поджатыми губами, он славился в городке своим пуританством и стремлением осудить любого человека, неподходящего под его стандарты выписанной неизвестно откуда ветхой морали и нравственности. Была у него и верная тень, высокая и высокомерная миссис Фальсон, воздававшая молитвы младенцу Богородице и презиравшая бегавших во дворах детей, появившихся по ее словам «греховным путем». Они ненавидели людей и еженощно молясь о себе, сильно уверовали в то, что непременно попадут в рай, принимая в своих сердцах исключительно бога и отвергая людей.
– Доброго вам дня, мистер Трайд. – Басисто шамкая, сказал он, снимая шубу и стряхивая снег. – Напоминаю, помимо пиджака, мне хотелось, чтобы и жилетка сидела на мне как влитая. Моя фактура аристократическая, следовательно, и одежда должна этому соответствовать.
Дэвид возмущенно понаблюдал за тем, как его клиент кидает шубу в ящички с нитками и иголками, но промолчав, стал готовиться к снятию мерок.
– Мальчишка Хайднеров вчера у нашего крыльца играть вздумал. – Закуривая сигару, сказал мистер Фальсон. – Снеговика, видите ли, захотелось ему слепить! Неслыханный и наглый поступок!
– А вам что, снега мало? Не крутитесь, пожалуйста.
– Речь идет о нашем крыльце. А где наша территория, там и наш снег. Хоть фантик бросьте к нам, он уже будет нашим. Так этот подлец весь снег у крыльца собрал и тем самым обнажил корку льда. Малолетний преступник! – Прорычал он.
– Теперь разворачивайтесь. Стоп! Так, хорошо. И что же, мистер Фальсон?
– А то, мистер Трайд, ай! Чем вы там мерку снимаете?
– Извините, иголка соскользнула.
– Рука ваша дрожит, вот в чем дело. Поаккуратнее с моим правым боком, я же не манекен.
– Так что с мальчишкой Хайднеров? – Мысленно втыкая в тело клиента иголки, спросил Дэвид.
– Моя супруга, ненароком выглянула в окно, а как увидела, возмутилась и бросилась к парадной двери. Эх, моя Бетти такая святая, обо всех думает, да неблагодарных много развелось. Ай, что же вы ногу то протыкаете? – Он с недоумением и злостью, обернулся к Дэвиду.
– Иголка продолжает скользить, мистер Фальсон.
– Безобразие! – Пробурчал он. – Так вот, выбегает на крыльцо моя Бетти с криком: «ах, ты гаденыш! Небесное имущество на земле портишь!» А он еще успевает у нее спросить: «миссис Фальсон, у вас морковки не найдется? Снеговику нос нужно прилепить». Бетти разъярилась от такой вопиющей невоспитанности, стала спускаться со ступенек, чтобы мальчишку схватить и упала. А это все из-за него! Он весь снег собрал у крыльца и лед обнажил. Боже, несчастная моя Бетти, так в этого снеговика и рухнула. Нога у нее оказалось сломанной, и теперь я вынужден без нее ходить и порядок наводить. Ай, казнь египетская! Что у вас руки то дрожат?
– Не шевелитесь, мистер Фальсон. Мальчишку то простили?
– За что? – Прогремел он. – Такое отродье с малолетства наказывать надо! Я его отцу говорю, этому плотнику недоделанному, ремнем своего сына проучите, а иначе я сам им займусь. А он мне и мямлит: «что вы, мистер Фальсон, я на ребенка и тем более собственного сына руку никогда не подниму». Болван! Да таких надо…
– Мерку я снял, мистер Фальсон. В пятницу зайдите для второй мерки.
Дэвид торопился быстрее отпустить непривлекательного клиента и действовал намного быстрее, чем обычно. Тот, освободившись от примерочного материала, оглядел с пренебрежением мастерскую и важно выставляя вперед живот, поинтересовался:
– А миссис Трайд опять в своем салоне беснуется?
– Что за выражение, мистер Фальсон? – Возмутился Дэвид. – Она гадает всем желающим.
– «Гадает» – чуть не сплевывая на пол, повторил он. – Колдует и порчу наводит, потому что ведьма. И вас она околдовала. Вы детей то не планируете завести?
– Придет и для этого время. – Раздраженно сказал он. – И что вы сразу о детях подумали? Заповедь вспомнили: «плодитесь и размножайтесь»? Так у многих это получается зачастую через горе и драмы.
Фальсон язвительно хмыкнул и заметил:
– Да, если детей ведьма народила.
– Мистер Фальсон!
– Я всегда прав! – Заявил он и надел шубу. Тут же Дэвид услышал визг и нехристианскую брань с его уст.
– Черт, и тут иголки! Какая-то бесовская мастерская!
– А зачем шубу на мои инструменты положили? – Выходя из себя, крикнул Дэвид.
– Иголки – инструменты? – Фальсон вытащил несколько иголок из подкладки и, надевая шляпу, выпалил:
– Чтоб к пятнице очистили дом от скверны! Иначе никогда в этот сатанинский дом не приду!
И загремел дверью. Дэвид в сердцах схватил шкатулку с пуговицами и бросил ему вслед. Неожиданно для себя он проклял этого лицемерного мещанина и немного успокоившись, взглянул на часы. Наступало послеобеденное время. Он решился пройти в салон жены.
Глава четвертая
Расклад на чье-то будущее
Эннабел привычно расположилась за круглым столом, с накрытой малинового цвета плотной скатертью. По обе стороны ее рук, стояло по одному зажженному подсвечнику. Перед собой она разложила карты Таро, гадая для очередной клиентки, молоденькой девушки, с интересом и смущением ожидавшей предсказания. Карточные картинки были для нее непонятны и отчасти из-за этого привлекательны. Но остановив свой взор на изящных пальцах хозяйки салона, с благородными дорогим перстнями, она машинально подумала о стоимости каждого изделия. С ее фабричным окладом тщетно было надеяться когда-нибудь приобрести хотя бы один такой перстень. Досадная волна накатилась на нее и она перевела взор на вырез грудей Эннабел. Лучше бы она этого не делала. Сочные и налитые они дерзко подчеркивали ее стан, и девушка с зародившейся завистью поняла, что ее «плоскодонки», как она их назвала в тот момент, никогда не изменятся, даже если она сорвет большой выигрыш. Сеанс гадания начал превращаться для нее в неимоверную моральную пытку и, не зная, в какую сторону посмотреть, она пригляделась к чертам лица Эннабел. После этого она уже явно жалела, что появилась на свет, таких черт Афродиты, ей приходилось видеть в иллюстрированных книгах по древнегреческой мифологии. Ее сущность, растоптанная вырвавшимися в сознание комплексами, причиняло ей нравственную боль. Она сидела и стыдилась саму себя.
