Лунный свет осветил улыбку на маленьком женском лице.
– Шпасибо на добром шлове. Не зря, видать, штаралась. И тебя от беды шберегла, и деду радофть, может и у меня жизнь наладится. А теперь шпи, загонял тебя, небофь, штарый ведун.
* * *
Микулка проснулся отдохнувший и свежий. Дед все еще спал, укутавшись в одеяло, хоть вся изба была залита утренним светом. За окном густая зеленая трава покрылась белыми пятнами инея, но он таял быстро, едва касалось его теплое дыхание Ярилы.
Микулка раздул печь, поискал по горшкам снедь, украдкой подцепил пару вчерашних блинов, заглянул в чан с борщом, стараясь углядеть аппетитный мосол, но мосла там не было, только желтая корка застывшего жира.
– Ты чего по горшкам лазишь, негодник! – прокряхтел, поднимаясь с лавки Зарян. – Ставь на жар! Холодное есть, все равно как в канаву вылить. Ни вкусу, ни проку. Перевод один.
Микулка поспешно загремел посудой, не хотел с утра пораньше гневить старика.
– Дед Зарян… – вкрадчиво начал он. – А сколько раз Вы обещались к ромеям пойти? Уже и масло на исходе, и муки надо бы прикупить, и крупы.
– Засиделся? И то верно… – кивнул хозяин. – Негоже молодому хлопцу взаперти сидеть, чай не красна девица. Сегодня и сходим, раз не терпится…
– А как добро донесем? Это ж не меньше трех мешков! Или ромеи за деньги сами доставят?
– За деньги они куда хочешь доставят, да только делать им тут нечего. Было бы добро, а как донесть, авось сами придумаем.
Завтракал Микулка спешно, глотал кусками, не прожевывая, да только зря спешил, дед кушал неторопливо, с удовольствием купал нос в плошке с борщом, сопел, причмокивал.
– Кхе… Молодой ты, Микулка, аж завидно. – ухмылялся Зарян, утирая тряпицей рот. – У тебя столько всего впереди, что ты радостей под ногами не замечаешь, а все гонишься за ними невесть куда. Ромеев узреть спешишь, а от простой радости, покушать всласть, отказываешься.
– Так покушать я еще успею! А ромеев я досель не видывал, это новое, не изведанное.
– Вот и я о том. Много у тебя впереди неизведанного, а у меня все позади уже.
Утро выдалось жарким, от утренней изморози только пар к небесам поднимался. Зарян порылся в сундуке, достал увесистый кошель, привязал к поясу, прихватил пустых полотняных мешков, завернул блинов на дорогу и догнал Микулку у кромки леса.
Они пошли, раздвигая руками ветви, уминая ногами мягкий ковер прелых листьев. Тропы на восток не было, пришлось поначалу продирпться напролом, дорога ведущая на север, осталась позади избушки, а на юг, к Велик-Камню, вела знакомая горная стежка. А в эту сторону Микулка еще не хаживал, даже охотились они с дедом южнее, ближе к морю.
Зарян не взял никакого оружия, да у него кроме охотничьего неповоротливого лука ничего и не было, только опирался на свой суковатый посох, который называл по своему – шалапугой. Микулка и посоха не взял, ноги крепкие, а коль кого отходить, так дубина завсегда найдется. Была бы спина!
Каждая верста давалась с трудом, все-таки не степь. Солнышко изрядно припекало, но лес густой, хоронил от излишнего жару, пропуская солнечный свет как сквозь сито. К обеду добрались до Покат-Горы, с нее белокаменный Херсонес был виден как на ладони, вклинивался в море, держал корабли у причалов. Стремились к небесам мраморные колонны, постройки казались легкими, словно созданными из света и утреннего тумана. Микулка всегда знал, что за дремучими киевскими лесами простирается невесть на сколько дивный сказочный мир, но теперь понял, что он намного удивительней и интересней, чем баяли волхвы и бывавший в заморских странах люд.
– Красиво как… – не удержал он восторга. – Словно из облаков город.
– Ладно, давай передохнем, да вчерашних блинов отведаем, а то засохнут совсем. А идти уже самую малость. Не устал?
– Да что мне двадцать верст пехом, если я бегом по шесть одолеваю?
– Не храбрись зазря, но и нос не вешай. Научился побеждать, надо уметь и проигрывать. Может так статься, что одна верста тяжелее сотни будет. Не только тело надо закалять, но и дух. Тогда уж никакие трудности тебя не сломят.
Солнце застряло в зените, заливая светом и теплом поляну, поросшую травами и ранними цветами. Дух от них шел сонный, одуряющий. Впереди уже леса не было, с Покат-Горы прямо в Херсонес дорога.
Старик уселся прямо в траву, развернул блины, поделил поровну и отдал половину Микулке. Потом развязал кошель, отсчитал десяток монет и тоже отдал пареньку.
– На вот, держи. Я делами займусь, а ты не стесняйся, погляди как ромеи живут. У них соблазнов много, так что деньги трать, я их с собой в могилу не заберу.
Микулка завязал монеты в пояс и принялся за блины, поскольку аппетит уже здорово разыгрался. Вдруг сзади хрустнула ветка и на поляну вышла девушка лет шестнадцати, в белом полотняном сарафане, волосы в русую косу сплетены. Микулка сразу заметил, как напрягся дед, да и сам встревожился.
– Сиди смирно! – шепнул Зарян.
Девушка без спешки прошла шагов пять и взглянула на путников.
– Исполать! – поклонилась она. – Можно вашего угощеньица отведать?
– Отчего ж нельзя? – любезно ответил старик подбирая под себя шалапугу. – Завсегда можно! А ну, дай отрочице блинцов.
– Это Вы мне, дед Зарян?
– Ну уж не дереву стаеросовому! Кидай блин и сиди смирно.
Микулка дрожащими руками свернул блин комом и, ничего не понимая, бросил улыбавшейся девушке. Она рванулась на пару шагов вперед и прямо на лету поймала угощение зубами, издав зловещий утробный рык.
Микулку затрусило крупной дрожью, даже зубы застукали, а лицо девушки так и играло улыбкой.
– Вкусненький блиночек! – похвалила она, медленно приближаясь. – Еще бы отведать!
У паренька и ноги и руки отнялись со страху, а рубаха в миг пристала к спине липким холодным потом. Эдакой жути он еще среди бела дня не видывал.
– Сгинь, нежить проклятая! – старик поднялся на ноги, опираясь на шалапугу.
Не смотря на преклонные годы и низкий рост, выглядел он достаточно грозно.
– Не больно вы вежливы, добрые путнички… – сладким голоском пропела девушка, потихоньку подшагивая все ближе и сверкая крепкими, удиветельно ровными зубами. – Может дадите мне к блиночкам и мясца отведать? Тепленького…
Микулка приметил, что за спиной полуденницы дрогнули ветви и из леса возникли еще пять фигур. Среди них были и хлопцы, хотя сам он слышал, что полуденницы, это не похороненные по божески девки. Врут, значит. Хлопцы тоже улыбались, но улыбки были не сахарные, как у девиц, скорее нагловатые.
Первой бросилась на деда девка. Зарян ловко увернулся, крутнувшись волчком, и перетянул полуденницу увесистой шалапугой. Хребет сочно хрустнул, не выдержав крепкого удара, и девушка с жутким воем повалилась в густую траву. Подскочивший полевик-полуденник сам наткнулся на конец посоха, пробившего его грудь навылет, сухо крякнул и рухнул как спиленное дерево. Дед умело выдернул палку и влет раскроил череп следующему хлопцу. И тут на него враз насели оставшиеся трое. Микулка рванулся с места, как только сообразил, что происходит, да только половина врагов уже цветы собой смяла.
Девки выли и визжали, руки с длинными ногтями к лицу дедову тянули, а хлопец все норовил ухватить старика за ноги, за что уже пару раз отведал по рукам шалапугой.
– Беги в город! – рявкнул Зарян своему подопечному. – Туда они не сунутся.
Микулка слушать деда не стал, влупил хлопцу в ухо окрепшим от испытаний кулачищем. Череп поддался легко, как весенний ледок, разбрызгал на цветы зловонную жижу. Тут же девки с грозным рыком сбили его с ног, повалили в траву, пытаясь достать зубами. Одна сразу оставила его и бросилась на деда, но сбить его с ног оказалась слаба. Микулка насилу вывернулся, вскочил на ноги и бросился к Заряну на подмогу, толкнул дедову противницу в спину, ухватил старика под локоть и рванулся вниз, к Херсонесу.
Под гору бежать было легко, да только до города еще версты две, а полуденницы отставать и не думали. Дед Зарян бегуном оказался не важным, задохнулся с двадцатого шага, пришлось Микулке его на плечо взвалить, аки мешок с отрубями.
Сердце чуть ребра изнутри не проламывало, а нежить устали, видать, не знает. Одна полуденница ухватила Микулку за полушубок, с треском вырвала клок меха, чуть с ног не свалила. Да только сама не удержалась и с визгом упала, давя телом ароматную зелень.
– Стой! – зашипел прямо в ухо старик. – До города все равно не добежишь, я ведь не пуд вешу. Да и нежить в лесу оставлять негоже.
– Так задерут! – с ужасом воскликнул Микулка.
– Да стой, говорю! – нетерпеливо рявкнул Зарян.
Паренек стал как вкопанный и опустил свою ношу. Только старик коснулся земли, как мигом перекатился вбок, пропустив мимо себя полуденницу, и всадил ей шалапугой в затылок, словно копьем.
