И надо же этому случиться в этом месте. В этом проклятом месте, где все смотрят на них. Это тебе за «грязную бабу» — мою мать, это тебе за «разных братьев и сестер»! — приговаривал Импен, с остервенением лупцуя своего грозного противника. А это за «черного негра», которого ты все время презирал и над которым измывался! Все тут его ненавидят. Так он убьет этого Огора… Убьет. Убьет!
Импен бил кулаками изо всей силы. На руках и шее у него набухли и рельефно обозначились жилы. Огор извивался под ним, как побитая собака, прижатый к земле железным прессом. И вдруг в какой-то миг ему удалось все-таки скинуть с себя Импена и оказаться сверху. Теперь уже Импен старался выскользнуть из-под него, сбросить с себя врага, но это ему никак не удавалось. На него градом посыпались удары Огора. Он вывернулся на правый бок, и в лицо ему ударили лучи солнца, заставив на мгновение зажмурить глаза. Вот он уже лежит лицом вниз, «целуя» землю. Но Импен не ощущал боли. Он ее совсем не чувствовал. Казалось, что в ударах Огора уже не было прежней силы. Внезапно, собрав всю свою мощь, Импен рванулся в сторону и сумел подмять под себя Огора. Лицо противника оказалось прямо перед ним. Импен замолотил по нему кулаками. Бил куда попало. Бил в лицо. Бил в грудь. Бил, бил, бил…
Огор обессилел. Руки его плохо слушались. Он уже почти не в состоянии был сопротивляться и тяжело дышал. Только глаза его по-прежнему горели злым огнем. Импен ударил его еще несколько раз. Разбитые губы Огора слегка зашевелились, и он с трудом разлепил их, приоткрыв рот. Руки задиры потянулись кверху.
— И-импен… — еле слышно простонал побежденный Огор. — И-импен… Твоя взяла… Я с-сдаюсь… С-сдаюсь…
Рука Импена застыла в воздухе. Ему расхотелось бить поверженного врага. Сам Огор запросил у него пощады! Он поднял голову вверх и глубоко вздохнул. Прошло еще несколько мгновений, прежде чем он смог осторожно подняться на ноги и взглянуть сверху на распростертого в пыли Огора.
Кругом стояла непривычная тишина: никто не решался нарушить покой победителя. Все сгрудились вокруг, еще не веря в то, что произошло, и разглядывали Импена со всех сторон. Один за другим ребята становились рядом с ним. В их взглядах уже не чувствовалось враждебности. Но он никак не мог поверить в то, что они теперь с ним заодно, и в свою очередь молча глядел на них.
Сердце чернокожего мальчика замирало от радости. Он испытывал настоящее счастье. Теперь все заговорят о нем по-другому! Он потер свои кулаки один о другой, почувствовав, что у него как бы прибавилось сил. Прибавилось уверенности, смелости. Его станут теперь уважать и побаиваться в их округе. И он вновь осознал, каким беспомощным и жалким выглядел сейчас Огор. Импен гордо поднял голову.
Освещенный жаркими лучами полуденного солнца, словно раненый воин, он твердо стоял на ногах — настоящий победитель.
Хосе К. Умали
РЕЧНОЙ ДЬЯВОЛ
© «Sagisag», 1979
Перевод Л. Шкарбан
Она внимательно прислушалась к шороху, донесшемуся от рисового снопа. Не разгибаясь, чуть приподняла голову и посмотрела вокруг. Мамы еще нет. Наверное, шуршит ящерица, выискивающая корм.
Она расслабила затекшую правую ногу. Уже довольно давно она сидит на нижней ступеньке их бамбуковой лестницы, упираясь в землю вытянутыми носками. Потом снова наклонилась, подперла ладонью подбородок и щепкой, которую держала в другой руке, потыкала в буквы, только что написанные ею на сухой земле.
«Помни, Ненет, что я тебе говорю, не ходи к причалу на реку». Мать строго наказывала ей это, уходя из дома. Ненет знала, что такими вещами мама не шутит. Сколько раз ей сильно доставалось за то, что она ходила к причалу.
Ненет скоро будет восемь лет. Ей уже ясен смысл многих вещей и событий. Она не строптива. Но когда речь идет о причале, когда запрещают ходить на реку, в ней все бунтует.
«Ты гадина, ты дьявол! Гадина! Гадина!» Она внезапно встала и начала быстро стирать ногой буквы, которые только что снова и снова писала. «Дьявол!» Казалось, каждая буква смотрела в упор, в каждой был вызов: «Гадина! Гадина!»
В небе пылало раскаленное солнце. Его лучи обжигали кожу. Вот так же сияло солнце, когда хоронили ее друга Эмпина. Эмпин разозлил дьявола и стал его жертвой.
Невдалеке она увидела приближающегося к ней дядюшку Ильо. Он направлялся к реке. На плече у него была большая сеть, у пояса висела посудина для улова.
— Дядя Ильо, дьявол еще там, у реки?
— Дьявол? — Дядюшка Ильо был озадачен.
— Да, дьявол, который ест песок.
— Песок ест?
От удивления кожа на лбу дяди Ильо собралась в глубокие складки.
— Да, дьявол, который ест песок, дьявол, который съел Эмпина.
При последних словах девочки дядюшка Ильо понимающе кивнул головой.
— А, тот самый! Он еще не ушел. Ты не ходи на причал. Как бы снова жертв не было.
Дядюшка Ильо свернул на тропу, ведущую к реке.
«Опять жертва». Теперь она хорошо знает, что это значит. Когда утонул в реке малыш тетушки Бестре, по всей деревне разнеслась весть: «Снова жертва». То же самое было, когда утонул сын Берто Тинапая, — снова была «жертва». Она знала: все это началось с тех пор, как появился дьявол.
Ей было известно значение слова «жертва», но она не воспринимала во всей полноте жестокость этого слова до тех пор, пока новой жертвой не стал сын деревенского алькальда Эмпин. Ее товарищ Эмпин. Жестокий дьявол, жестокая река! Она почувствовала, как яростно все в ней восстает против этого. Она сама видела, как произошло то ужасное событие.
Внезапно обжигающий ветер усилился. Высокие стволы бамбука позади дома зашелестели листвой, будто жалуясь. За этим высоким бамбуком часто скрывался Эмпин, когда они играли в прятки. «Выходи, Эмпин, выходи!»
Он был смешлив, этот Эмпин. Когда он ловил стрекоз, то кричал изо всех сил: «Стрекоза, не уйдешь, к нам, сопливым, попадешь!» Но часто ему не удавалось поймать стрекозу, он гнался за ней, она — за ним, они петляли среди бамбуковых стволов, среди банановых деревьев, пока не оказывались на берегу реки.
Там, у реки, они с Эмпином проводили не один час, бродя по мелководью, строя замки из песка.
«Хороший дом, правда?» — Эмпин с гордостью указывал на песчаный замок. «Нет, — немедленно возражала она ему, — мне не нравится, это уродина, а вон тот красивый». Эмпину приходилось строить другой, еще лучше. Она не отставала. Они строили все больше и больше замков из песка, все красивей и красивей. Но их замки были непрочны, стоило только неосторожно их задеть, и они рушились, рассыпались.
Когда им надоедало строить замки, они собирали ракушки, ныряли за кабиби и другими съедобными моллюсками, ощупью искали на дне черных угрей, ловили на удочку рыбку лулуби, используя в качестве приманки хвосты стрекоз.
Тогда для них с Эмпином река была раем. Им не приходило в голову, что этот рай может в одно мгновение разрушиться, рассыпаться, исчезнуть, как их замки из песка.
Она направилась за дом. Солнце жгло еще сильней. «Он думает, что я его боюсь, дьявол, гадина», — повторяла она самой себе.
Рядом с деревом камачили она увидела на привязи старого буйвола дядюшки Пило. Подойдя к нему, она стала внимательно рассматривать его грязные рога. Ей хотелось пожаловаться на дьявола у реки. Но нет, буйвол дядюшки Пило ему не соперник. Он стар и слаб, а дьявол большой, сильный, свирепый, он показывает острые зубы.
Шагах в десяти от того места, где стоял буйвол, под раскидистым манговым деревом, был муравейник. Она долго смотрела на него и наконец осторожно приблизилась. Ей вспомнились слова, которые она часто слышала от матери: «Дух муравейника — могущественный старик. Хороший человек ему друг, плохой — враг». Мать всегда наказывала ей, чтобы, проходя мимо муравейника, она не забывала вежливо спросить: «Можно пройти, дедушка?»
На этот раз, приблизившись к муравейнику, Ненет не ограничилась просьбой о разрешении пройти.
— Дедушка, разве ты не сердит на дьявола у реки? Он гадина, он съел Эмпина, и еще он ест песок. Дедушка, прогони его, он гадина, разве ты не сердит на него, дедушка?
Она ждала ответа, но ничего, кроме молчания, не последовало за ее просьбой. Ненет огорчилась. По ее представлениям, только старый хранитель муравейника мог бы прогнать дьявола. Но, видно, и волшебный дед испугался его.
«Я тебя не боюсь, не думай, гадина. Ты съел Эмпина, ты съел Эмпина».
Ноги Ненет двинулись на сей раз туда, в том самом направлении — к причалу, на реку, где был дьявол.
Лучи солнца жгли кожу.
У причала она сразу все увидела: три грузовика, груженные гравием и песком, кучи песка, широкое пространство реки и — дьявола. Драг-драг-драг, драг-драг-драг… Она отчетливо слышала его устрашающее рычание.
