Дэвид направился к ней медленно. Стремясь выведать у нее информацию о местопребывании жены, он – охваченный смелостью, по всей видимости, растерял ее, пока взбегал по лестнице. И теперь, видя Вирджинию воочию, почувствовал необъяснимый страх и бесполезность своего визита сюда. От нее веяло чем-то отталкивающим и опасным для него и он, практически волоча ноги к сцене, на всякий случай оглянулся назад, дабы убедиться, что дверь открыта. Увлеченный этим, он наткнулся на кресло в первом ряду и остановился. С опаской глядя на нее, ускоренно вздыхая, он все же решился и окликнул ее:
– Мисс Фрайтен!
Та от его голоса, внесшего диссонанс в музыкальный водопад, не глядя на него, резко ударила кулаками по клавишам. Звучание расстроенных аккордов стрелообразно унеслось в зал. Положив руки на крышку инструмента, она цепко устремила на него свой взгляд. От этого холодного и прожигающего взора, внутри что-то в нем сотряслось. Пренебрежительно смотрела она на него и на ее лицо легла печать ухмылки. Оба молчали, он с выжиданием, она с высокомерием. Наконец она произнесла:
– Перед тем как ко мне обратиться, такие как ты должны встать на колени.
После такого ультиматума, он окончательно растерял все слова и отступил назад. Ее ухмылка превращалась в ледяное презрение. Вновь наткнувшись на кресло, он решился задать вопрос и пробормотал:
– Почему я должен встать на колени?
С легкой досадой выпрямившись на стуле, она ответила:
– Потому что я – женщина. И не только предо мной ты должен стоять на коленях, но и перед всеми женщинами. Почему? Да потому что ты – большего недостоин. И в данном случае, для тебя это даже награда.
Он невольно подумал о том, что ему никогда не захочется встать на колени перед миссис Левсон или супругой Фальсона. А перед ней тем более. Но тут же его мысли вернулись к образу жены – такой властной и ласковой одновременно, что благодаря этому, возникшая тонкая смелость позволила ему заявить:
– Я могу быть коленопреклоненным только перед своей женой.
– Не можешь, а обязан! – Отрезала она, вставая и делая размеренные шаги у края сцены. – Опять гордыня? Ах, как мне это на руку!
Он схватился за спинку кресла, ощущая непонятно накатывавшуюся дрожь. Вопрос приготовленный Вирджинии никак не мог у него прозвучать, будто она своим поведением парализовала его. И окончательным выстрелом, заставившим его прислониться к креслу, были ее резкие слова:
– Она подает на развод!
– Что?
Эмоциональный гром прожег его сознание. Он сползал на кресло с ощущением, что продолжает расплачиваться за свою гордыню, за неуважение проявленное к Эннабел. И весь его мир оказавшийся таким лживым по мировоззрению, рассыпался под этими рикошетными словами. Он добился того что хотел, но получил сбывшееся желание в виде обратного действия, когда он осознал свои ошибки и уже не собирался требовать развода. Но он не учел единственный момент – желая развода, он начал за это платить. А если платишь, то и получаешь то, за что заплачено. И как жестокое напоминание почему ситуация привела его к судьбоносной выплате, в голове вновь раздалось гудение и по закоулкам памяти выжигая подсознание молниеносно стали проноситься сцены исполнения им танца «Жаворонка, ночное одиночество с проклятиями и недостойное поведение в салоне жены. Выплата сделана, сдачи не будет. Он стиснул голову, собираясь закричать от невыносимой волны познания себя в пустоте, от рожденной в этих поступках ненависти к самому себе. И вдруг замер. В пространство души стала заполняться мозаика сначала из снежных обрывков, затем с изображением Эннабел и его и тысячи картинок обретали повторный показ сцены, где возникла Вирджиния, бросающая к ногам жены распятие со словами «покупаю тебя». Гудение стало затихать, и он посмотрел на нее. Та была воодушевлена его падением. И гордо стояла, готовясь расхохотаться от получаемого удовольствия. Ее сущность – черная и бескомпромиссная была узрена им и крохотные силы стали вновь в нем обретаться. «Эннабел духовно выше меня и ее. – Подумал он. – Я должен бороться» И вставая с кресла, Дэвид пытался понять, платит ли Вирджиния за свою духовную и физическую покупку или наоборот, он с Эннабел, разрушая свой союз, расплачиваются за гармоничное счастье? «Пока плачу я, – чувствуя окончательно возвращенную силу, продолжал размышлять он. – А то за меня жена всегда в трактире расплачивалась» – Вернувшееся к нему умение шутить над собой, помогло ему по-новому оценить слова Вирджинии и вспомнить давнишний совет Эннабел:
«Дэвид, запомни и помести в свое подсознание: прежде чем принять чьи-то слова на веру, прислушайся и пойми – на какой волне они проникли в твою душу и были услышаны».
И воодушевленный этим, он приблизился к Вирджинии, и, смотря на нее снизу-вверх, сказал:
– Не могу понять кто вы, да мне многое, и не дано. Как не дано мне понять ваши слова о желании моей жены развестись со мной. Я их просто не услышал. И знаете почему, мисс Фрайтен? Эннабел мне их еще не говорила!
Сложив с усмешкой куполообразно руки к губам, Вирджиния безудержно расхохоталась. Дэвид с перебивающимся дыханием и дрожа, все равно чувствовал неимоверное облегчение, хотя сердце пыталось куда-то провалиться.
– Я был у вас на квартире. – Он начал заикаться, но продолжал говорить, призывая на помощь духовные силы. – То, что я увидел, чуть не разрушило мою оболочку восприятия. Признаюсь, мне страшно до сих пор. Я проник в ад еще при жизни.
– Ах ты, несчастный. – Язвительно произнесла она.
– Но я буду бороться, – дрожа еще больше, признался он. – Не ради себя, а ради Эннабел. Я виноват перед ней в своих подозрениях и негативных чувствах, но именно перед ней. Не перед вами, мисс Фрайтен.
Глава седьмая
Огарок души
Она с издевательским видом поаплодировала ему.
– Нравится, что такая женщина даже на ложе ставит тебя на место? – Чуть наклонившись к нему, c насмешкой обратилась она к нему. – Ах, как ты встрепенулся. Сейчас я обнажу твою душу и добью окончательно. – И переходя на еще больший шепот, продолжала: – Отблеск свечей в спальне освещает твое унижение перед ней. Ее приоткрытые губы говорят о конкретном желании, а повелительный и вызывающий взгляд которым она пронизывает тебя, заставляет прижаться к стенке. А пошевелиться ты уже не можешь.
Он с мольбой простонал:
– Прошу вас, не трогайте мой мир.
Он отводил от нее свой взор, но Вирджиния цепко продолжала:
– Куда же делась твоя бравада? Ты чувствуешь, что твое тело трепещет и просит большего. И ты содрогаешься от обжигающего прикосновения к лицу и телу ее коготков. Женщина обесславила тебя. И кто ты после этого и где теперь?
Дэвид со срывающимся криком отпрянул назад. Вирджиния с дьявольским оттенком на лице улыбалась. Его сердце собиралось прыгать в бездну души, но он старался не растерять приобретенные здесь остатки сил и цеплялся за совет Эннабел о подсознании и веры слов.
– Теперь я окончательно все понял! – Воскликнул он. – Эти слухи о том, что моя жена – ведьма, изначально были ложными. – И вновь приближаясь к ней, отчаянно выпалил:
– Это не она – ведьма, это – вы! А Эннабел – ангел.
Вирджинию его поведение веселило еще больше.
– Не устаю тебе аплодировать. – Ироничным тоном произнесла она. – Но я тебя еще не добила, то лишь было моей прелюдией. – И начав спускаться со сцены, она медленно шла на него, говоря:
– Так ты был у меня на квартире? Все увидел, не так ли?
– У вас нет постели. – Пробормотал он. Она презрительно усмехнулась.
– К черту постель! Она не нужна, когда парят две души. Не понимаешь? Раз ты побывал у меня дома, в таком случае я допущу тебя вновь.
– Для чего? – Останавливаясь, просипел он. Вирджиния с наигранным удивлением развела руками:
– Чтобы ты посмотрел, как я обольщаю твою жену. – И протягивая к нему указательный палец, она продолжала выводить его из колеи: – Мы будем творить новую симфонию, и сливаться в едином экстазе, а ты, черт, да будешь стоять рядом и смотреть и ничего, абсолютно ничего не сможешь сделать! Ты будешь желать, страдать, умолять, злиться, но не более. Эннабел будет моей, а тебе – и она плюнула ему под ноги. – Желаю совершить как можно скорее самоубийство.
Дэвид схватился за сердце, медленно седея и замечая капли на своем лице. То были слезы. Он взглянул на свои дрожащие руки и, сумев посмотреть на Вирджинию, сказал:
– Я не буду умолять и злиться. Эннабел не покинет меня. Я найду ее!
– Иди! – Громогласно хохоча, сказала Вирджиния. – Не забудь убить себя. Лучше посредством самосожжения. Огонь все очищает. Ха-ха.
Снова падая, он услышал позади себя веселое исполнение «Жаворонка». Скрипач со своими коллегами стояли у входной двери и сопровождали его побег из зала, исполнением уже известного ему румынского танца.
