– Прям уж из сотни… – польщено буркнул хозяин. – Я написал, так что с того?
– Небось вранье все, да только красивое вранье, прямо в душу западает.
– Оно и видно, масла на свет тебе не напасешь. Придется к ромеям идти на базар. А написанное не вранье. Где присказка, где украс, но это все как ветки на дереве. А ствол ровный, правдивый. Есть на Руси витязи, много их, земля русская завсегда витязями славилась. Да только сейчас всяк за своим окном. Кто пашет, кто кует, кто кожи мнет. Не чувствуют беды, хоть басурмане нашу землю конями топчут. Порой вылезет кто из своей избы, то ли Змея заломать, то ли хазарскому кагану нос размочить. И опять на печь. Кабы не русская лень, так все по иному было бы. Русичи долго запрягают, но едут так, что только камни из под копыт летят. Уже не остановить. Нашелся бы такой конюх, который запряг бы всех разом. Не могу и представить, до каких пределов тогда Русь бы раздвинулась!
– А что, дед Зарян, неужто и эта история про троих лесных лоботрясов и неучей правда? Уж больно дивный про них сказ. Я пока прочитал, русским духом насквозь пропитался.
– Это самая правдивая правда и есть. – усмехнулся старик. – Кое-кто из них до сих пор по Руси бродит. Только не знамо где. Ладно, хватит болтовней заниматься, не то роса сойдет. Одевайся и марш из избы! Отзавтракаем после сбора.
В лесу было жарко, от земли поднимался ароматный дух, а воздух гудел пчелами да шмелями мохнатыми. Солнце просачивалось сквозь сито густых ветвей, бросая на травяной ковер дрожащие тени. Лес в Таврике низкорослый, кривой, но густой – не зная тропы не продерешься.
Дед Зарян шел впереди, ступал словно кошка мягкими лаптями, поднимал посохом раскидистые листья у тропы, раздвигал сочные травы. Микулка плелся сзади, стараясь не упускать те мелочи, которым такое значение придавал старик. Тут роса стекла – не пойдет зверобой-трава, слаба будет. Эти листья мокрые, в тени – тоже не годятся, сила сильная в яд пойдет. А вот лист сочный, пару росинок на себе держит. Этот сгодится.
– Вон, дед Зарян, за корягой зверобой-трава! Не суха, не мокра, в самую пору!
– Твоя правда! – одобрительно кивнул старик. – Видно в прок тебе наука моя. А у меня глаз слаб становится, не углядел сразу.
– Да что Вы, дедушка! – ответил довольный похвалой Микулка. – У Вас глаз зорче моего. Вы в Руси такое заметили, чего я не углядел. Сами заметили и другим оставили, в сказ переложили. Я бы Ваши грамоты дал писарям переписывать, да купцам на базар отнесть. Пусть люд читает, кто грамотный. А кто не грамотный, послушает и может захочет резы ведать. Наверняка захочет.
– Вот и отдашь, когда я помру. Все тебе завещаю, Микулка. И избу в горах, и грамоты свои. Все что есть. Больше оставить некому.
– А вон еще чабрец, дед Зарян! – показал палкой Микулка, чтобы свести тему с грустной колеи.
– Кхе… Экий ты все же дурень! – рассмеялся старик. – Как дурнем был, так и остался. Разве что грамотным. Кто ж на первой росе чабрец собирает? Разве что коням на корм.
Тропа пошла в гору, скоро покажется белый Велик-Камень, а с него, Микулка уже знал, открывается чудный вид на все четыре стороны. Дыхание стало сбиваться, спина упрела, а дед Зарян как ни в чем не бывало, семенил короткими ножками впереди, да еще траву искать не забывал. Микулка почувствовал, чей-то взгляд в спину, споткнулся о вылезший из пыльной тропки корень, но на ногах удержался, только в голос помянул Чернобога.
– Что ты шумишь, птиц пугаешь? – недовольно буркнул Зарян. – Али ноги не держат? Ступай тише, лес он шуму не любит, а в чужой град со своим указом не ходят. Всякому месту свой указ. Вот у моря можешь шуметь, сколько душа пожелает, прибой с шумом только играет, он ему не вредит.
– Кто-то за нами идет! – испуганно произнес Микулка. – У меня волосы на затылке дыбом становятся от взгляда враждебного.
– Так ты шумишь словно буйвол, вот Лешак и забеспокоился. Он шуму не любит, не дает лесу вредить. Он душа леса, его ум, его глаза и уши, а порою и руки. Кто в лесу совсем без стыда и без меры буянит, того Лешак и убить может. Заведет в овраг, через бревно ногу сломает, а то и медведя натравит. Всяко бывает.
– Злой он…
– Не злой. Справедливый. Но на его взгляд справедливость другая, для него мерило справедливости – лес. А человек, коль по лесу идет, для него лишь часть леса. Вредная или полезная. Так что не шуми, беду на себя не кликай.
Микулка не обиделся, привык уже к старикову бурчанью, знал, что все что говорит Зарян, все в прок, все в науку. Попробовал идти тихо, подражая мягкой оступи старика, но понял, что это вовсе не просто – то лист прошлогодний под лаптем зашуршит, то ветка хрустнет.
– Дедушка! – позвал паренек. – А как Вы можете так тихонько ходить? Аки кошка…
– Это, если по чести, целая наука. А научил меня всему лес и мудрость русская. Эти учителя мне много наук дали, много еще и другим дадут, если кто захочет взять. Надо только чутко слушать, да зорко смотреть.
Если в лесу по лесному указу жить, в море по морскому, в степи по степному, тогда всякая стихия для тебя враждебной не будет. Всякая примет. Можно и огня не бояться, ежели огненный указ знать.
– А неужто у огня свой указ есть? – удивился Микулка.
– Конечно. У любой стихии, у каждого предмета свой указ. Вот огонь к примеру, он ведь разный бывает.
– Какой же разный, если всяк огонь жжется?!
– Молодой ты, сам как огонь горячий. Не внимательный. От дерева один огонь, от масла совсем другой, с неба третий. И у каждого свой покон. Но всякому нужна еда.
Вот ежели дерево горит, то огонь можно водой залить. А если масло горит? Вода масло поднимет, растечется оно и гореть будет пуще прежнего. С масла огонь нужно тряпицей мокрой сбивать или сырой землей. А с неба огонь бьет в то, что голову перед Перуном-воителем не склоняет. В самую высокую макушку и бьет.
– А по какому покону лес живет? Какой указ соблюдать надо, что бы ветки да листья под лапти не лезли?
– В лесу, Микулка, особый покон, очень простой вроде, да трудно ему обучиться. Лес, он ведь одно целое, хоть из разных вещей состоит. Вроде бы звери бродят, ручьи журчат, в ручьях рыба, а кругом ручья деревья склонились. Вроде все разное, а имя одно – лес. Надо научиться лес чувствовать ЦЕЛЫМ.
– Это как?
– Ну, вот к примеру дерево у Велик-Камня видишь?
– Стоит. Дерево как дерево, только ветер ветку одну сломал.
– Точно. Если на эту ветку смотреть, если отметить в какую сторону излом, если обратить внимание на пожухлые листья, то других веток и не узришь. Весь твой взор одной веткой занят. В лесу так нельзя. Будешь таким внимательным – одну опасность разглядишь, а сотню пропустишь. А вот попробуй ЦЕЛИКОМ на дерево взглянуть. Рассей взор, как малые реки по весне разливаются, как пыль дорожная все опеленывает. Охвати взглядом все дерево целиком.
– Так это коню понятно! – пожал плечами Микулка. – Ясное дело, что все ветки теперь видно.
– И сломанную?
– Ну да… А ведь Ваша правда, дед Зарян! Так и сломанную ветку видно, и все дерево разом, хоть листья считай. Только таким рассеянным взором трудно смотреть! Глаз так и выискивает за что зацепиться.
– Вот и учись. Это не только в лесу пригодится, попомнишь мои слова. Научишься рассеянный взор без труда держать, все ветки на дороге, все листья разом увидишь, ни одна ямка, ни одна кочка под лапоть не подвернется. А будет время, когда глазам это в привычку станет, так они сами будут твои ноги обводить вкруг препятствий. Ты и думать об этом забудешь. Как я.
Лешак еще немного брел за ними, Микулка иногда выхватывал взглядом смутную подвижную тень среди деревьев, но никак ухватиться взглядом за нее не мог. Хитер Лешак прятаться!
Когда поднялись к Велик-Камню, у Заряна уже была полна сумка зверобой-травы. Можно и отдохнуть. Да только на Микулкин взгляд с пустым желудком отдыху нет.
Вид сверху открывался великолепный. И впрямь на четыре стороны. Впереди раскинулось бескрайнее Русское море, прилипая к залитому солнцем небу на горизонте, за спиной горы спускались в Степь, разбегаясь холмами. По левую руку те же горы вздымались к облакам, пробивали их ледяными макушками, а по правую руку тянулись леса. Микулка знал, что там, за лесами, белел мрамором ромейский Херсонес, но он уже не манил как прежде, светлая мечта о прекрасных птицах, вине и уступчивых девках сменилась чем-то незнакомым, сладко-тревожным. Словно открыли пред ним, Микулкой, неведомую дверь, а за спиной осталась другая, за которой птицы и девки. И хочется войти в эту неведомую дверь, узнать, что за тайны за ней, какие сокровища. Вдруг не врет дед Зарян? Вдруг не разгляделось по молодости что-то такое в Руси, ради чего и жизнь положить не жалко? Умный дед. Много ведает секретов разных, в грамотах его писано, что сильнее русича только боги, да и то не всегда. А вспомнить землянку родную под Киевом, так на памяти только грязь, навоз и побои.
