– Мне стало страшно. И Морти… Он заблудился, я должна была показать ему дорогу, – Герда решительно вскинула подбородок.
Лесник ошалело посмотрел на Николаса. Даже рот приоткрыл, словно удивился чему-то.
– Не знаю, что бы делал без вашей дочери. Большое ей спасибо.
Николас вынул из пояса деревянную метку и прокатил её между пальцами. Похоже, именно о нём говорил смотритель Голубиной станции.
– Его друг тоже потерялся, – напомнила Герда.
– Невысокий, худой, лет тридцать пять по виду, одежда дорожная, серая, волосы короткие каштановые, глаза светло-карие. Эглаборгом зовут, – постарался описать его Николас.
– Ага, лекарь. Я его вчера по пояс в трясине нашёл, – припомнил лесник. – Он у меня дома. За вас очень переживал. Я думал, вы будете старше и… сильнее.
Николас неуютно передёрнул плечами:
– Эглаборг часто преувеличивает.
– Гедымин Мрий, – представился он и пожал руку Охотника. – Идем, а то моя жена уже извелась.
Лесник запнулся и едва не рухнул. Николас взял его под руку и глазами указал Герде на своего коня. Она схватила его поводья и повела к дому. Николас помогал шагать её отцу. Стойкий мужчина, ноги не держали, а он всё равно старался сохранить лицо. Мог бы, от помощи отказался бы.
Аккуратный ухоженный деревянный домик стоял на отшибе у самого леса. Возле него был разбит небольшой огород без следов сорняков. Отгороженные плетнём, по двору бегали куры.
– Я всё сделаю! – объявила Герда прежде, чем Николас успел попросить, и направила коня в сарай.
Хорошо, что скакун смирный, хотя Эглаборг подтрунивал, что у Николаса все животные смирные. А попробовали бы они такими не быть!
Гед отпер дверь. Пахнуло свежей выпечкой и щами.
– Я уже думала Заградского просить, чтобы он над тобой смилостивился! – всплеснула руками, отворачиваясь от печи, невысокая женщина.
Она тоже выглядела измождённой от недосыпа. Тёмно-русые волосы косицей были обмотаны вокруг головы.
– Мастер Стигс! – Эглаборг стиснул его в медвежьих объятиях. – Я так испугался, когда вы пропали! Мастер Мрий такого про этот лес рассказал! Нам жутко повезло выбраться живыми.
– Тише, задушишь! – закряхтел Николас.
С порога донёсся приглушённый смешок.
– Герда, живая! – бросилась к ней мать.
– Да со мной ничего не случилось бы. Морти меня защищал, он самый-самый лучший!
Герда вцепилась в Николаса с другой стороны. Вот-вот он упадёт, погребённый под всеобщим обожанием.
– Ступать курей кормить. И лошадям сена поддай. Ты же обещала всё сделать! – укорил дочку Гед.
Чмокнув мать в щёку, девочка убежала на улицу. Лесник, помогая себе руками, тяжело опустился на лавку.
– Зофьюшка, накорми гостей. Нельзя забывать об учтивости, что бы ни происходило вокруг, – попросил он, откидываясь на стену.
Вместо жены к нему подошёл Эглаборг с чашкой терпкого зелья.
– Выпейте – полегчает.
Гед принялся греть ладони о стенки чашки, принюхиваясь к дурманному запаху. Целитель по привычке провёл руками над его аурой.
– Не стоит, – тихо, но веско остановил его лесник. – Не привлекайте лишнего внимания. Я выкарабкаюсь и так.
Зофья расставила на столе миски с супом, и гости принялись завтракать, но не успели доесть, как с улицы донеслись шаги. В дверь постучали так, словно хотели выбить. Гед дёрнулся было открыть, но его опередил Николас. На пороге стоял грузный мужчина с заметной залысиной на макушке и гневно стрелял глазами внутрь комнаты.
– Ты кто? Где хозяин?
– Мастер Заградский, смилостивьтесь! Он после допроса едва до дома дошёл! – взмолилась Зофья, заламывая руки.
Гед нахмурился так, что высокий лоб пошёл тонкими складками.
– Едва, значит, виноват! – пригрозил Заградский пухлым пальцем.
– Но Лучезарные его оправдали.
– Он их обманул! – Обвинитель обратился к леснику: – Милана к тебе перед смертью ходила, с тобой ругалась. Весь город об этом знает. Вы никогда не ладили.
– Для того, чтобы не ладить, нужно хоть изредка общаться, – покачал головой Гед. – Соболью шубку она хотела. Зофья подтвердит. Я сказал обождать до осени, сейчас не сезон. Но вы же знаете свою жену, ждать она не могла. А я не мог согласиться, потому что нам с вами первыми отвечать бы пришлось, что законы нарушаем. Вот и вышла ссора.
– Шубка?! Да я ей из Стольного сколько угодно шубок мог выписать!
Гед пожал плечами:
– Откуда мне знать, что у вас за закрытыми дверьми происходило?
– В лесу он был в то время, как Милка умерла. Вон, лекаря из трясины спасал, – Зофья указала на Эглаборга.
Тот вытаращил глаза, но кивнул.
– С чего я должен вам верить? Что это за люди? А вдруг наёмники? – Заградский надвинулся на Николаса грозовой тучей. – Кто таков, отвечай! Я, между прочим, губернатор Белоземья и королевскую власть представляю.
– Мортимер Стигс, рыцарь из кундского ордена. Еду в Элам бить иноверцев, – он протянул губернатору свои бумаги. – А лекарь мой личный.
Заградский пробежался по грамотам глазами, разве что на зуб не попробовал. Хорошо, что они настоящие, кроме имени, конечно.
– В Белоземье законы гостеприимства священны, – ответил Гед на немой вопрос во взгляде губернатора.
– А что стряслось-то? – недоумевал Николас.
– Жену мою, Миланушку, убили. Странник в балахоне во двор её позвал. Темно уже было. Вышла она, долго не возвращалась. Слуги её нашли и тревогу забили: мол, от страха умерла. На земле лежит, рот раскрыт, сердце не бьётся, волосы поседели, хотя раньше чёрные как смоль были.
Ого! Похоже, демон напал. Надо бы разузнать, а то вдруг нашествие. Если есть шанс остановить, проходить мимо нельзя, пускай даже воевать с демонами под носом у Лучезарных очень опасно.
– А что странник?
– Так его уже и след простыл, – пожал плечами Заградский. – Вот ищем.
– Если хотите, могу помочь. У меня есть опыт в таких делах, – предложил Николас. – Да и дорога до Элама дальняя, никаких сбережений не хватит.
– Что ж… – Заградский задумчиво пожевал губами, оглядывая всё помещение. – Раз Лучезарные заявили, что Миланушка своей смертью умерла и дознавателя из Стольного нам не полагается… Только за работу и проживание у нас надо пошлину платить. То на то и выйдет, думаю.
Николас аж поперхнулся. Платить за услуги не любили нигде, но чтобы в наглую заявить, что не дадут ни медьки?
– Значит, мы сегодня же поедем дальше, – объявил Николас.
– Нет, пока убийцу не найдут, никого из города не выпустят. К тому же, вечером будут праздновать начало сбора урожая. В такое время даже добрым единоверческим рыцарям в дорогу пускаться нельзя.
Ридамар староверческий они празднуют. Будут на высоком месте жечь костры, резать скот, есть черничные пироги, катать брёвна с горок, перетягивать канаты и танцевать до упаду. Добрые единоверцы, на свои праздники выдумки не хватило?
– Вы нас ещё и обобрать хотите? – Николас недовольно сложил руки на груди. – Хоть тело покажите, свидетелей назовите.
– В храме она, где ей ещё быть? Погребение только после праздника справлять можно. Суеверные тут все. Уж десять лет, как губернатор, а всё не привыкну, что они постоянно Голубым Капюшонам жалуются. Гед вас проводит. Если что, свояк, с тебя три шкуры спущу. На шубку соболью.
Заградский удалился, вернулась Герда. Вместе они доели остывший завтрак.
– Отдыхайте, мы сами найдём дорогу, – сказал Николас Геду. – Город-то крохотный.
– Не переживайте, я в отдыхе нуждаюсь не больше вашего, – ответил лесник.
Знакомо выпрямился и задышал ровно и глубоко, будто восстанавливал резерв. Явно обучен. Как бы на его ауру без амулета взглянуть?
– Я с вами! – заявила Герда.
– Нет, останься и помоги матери убрать со стола. Не капризничай, – осадил её отец и первым направился к двери.
Девочка недовольно топнула ногой.
***
Оштукатуренный белый храм пах могильным холодом. Стройные резные башни упирались в небо, круглое окно-роза во всю стену поблёскивало в солнечных лучах. Стекло, пусть даже мутное, в Волынцах было редкостью. Обычно окна закрывали бычьим пузырём или слюдой. Но для храмов всегда делали стеклянные окна. В городах побогаче выкладывали целые картины-витражи из цветных стёкол. Здесь же денег явно не хватало, поэтому обошлись прозрачным стеклом.
