Еще одна странность Артема: вот, казалось бы, наш еженедельник "Собеседник" - прямой конкурент его "Версии". Хотя издания разные, греха таить нечего: редкий читатель способен сегодня приобретать обе газеты одновременно. Значит, конкуренты. И по законам "дикого Запада", известным Артему с пеленок, надо бы "Собеседник", как модно теперь выражаться, мочить! А он помогал своему конкуренту выживать в сложнейшей экономической ситуации - после кризиса. Об этом мало кто знал, но сегодня мне хочется, чтобы узнали.
Переоценивать Артема нет смысла: за свою недолгую жизнь он принес честным людям столько добра, что иным и за сто лет не управиться. Дрожь пробивает меня, как только подумаю, сколько бы мог он ещё сделать. В его холдинге десятки разнокалиберных и разнохарактерных сотрудников. Нет среди них ни одного, кто бы не впал в эти дни в глубочайшее отчаяние: Боровик вникал во все, направлял, придумывал, пробивал, защищал, когда надо. А надо было - всегда! Как же теперь, без него?
Плачут гордый кавказец Рустам Арифджанов, бесстрашный Миша Маркелов, отчаянная Наташа Метлина, невозмутимый Дима Новоселов. Они потеряли не просто начальника, единомышленника - друга!..
Хватит, ребята. Сушите слезы. Ведь вы же хорошо понимаете, в какое время все мы живем - ужас на ужасе и, кажется, никогда не будет этому конца. Но самое страшное заключается в том, что с этим ничего не поделаешь! Артем, конечно, пытался. Мы не раз говорили с ним и об этом. Нет ничего хуже, чем жить в подобные времена, соглашался он, эпоха перемен - так её сяк! Но другой у нас просто не будет, факт медицинский. Значит, надо стараться жить без оглядки... В этом весь Артем Боровик. Прощай, старина!
Виталий Третьяков АРТЕМ БОРОВИК: ПРОЩАЛЬНОЕ
Артем Боровик сошел с дистанции. Но не по своей воле и не из-за профессиональной слабости. Тем более - не по возрасту.
Я знал Артема неплохо, но не настолько хорошо, чтобы, как многие сейчас, называть его своим другом (или себя - его). Он, кстати, был настолько легким в жизни и общении человеком, что многие могли даже искренне принимать приятельские отношения с ним за дружбу.
Мы работали в разных, почти не пересекающихся журналистских слоях. На мой вкус, его издания были слишком массовыми не только по тиражу, но и по стилю. К тому же Артем по каким-то, мне не известным, причинам никогда не появлялся на тусовках, где собирались главные редакторы. Никогда.
Артем, несмотря на свой общительный характер, был, как мне кажется, одиноким волком в журналистике - качество, возможно, приобретенное в годы репортерства.
И сам холдинг "Совершенно секретно", созданный им, стоит в общей системе российских СМИ как-то отдельно, лишь в последние месяцы сблизившись с определенной политической группой.
Была ли это самодостаточность или, что почти одно и то же, но не совсем, независимость, не знаю. Эту тему мы с ним не обсуждали.
То, что я знаю точно: в нем лично не было той остервенелости, которая свойственна многим апологетам так называемой расследовательской журналистики, часто оборачивающейся прямо противоположным.
Он был добр, очень обязателен и доброжелателен. Во всяком случае, я его с другой стороны не знал. Всегда был готов помочь.
Не знаю, как другим, но мне кажется, что Артема невозможно было не любить.
Если у него были враги, то даже они не могли бы, по-моему, избежать его обаяния.
Безусловно, Артем был классным главным редактором, одним из лучших в новом поколении, создававшим свои газеты и другие издания своими руками, а не получив их в наследство (с логотипами, славой и читателями) от других. И великим репортером - одна из самых трудных, хотя и очень распространенных профессий в журналистике.
Я никогда не работал с ним вместе, чтобы говорить об этом более конкретно, а лишь читал его репортажи и очерки. Это класс, который не приобретешь без таланта, даже воспитываясь в семье выдающегося журналиста.
Создать почти с нуля медиа-холдинг, даже при умении общаться с людьми, очень трудно, почти невозможно. Тут нужно нечто большее, чем просто блестящие организаторские способности.
Словом, Артем Боровик тоже классический тип выдающегося главного редактора, но только не шестидесятнического, а нового, постперестроечного типа. И в этом качестве, а не только из-за своей преждевременной смерти, он тоже вошел, несмотря на свой возраст, в историю русской журналистики XX века ещё при жизни. В том числе и своими текстами, что редко бывает среди главных редакторов. Ведь в принципе это разные профессии - журналист и главный редактор. Во всяком случае, на высшем уровне.
Такие, как Артем Боровик, ломают в общем-то верное правило, что незаменимых нет.
Что же до его преждевременной смерти... Она, конечно же, несправедлива даже на фоне того, что смерть редко когда бывает справедлива.
Но блестящая жизнь, если даже она коротка, не снимая трагизм и невозвратность потери, особенно для семьи и друзей, для меня в том числе, по крайней мере позволяет восхищаться тем, что такие люди, как Артем Боровик, появляются и работают в журналистике. А следовательно, все рассуждения о "второй древнейшей" справедливы лишь до определенной степени.
Валерий ТУР
ОН НЕ БОЯЛСЯ ШТОРМА
Как-то недавно совсем (о боже!.. давно-то как, давно!..) я шел по улице - в гости к Генриху Боровику: взять у него интервью по случаю предстоящего его, Генриха, 70-летия. Была зима?.. Да, точно - зима; будто сейчас я вижу ярко-карамельный снег у неоновых витрин и черных эдгаровских птиц на запорошенных деревьях. Было холодно, и хотелось думать и говорить о лете. О будущем?.. Или - о прошлом?.. Тогда это казалось не важным.
Разговором о лете и начали мы беседу с Генрихом Аверьяновичем веселым, приветливым, чуть возбужденным предстоящими торжествами. Вспоминали лето, давно прошедшее: Крым, Коктебель. "Мы пришли тогда в Лягушачью бухту, что под Карадагом, и обустроились где кому удобнее. Генрих, Юлик Семенов и я забрались на скалу, вырастающую из моря неподалеку от берега. Артем плавал вокруг этой скалы в ластах и маске, жены наши и дочери Генриха и Юлиана уселись на гальке у самого прибоя. Было тихо. Молчали... Потом Генрих сказал: "Вот это и есть настоящее счастье. И мы сидим, и дети здесь, и самые любимые женщины на свете. Если в жизни наберется таких мгновений хоть двадцать - значит, жизнь удалась..."
Так начиналось мое интервью с Боровиком-старшим. Интервью в престижном и ярком журнале.
Разве умеем мы смотреть вперед? Разве думали тогда, что какая-то древняя рыба уже отыскала на дне, уже проглотила, уже несет в себе проклятый перстень Поликрата?!
Но вернемся из того прекрасного далека в недавний зимний вечер. С Генрихом мы беседовали долго, отключив, чтобы не мешал, телефон. Беседовали вдвоем. Но как бы некто третий присутствовал при нашем разговоре. Артем. Большая его фотография висела на стене. Но, право же, не в ней, не в фотографии было дело. О чем бы мы ни заговаривали, Генрих непременно мыслью своей возвращался к сыну.
Вот рассказывает без пяти минут юбиляр о том, как с женой своей, Галей, снимал он крошечную комнатку в коммунальной квартире. Посмеивается: забавная была комнатенка - метров шесть в вышину; её бы набок положить стало бы куда просторнее!.. И добавляет, улыбнувшись вдруг: "Там родились у нас дочь Марина и Темка..."
Я спрашиваю: "А тебе много в жизни приходилось врать? Ведь все-таки ты у нас волк-международник, а, Генрих?" - "Нет, - отвечает он твердо. Ошибаться в оценках, наверное, приходилось... выбирать слова, умалчивать о чем-то, наступать себе на язык. Но чтобы именно врать, искажать факты извини!" И снова добрасывает мысль: "Я и Артему всегда говорю: если не можешь написать правды - лучше не пиши вообще! Промолчи, но не лги!"
"А работать с Артемом приходится много?" - спрашиваю.
"К сожалению, нет. Он ведь у нас очень занятой человек, Темка! И знаешь, мне жаль иногда, что столько времени тратит он на дела организационные: на холдинг свой, на телевидение... Ему бы писать и писать".
( Тот разговор шел у нас, естественно, в настоящем времени. Сегодня, к несчастью, приходится пользоваться прошедшим. Грустная грамматика!)
Да, действительно, жаль. Артем ведь был (был, был, был...) человеком чрезвычайно талантливым. У него был прекрасный писательский дар, чувство слова, что не так уж и часто дается современным журналистам, его сверстникам. Припомню один лишь пример. В одном из ранних его очерков тормознула меня фраза: "Вошел сержант - худой и костлявый, как велосипед". Да, такими фразами можно наслаждаться, пробовать их на зуб, на ощупь.
Мой покойный друг Юлиан Семенов (Юлька, Юлианчик, Юльчик) говорил: "Погоди, он ещё такие книги напишет... обзавидуемся!"
О, Лягушачья бухта!.. О, юноша в ластах и маске, будто бы летящий над каменным дном!.. Ихтиандр!
Всегда ли жизнь дает нам возможность "погодить"?.. А потом был юбилей Генриха Аверьяновича. Короткая встреча с Артемом - в суете, в "здрассте!", "как покиваете?", "о, какие люди!":
