СУД
Здесь каждый вход, и свод,и колоннады зданий,и в римских цифрах годнапоминают ходсудебных заседаний.
Да, Ленинград — судья,чье слово непреклонно.Он судит, не щадя.Строг Невский, как статьяВерховного закона.
По пунктам разобравпроцесс борьбы жестокой,он рассудил, кто прав, —издольщик или граф,заводчик или токарь.
И он был прав, когдабыл грозен, осажденный,в дни голода и льда;и от его судане скрылся осужденный.
Нельзя прийти лжецомк колоннам Ленинграда,ни трусом, ни льстецом!Перед его лицомво всем признаться надо.
И я пришел, и встал,и все по форме сделал;прошнуровал и сдал,чтоб он перелисталмое с тобою «Дело».
Вот первый лист любвии правды светлоглазой;и здесь не покривилни помыслом, ни фразой.
А это лист второй.Он розов и надушен.Но, как жучок поройютится под корой, —жизнь точит равнодушье.
Но вот и третья часть…Как может быть оправданпозволивший подпастьсебе и ей под властьк проклятым полуправдам?
И дальше — как ни тщусья вырваться из кругаобманных глаз и уст, —осталась кража чувстввзаимно, друг у друга.
Итак, суди, судья,с заката до рассвета,суди по всем статьям,по всей длине проспекта.
Воздай и ей и мнеза соучастье в краже,суди, поставь к стенеобъятья наши даже.
Ведь был же нам знакомтвой кодекс непреложный!Пусть действует закон:лжи место под замком.Жить только правдой можно.
О, Ленинград, не зряпришел я с делом личным!Быть мелкими нельзяперед твоим величьем.
«СТРЕЛА»
Когда под бой часовстрана ко сну отходит,с перрона в 0 часов«Стрела» в Москву отходит.
И в тот же час, подрядвагоны выдвигая,навстречу, в Ленинград,спешит «Стрела» другая.
И разные чуть-чутьдва близнеца-вокзала,держа в руках весь путь,стоят, с толпою в залах.
Среди лесов странызвуча колесной речью,несутся две «Стрелы»,как две любви, навстречу.
В Москву и в Ленинград —две встречи, две разлуки,двух ожидании взгляд,двух расставании руки.
Но могут же, летято в соснах, то в березах,на пять минут хотя бсойтись два паровоза!
В Клину ли, в Бологом,хоть на каком разъезде,хоть постоять вдвоем,хоть прогуляться вместе…
И вдруг — подать рукой! —из-за ночного лесалетят, один в другойворвались два экспресса,
два грома двух сердец,свет двух мелькнувших окон,но каждый в свой конецуходит одиноко…
Глазами окна жгут,исколоты лесами,но поезда не ждут,нет встречи в расписанье.
И ночь черным-черна,лишь версты у порога…Поистине онажелезная, дорога.
Мне грустно — позадимосты, каналы, Невский;и площадь, где сидитв раздумье Чернышевский
и всадник на скалес простертою рукою;и крейсер, где в чехлеорудье на покое;
и площади в огнях;и темные под утропорталы, что менявыслушивали мудро…
Я заглянул в глазаи сердце Ленинграда —он миру показал,как жить на свете надо.
И пусть молчит тоска,и о былом ни слова!Уже видна Москва,как утро жизни новой.
…Я не хотел терятьтебя. Но есть границы.Закончена тетрадь.В ней больше ни страницы.
ПОД ОДНИМ НЕБОМ (1960–1962)
ЯНВАРЬ
Снега нет, стужи нет, хуже нет таких зим.Календарь искажен январем дождевым.
Солнца зимнего нет — синевы с белизной,нет и лыжных следов на опушке лесной.
Нет метелей, и нет снеговой тишины,нет взаимных снежков, мы и их лишены.
Жалко лет, жалко дней, жалко долгой любви;больно мне, трудно ей — как душой ни криви!
Не приходит мороз, нет слепящего дня,чтобы он, как наркоз, обезболил меня.
Где же он, где же он, почему его нет,запорошенных звезд замороженный свет?
Все туман да туман, без зари на заре…О, жестокий обман — теплый дождь в январе!
ХОЛОД
Начинался снегопад, будто небо в набатстало бить — стало быть, начался снегопад.
Опускаться, как занавес белого сна,кисеей без конца начала белизна,
и последний, единственный градус теплапревратился в оконную пальму стекла…
Вот и боль заморозилась, полдень настал,сердце в гранях застыло, как горный хрусталь,
и не чувствует больше! Морозный, дневной,стал зеркален и бел этот мир ледяной.
О, холодное солнце февральских небес,ты теперь — лишь глаза ослепляющий блеск;
ты бессильно царишь, золотишь купола,а на иней в окне не хватает тепла.
Солнце молча стоит далеко от земли,а теперь и метели весь мир замели.
АПРЕЛЬ
