Лучи солнца жгли кожу.
У причала она сразу все увидела: три грузовика, груженные гравием и песком, кучи песка, широкое пространство реки и — дьявола. Драг-драг-драг, драг-драг-драг… Она отчетливо слышала его устрашающее рычание.
Да, тогда река была раем. Сейчас, когда здесь был дьявол, рай был разрушен, исчез, как замок из песка.
Драг-драг-драг, драг-драг-драг… В ее сознании воспоминания о вчерашнем переплетались с реальностью настоящего.
Она помнила: как-то утром, по дороге к реке, они с Эмпином увидели много народу во дворе старика Анонга, который вплотную примыкал к песчаному берегу реки. Густая трава талахиб, долго служившая здесь хорошую службу тем, кто не имел своих задворок, была скошена. За каких-нибудь три-четыре дня весь бывший участок травы разровняли, установили столбы с проводами, навесили фонари, построили маленькую лавчонку, огородили песчаный берег высокими бамбуковыми шестами.
Не прошло и недели, как в реку шагнула огромная машина, землечерпалка. Ее установили на платформе из сплошного железа. Платформа была двенадцати футов в высоту, пятнадцати футов в ширину и сорока футов в длину.
Причал. О нем только и говорили все вокруг. Для них с Эмпином он, пожалуй, ничего определенного не значил. Но для тех, кто имел отношение к строительству, значение его было ясно: восемнадцать песо за каждый грузовик песка — владельцу причала, сорок сентаво за каждую груженую лодку — машинисту землечерпалки, двадцать песо за каждую лодку — грузчикам, тридцать сентаво за каждый грузовик — муниципалитету в качестве арендной платы за транспорт. Каждый день река давала до сорока грузовиков песка.
Драг-драг-драг, драг-драг-драг… Пасть чудовища погружалась глубоко в воду и снова появлялась на поверхности, полная темного песка, который она выплевывала в большую лодку.
«Совсем как дьявол, правда?» В ее вопросе к Эмпину слышалась робость. Они рассматривали рычащую машину. «Правда, как дьявол?» Ей никогда не доводилось видеть дьявола, но, когда она увидела это огромное чудовище, смутные образы, населявшие ее воображение, ожили, пришли в движение, стали явью.
Драг-драг-драг, драг-драг-драг… Показались зубы дьявола, и в ее памяти всплыли последние мгновения, проведенные вместе с Эмпином.
«Ненет, смотри, я сейчас нырну надолго». Она, улыбаясь, наблюдала, как далеко летит в прыжке Эмпин, но вдруг, осознав, что он прыгнул в сторону дьявола, ощутила леденящий ужас. «Не туда, не туда, Эмпин!» Изо всей силы она прокричала имя Эмпина, но рев дьявола поглотил ее слабый голос. «Эмпин, Эмпин!»
Она ждала, когда он вынырнет. Долго ждала. Но он все не показывался. Вдруг рев дьявола прекратился. И она содрогнулась, услышав оглушительный крик людей, находившихся на платформе. Они кричали, кричали что-то разное, но она слышала только одно — имя Эмпина. «Эмпин, Эмпин!»
Драг-драг-драг, драг-драг-драг. Дьявол заскрежетал. Она глохла от его рева, от этого изнуряющего скрежета.
В небе еще ярче, еще сильней полыхало солнце.
Она не отрываясь смотрела на пасть дьявола. Долго смотрела. Не мигая. Огромные зубы погружались в глубину вод и снова показывались из воды, выплевывая темный песок. Драг-драг-драг, драг-драг-драг. Ей показалось, что песок начал менять свой цвет, он постепенно краснел, становился вязким, пока не появилась кровь, чистая свежая кровь, что шла из растерзанного тела Эмпина. Драг-драг-драг… И вдруг устрашающий рев дьявола превратился в издевательский хохот, заглушивший жалобный стон Эмпина, который ей почудился.
Она поморгала глазами, потом подняла с земли маленький камушек. Большие волны на реке, казалось, звали ее к себе. Она двинулась к воде, чтобы еще раз ощутить ее прохладу.
— Ты гадина, гадина, дьявол!
Она кричала до хрипоты в горле. Затем подняла правую руку и изо всех сил кинула камень в сторону дьявола. Мгновение камень летел, вращаясь в воздухе, но, не в силах одолеть свой вес, упал в воду. Он отлетел от нее лишь на несколько шагов. Но она хорошо видела, как от падения камня на воде возник круг. Сначала он был маленький, не больше ее сжатого кулака, однако затем стал увеличиваться, потом другие круги все расширялись, все росли, все отдалялись, пока она не увидела, что самый большой и дальний круг достиг наконец того места, где был рычащий дьявол.
АНГЛОЯЗЫЧНАЯ НОВЕЛЛА
Франсиско Арсельяна
ЖЕЛТАЯ ШАЛЬ
Перевод И. Смирнова
Мне сделано странное предостережение: я почувствовал, как надо мною прошелестело крыло безумия.
Шарль Бодлер. «Сокровенный дневник»I. Рассказ мужчины (1953)Пепе переехала; впрочем, отыскать ее легко. Новый дом в квартале от Тафт-авеню, в сотне ярдов от пересечения с улицей Сан-Андрес. Улица далеко не роскошная, даже грязноватая, зато тихая. Трудно поверить, что совсем рядом пересекает город главная магистраль юга страны.
Сам дом тоже необычен. Он многоквартирный, но по виду вовсе не похож на своих собратьев. Скорее он напоминает особняк. Да, именно особняк, жилище какого-нибудь богача… еще не превращенное в гостиницу.
Его окружает стена почти в человеческий рост. Ворота — створки из крепкого дерева, окованные медными пластинами с тонкой чеканкой, — приоткрыты ровно настолько, чтобы протиснулся один человек.
Во дворе эвкалипты, увитые лианами, фонтан, папоротники и цветущие кусты в огромных кадках, квадратный газон, засеянный редкой бермудской травой, местами в проплешинах.
Бетонированная дорожка ведет от въездной арки к дому, огибает его и скрывается где-то на заднем дворе.
Я разглядел два входа: один — во флигеле, другой — на фасаде; им-то я и воспользовался.
Три бетонные ступеньки, открытая бетонированная площадка. Высокая дверь понизу на треть отделана мореным дубом, а выше украшена флорентийской мозаикой и чеканкой.
Внутри было прохладно. И вовсе не сумрачно. Свет проникал сквозь притворенную парадную дверь и через боковой вход. Кроме того, лестничный пролет завершался потолочным плафоном, открывавшим доступ дневному свету.
Стенные панели и паркет из темно-коричневого дуба. На стене параллельно лестничному маршу почтовые ящики с фамилиями владельцев и черными кнопками; повыше — медные заглавные буквы от A до G.
Первый лестничный пролет широкий, крытый ковром. На первую площадку выходят три двери — перед каждой коврик: это квартиры A, B и C.
По обе стороны главной лестницы — два узких марша под ковровой дорожкой, по семи ступенек каждый.
Вторая площадка замыкается высоким итальянским окном. Два узких коридора соединяют площадку с длинным вестибюлем.
Четыре двери, по две с каждой стороны, выходят в этот вестибюль: перед глазами — квартиры D и E, за спиной — F и C. И вновь высокое итальянское окно.
Квартира Пепе — под литерой F.
Я толкнул входную дверь и в тот момент, когда она чуть приоткрылась, увидел, что там, впереди, прямо напротив меня, приоткрылась другая дверь и замерла, когда я придержал свою. За ней я разглядел человека. Я стоял и ждал. Тот, другой, был терпелив и не пытался нарушить молчание. Видно, придется мне окликнуть его. Но прежде я шагнул через порог. Увидев, что человек устремился навстречу мне из противоположной двери как раз в тот момент, когда я сделал шаг, я понял, что передо мною зеркало, высокое стенное зеркало.
Прихожая была пуста.
Зеркало помещалось в первой комнате на стене, точно напротив входной двери и прохода из прихожей в комнату.
Первая комната — прямоугольная, слегка вытянутой формы. За ней другая, большая и квадратная. Туда-то я и направился. Присел на кровать Пепе. Скинул башмаки и остался в носках. Потом прилег на кровать и стал ждать.
Я не завтракал и здорово устал, но мне было важно оказаться здесь, когда она придет. Посмотрел на часы. Четверть второго.
Она не появится раньше чем через три часа. Я лежал на кровати Пепе и ждал. В квартире тишина. Тихо настолько, что можно уловить звуки гудящей в квартале отсюда магистрали. День теплый, но в квартире прохладно. Единственное на всю квартиру окно — в первой комнате, единственное, но огромное. Похоже, что, вставляя его, вынули всю стену. Окно наглухо затянуто шторами. Впрочем, где-то спрятаны вентиляторы. Я скорее чувствую, как они гонят воздух, чем слышу их шум; искать, где они, мне не хочется.
Вот застучала мотыга в скверике на другой стороне улицы. Струя воды зазвенела, наполняя ведро, а потом глухо ударила в землю. Смеются и кричат дети на школьном дворе в квартале отсюда, там, где церковь и море. Мне кажется, я даже слышу дыхание моря.
Каждый раз, когда, судя по звуку, автомобиль въезжает на улицу, я приподнимаюсь. Автомобиль приближается, я оттягиваю штору и, вскочив с кровати, протискиваюсь между шторой и окном и прижимаюсь к стеклу. Смотрю вниз. Я не отхожу от окна, покуда автомобиль не проедет мимо.
