Герда подхватила корзинку и побежала к огоньку. Посреди поляны в потоке лучей, пробивавшихся сквозь отверстие в густых кронах, сидел огненно-рыжий кот. Морда его была белой, словно на неё налепили маску, ярко-синие глаза внимательно следили за девочкой.
Такой красивый, он завораживал. Нестерпимо хотелось погладить огненную шерсть. Герда подкралась к нему на цыпочках и протянула руку. Плут махнул хвостом и помчался прочь. Она бросилась вдогонку.
Бежал кот очень быстро, но то и дело останавливался, словно проверяя, не отстала ли она. Гонка разжигала азарт. Герда ни за что не собиралась упускать плутишку. Неожиданно кот замер и повёл драным ухом. Она подкралась к нему вплотную и уже протянула ладонь, как кот снова понёсся в чащу.
«Не уйдёшь!»
Герда зацепилась ногой за торчавший из земли корень и упала, выронив корзинку. Черника высыпалась. Герда поднялась, потирая ушибленную ногу.
– Ну вот, сбежал!
Она посмотрела на корень, об который споткнулась. Рядом на земле неподвижно лежала змея с жёлтыми ушами. Ужик!
Герда подобрала ветку и осторожно ткнула чешуйчатое тело. Змейка не двигалась. Герда прижала пальцы ко рту. Ужика растоптала! Детёныша Ужиного короля. Сейчас явится он сам и утащит её под землю. Хорошо хоть братьев у неё нет, и никто не станет рубить его на части. А что, если он пришлёт страшного пса?!
Герда бросилась собирать чернику в корзинку, желая убраться от мёртвой змеи подальше. Послышалось раскатистое рычание. Сверкнули кроваво-красные глаза лохматого чёрного пса. Ростом он был едва ли ниже Герды. Пёс щерил наполненную острыми зубами пасть, с которой на землю капала слюна.
Она сглотнула и попятилась. Пёс с громким лаем оттеснил Герду к поваленному бревну и затаился в кустах.
Между мохнатых макушек сосен виднелся лишь крошечный лоскут неба. Герда всмотрелась в него и представила, как поёт, призывая на помощь хоть кого-нибудь, пускай даже слышит её только ветер.
***
Лучезарные покинули Ужград на следующий день. Выждав ещё один и отблагодарив гостеприимного смотрителя голубиной станции, Николас с Эглаборгом перешли границу и направились в Дикую пущу. Раньше она была частью первобытного леса, покрывавшего большую часть северного Мунгарда. Но люди наступали, а лес погибал от пожаров и вырубки. Теперь от него остался лишь этот сосновый бор, который можно было пройти насквозь за день, если знать дорогу. Но приезжие, да и местные, побаивались той силы, что скрывалась в тенистых чащах. За это его и прозвали Дикой пущей.
День шёл на убыль. В воздухе стоял терпкий запах лесных трав. Едва заметная тропа извивалась вдоль тёмных оврагов и уходящих ввысь вековых сосен. Из низин вытаскивал щупальца вечерний туман.
– Вот бы, и вправду, отыскать наследника Белого Палача. Если кто и достоин, то только вы, – развлекал разговорами Эглаборг. – Обменяли бы его на помилование или спасли кого из наших. Да мало ли что ещё можно было бы выручить!
– Если наследник лорда Веломри ещё жив, то вряд ли боги доверили бы его мне. Не думаю, что они настолько жестокосердны, – задумчиво изрёк Николас.
– К вам или к нему? – подначил целитель, наблюдая, как ненасытный туман поглощает всё на своём пути.
Николас не стал отвечать и натянул поводья. Странно петляла эта дорога. Чутьё подсказывало, что они двигались не в том направлении. Он вынул карту из-за пазухи и сверился с ней. До большой Оленьей тропы должно быть всего две мили, она проходит восточнее Ужиных топей и упирается в Сокольничий тракт. А этих мелких ответвлений тут нет. Ладно, надо забыть о карте и положиться на дар.
Николас вскинул голову: целителя уже и след простыл. Вокруг был только мокрый, непроницаемо белый туман.
– Эглаборг!
Ответило лишь тихое эхо. Николас изо всех сил сосредотачивался на аурах, но без толку. Целитель как сквозь землю провалился. Туман стал настолько густым, что даже собственные руки различить не удавалось. Навалилась тишина: ни пения птиц, ни шорохов, будто всё завязло в липкой паутине. Чутьё вырисовывало перед глазами тени – огромные, клыкастые, когтистые и опасные. Словно демоны окружали, так много, что не вздохнуть. Повелевал ими чёрный спрут из детского кошмара, перебирал щупальцами, сверкал кровавыми глазами, желал добраться до сердца и вырвать из груди.
Ладонь легла на эфес, напряглись мышцы на руке, ноги непроизвольно впились в конские бока. Сейчас будет битва, неистовая и беспощадная, та, о которой Николас мечтал так долго, и та, в которой ему не выстоять. Сила не на его стороне, а к хитростям у него склонности нет. Нужно возвратиться в безопасное родительское лоно, спрятать голову под подушку. Отец защитит, он сильный и вечный, а Николас…
Тишину разрезал тонкий девичий голос: мягкий, мелодичный, завораживающий. Звоном колокольчиков лилась песня, слова на непонятном языке вкручивались в уши. Разобрать диковинное наречие не получалось, но ритм, сама музыка вызывала в голове образы, открывая смысл. Как будто он мог говорить на этом странном языке свистящего воздуха, весенней капели и птиц.
– Брат мой, Ветер, помоги. Заклинаю, Всадник Зари, приди ко мне тёмной ночью. В пору самую страшную, когда рекою льётся кровь. Мы слабы и всеми позабыты, нам не выстоять одним. Приди, когда не светит солнце, приди, до первых петухов нам не дожить. Спаси и сохрани, ты сможешь, ты могуч и светел. Мы верим, ты единственный, чьё сердце слышит. Подними свой меч. Нарушь клятву, взамен ты получишь любовь, свободу и путь, что отвернёт твою судьбу от замкнутого круга. Новый путь наполнит высохшее русло, и возродится жизнь. Мы восславим имя твоё в веках, и ты не умрёшь никогда.
Повсюду вспыхивали цветы: сиреневые и бирюзовые. Выстреливали в руки хищные лозы, тянули за запястья. В туманную гущу, в разорённую деревню, где по улицам метались хищные тени, где вскрикивали разом десятки голосов и затухали. Где чёрный спрут тянулся к поющей на последнем издыхании девочке.
Вот-вот она погибнет, и наваждение прекратится.
Нет, нельзя оставаться ребёнком, подставлять других и заставлять бороться там, где должен защищать он.
Понукаемый пятками, конь помчался вперёд, перепрыгивая через поваленные брёвна и овраги. Прочь с нахоженных троп, по бездорожью, через колючий подлесок и бурелом.
Уже близко ветхий домик на отшибе. Николас спешился и вбежал внутрь. Певунья единственная живая лежала в окружении разбросанных по полу мертвецов. От пережитого ужаса её волосы покрыла седина, последние звуки исторгал сорванный голос. Не зазвучит он вновь никогда, а если и вернётся, то петь уже не сможет. Серый жемчуг глаз сверкал отчаянно ярко, омытый горькими слезами. Бледные руки тянулись к Николасу. От них шли путы, вспыхивали дурманные цветы.
Что это за колдовство? Демон или дух? Вилия в воздушных одеждах со стрекозьими крыльями и птичьими глазами. Она зачаровывала своим пением, сводила с ума. Николас приблизится – она раскроет пасть, полную ядовитых зубов, и вонзит их в его плоть.
Но нет, её аура меркла, вилия умирала. Жаль, ведь она единственная знала его настоящее имя. А он так и не спас, увязнув в нерешительности.
В висок кольнуло, вкус крови на губах отрезвил. Послышался сдавленный кашель. Вилия исчезла, мертвецы, домик, деревушка, даже демоны обратились в неясные очертания деревьев. Молочный океан медленно редел, показалась небольшая поляна. Вот же она – вилия. Живая, в светлом платьице, с толстыми льняными косами за спиной, на голове красная косынка, лукошко черники рядом. Сидит на поваленной сосне, худые плечи трясутся от всхлипов и сухого кашля.
Конь испуганно всхрапнул над самым ухом. Вилия посмотрела воспалёнными, жемчужно-серыми глазами. Он потянул меч из ножен и наставил на неё, ожидая нападения. Колдовской морок уже не владел им, но грудь всё равно сдавливало от желания прижать её к себе и защитить. Пускай даже от себя самого.
Убить, не спрашивая? Только вот аура-то у неё человеческая, прожилки блёкло-голубые. Дитя ветра, впрочем, у девочек дар раскрывается намного позже. Может, демон затаился неподалёку и путает его, чтобы он погубил ребёнка?
