Берта усмехнулась и слизала кровь с запястья. На вкус она была сладкой, как мед.
Ульрик
Попрошаек Ульрик ненавидел с детства.
С того самого дня, когда его обедневшая семья, лишившаяся источника и, следовательно, расположения его величества Риберта Пятого, прозванного в народе Свирепой Головой, вынуждена была бежать из собственных владений за границы королевства.
Ульрику было семь, но тот день он запомнил хорошо. Подъем среди ночи, суетливые и спешные сборы, поджатые губы матери, но самое обидное – разочарование в глазах отца. Ведь все беды свалились на голову лорда Виларда именно из-за него – Ульрика. Вопреки ожиданиям, в достаточно крепком и сильном мальчике сила так и не проснулась, а источник, не получивший необходимой подпитки, уснул.
Он помнил витиеватые ходы подземелья, ухабистую дорогу, на которой повозку мотало из стороны в сторону, а самого Ульрика метало по повозке, больно прикладывая то об одну, то о другую стенку. Распахнутые от страха глаза сестер. Давно вошедшая в брачный возраст Морена со злостью косилась в сторону Ульрика, и взгляд ее обвинял. Помолвка с Винсентом, третьим сыном лорда Лингри, на которую долгие годы уповал отец, конечно же, расстроилась. Кому сдалась перезрелая дочь опального лорда? Впрочем, лорд – громко сказано. Волею его милости Вилард был лишен и титула, и фамильного замка. Замок и земли в конечном итоге достались тому самому Лингри и перешли во владение его дочери-переростку с новоиспеченным мужем. Лорд и леди Элас. У них родилось четверо детей, а старший сын их оживил источник – все же кровь Лингри оказалась сильнее его, Ульрика, крови…
И ему теперь приходилось прозябать в грязном портовом городке на южной границе, наводненном рыбаками и шлюхами.
В Вааларе было шумно, суетливо, воняло рыбой и нечистотами. А еще тут каждый так и норовил обобрать ближнего своего, и хорошо еще, если отобрать пытались лишь кошелек. Жизнь здесь ценили намного меньше золота.
– Дяденька, купи хлебушка, – заискивающе заныл малолетний попрошайка, заглядывая Ульрику в глаза. Его русые волосы топорщились вокруг миловидного, но грязного лица, и, будь Ульрик моложе и наивнее, наверняка купился бы на проникновенный взгляд ясно-серых глаз. Однако Ульрик жил здесь уже пятнадцать лет и знал, чем чревато сочувствие к детям улиц.
– Пшел вон! – резко осадил мальца Ульрик и для пущей убедительности пнул его в живот носком сапога, отчего тот упал на пыльную мостовую.
Мальчишка, казалось, ни капли не обиделся. Встал, отряхнулся, посмотрел на Ульрика пронизывающим взрослым взглядом и склонил голову набок. Его свора, состоящая из детей разных возрастов – от пяти до тринадцати – окружила Ульрика кольцом. Дети поменьше дергали за полы прохудившегося серого плаща.
– Чего ты такой злой, дяденька? – совершенно беззлобно поинтересовался малец, ничуть, впрочем, не проникнувшись раздражением Ульрика. – Три дня не кушал, дай монетку, а?
– Сказал же, пшли вон отсюда! – Ульрик замахнулся на мальчонку и тут же почувствовал жжение на запястье – сработал защитный амулет, а значит, пока заводила отвлекал Ульрика, ушлые приятели пытались срезать кошель с его пояса. Попытка была бы весьма удачной, не будь Ульрик тем, кем был.
Расплата не заставила себя ждать: мальчонка слева от Ульрика вскрикнул и тут же упал на землю, кисть его руки почернела и покрылась язвами, а лицо исказила гримаса боли.
– Дяденька – маг! – воскликнул малец-заводила и ловко отпрыгнул в сторону, его свора бросилась врассыпную и теперь наблюдала за Ульриком с безопасного, как им казалось, расстояния. Наблюдала жадно, будто старалась урвать кусочек той магической мощи, что исходила от источника силы.
Страх вперемешку с вожделением Ульрик видел часто на лицах никчемных людишек Ваалара и уже успел пресытиться ощущением могущества. Все же здесь, пусть и на границе с Пустошью, маги были нечастыми гостями, несмотря на то, что в нескольких лигах к юго-западу шли ожесточенные бои со степняками. Его величество Эридор Третий не спешил выбрасывать козыри и тратить иссякающие силы магических домов, чтобы отбросить противника. Впрочем, Ульрик эту позицию полностью разделял: пока войска императора не пересекли Перешеек, опасаться нечего, а сдерживать их пока удавалось силами обычных войск, надежных укреплений и Вольного клана, вовсю используемого королем для сдерживания наступления.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
За прошедшие полгода этому сброду удалось отбросить императорские войска трижды, практически без потерь для армии короны. За это король пожаловал их главе-выскочке титул и замок – пусть в глуши, отделенный от основных земель королевства Голодным лесом, но Ульрику и это казалось несправедливым. Безродная девица, плевавшая на традиции и мораль, смеющаяся в лицо даже высокородным лордам, да что там, самому Эридору Третьему, бросившая вызов Ра-аану Солнцеликому, одному из могущественнейших шаманов, императору Ошосмора, по мнению Ульрика, не имела права называться леди. Но больше всего Ульрика злила сила, которой одарили ее духи. Разве это справедливо со стороны судьбы давать девчонке такую мощь и влияние, когда у него, Ульрика, отобрали все?
Мальчишка у ног Ульрика перестал орать и теперь тихонько поскуливал, прижимая к животу черную иссохшую руку.
– Дяденька, пощади Олли, – взмолился малец-попрошайка, держась от мага на расстоянии. Ульрик усмехнулся – для него не составляло труда швырнуть проклятие через лиги и защитные барьеры, что ему какие-то десять шагов?
– Олли пытался меня обокрасть, Олли поплатился, – ответил Ульрик спокойно, едва заметно шевеля пальцами и выплетая магическую сеть. Злость – как заноза, не выпустишь вовремя, она сожрет тебя изнутри. – У вас же есть шанс спастись. У всех, кроме одного.
Ульрик поднял руки, демонстрируя темный клубок проклятия, вьющимися нитями льнувшего к коже.
– Дяденька, нельзя обижать детей, – выкрикнул малец, понемногу отступая от мага. – Я стражу позову.
Ульрик усмехнулся, поднес руки к губам и слегка подул, отчего тьма в его ладонях рассеялась, а сами ладони он протянул воришке.
– Зови. Доказать все равно ничего не сможешь.
Несколько мгновений мальчишка недоверчиво смотрел в глаза Ульрику, а потом развернулся и припустил, огибая снующих прохожих. Его стая тут же бросилась врассыпную, оставив пострадавшего товарища умирать на мостовой. Олли дышал тяжело, натужно. Темная сеть проклятия уже покрыла шею и медленно наползала на лицо. Скоро оно проникнет внутрь, и горло несчастного распухнет, перекрывая доступ воздуха, а внутренности расплавятся, мешая кровь с дерьмом. Ульрик смотрел на умирающего мальчишку, тяжело дыша, впитывая каждый вдох его агонии. Ему нравилось смотреть на смерть.
– Все развлекаться? – спросили откуда-то из-за спины.
Она появлялась всегда будто из ниоткуда. И исчезала так же резко, сколько бы Ульрик ни пытался проследить за нею, всегда терял след. Правду говорили: девы степей стремительны и неуловимы, как ветер.
Ульрик пожал плечами.
– В этом прогнившем городе так мало забав.
– Ты здесь не для то, чтобы забавляться, – резко напомнила Сан-Мио, обходя его справа. Мелко дрожащего мальчишки коснулся закругленный носок расшитой бисером туфли. Обладательница его брезгливо поморщилась и постучала каблуком по мостовой, будто боясь, что могла испачкаться ошметком проклятия. Однако и она, и Ульрик знали: его проклятия всегда персональны. То, что растворилось в воздухе, уже наверняка настигло малолетнего наглеца, отвлекающего Ульрика несколько минут назад. Впрочем, Ульрик не соврал, лишь один из них умрет сегодня, правда, он не уточнил, что спастись сможет не каждый.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ты опоздала, – сказал Ульрик, теряя интерес к жертве и переводя взгляд на собеседницу. Сан-Мио была хороша, как, впрочем, и всегда. Черные волосы ее были заплетены в две толстые упругие косы, узкие темные глаза блестели агатами, ладную фигурку прикрывали струящиеся южные одежды. Здесь, в Вааларе, уже заметно похолодало, но Сан-мио не мерзла, будто бы ее действительно грела огненная кровь. Лишь неестественно светлая для народа степей кожа выдавала в ней северную кровь матери-рабыни. Впрочем, скорее всего она никогда не знала матери – в ее краях рабыням не позволяли воспитывать собственных детей.
