— Не беспокойся, — заверил Юрась, — тебе ничто не угрожает.
— Тогда зачем меня связали? Зачем бросили в яму?
— Видишь ли… — Гетман замялся.
— Понимаю. В присутствии янычар и татарских мурз вы не могли поступить со мной иначе. Не так ли? — помог ему Арсен.
— А ты догадлив, казак, — согласился гетман. — Ну, рассказывай дальше!
— Развяжите мне руки. Иначе я не буду говорить… Чего вам меня бояться? За дверями ведь стража!
— Я не боюсь тебя… Это сделано на случай, если сюда зайдёт кто-нибудь из иноземцев, как ты выразился, — вывернулся Юрась. — Так что потерпи немного… Мне не хотелось бы, чтобы нас застали за мирной беседой. Ведь сам понимаешь, здесь следят за каждым моим шагом…
— Зачем тогда сидеть здесь?
— Как это? — не понял Юрась.
— Какой вы гетман, если ваши руки связаны, как и мои? За вами следят иноземцы! Вы выполняете их волю… Не пора ли, пан гетман, бросить все и вернуться к своему народу? Именно это хочет знать кошевой Серко… Он очень любил, высоко ценил вашего отца и надеется, что сын Богдана отречётся от извечных наших врагов — турецкого султана, крымского хана, разоривших за последние пять — десять лет пол-Украины, и вместе с левобережными казаками да запорожцами станет против них! В таком случае народ простит и забудет вашу вину…
Юрась побледнел. Едва сдерживая себя, сказал:
— Как мыслит себе кошевой Серко моё возвращение в лоно народа? Если бы я хотел это сделать, так турки не позволят. Меня сразу же схватят!
— Мы помогли бы. Было бы только ваше согласие.
— Значит, Серко предлагает мне измену?
— Изменить можно друзьям, товарищам, народу своему, отчизне… Но бегство от врагов своего народа назвать изменой нельзя.
— Это мои союзники!
— Это злейшие враги!.. Султан Магомет творит на нашей земле то же, что когда-то делал Батый, — до последнего истребляет население… Ничто не может оправдать вашего союза с ним…
— Ты ещё мальчишка и ничего не понимаешь! — воскликнул в раздражении гетман. — Жестокость и насилие — неотъемлемые признаки любой власти.
— Да, власть — это насилие, но разумные правители ограничивают его законом, который и сами, если они уважают себя, не должны преступать и не преступают. А где пренебрегают законом, там начинается своеволие и жестокость… Ни султан, ни хан не придерживаются закона даже на своей родине, так чего же вы хотите от них здесь, на чужой земле, среди чуждого им народа? Они арканом и саблей уничтожат всех нас до единого!
Гетман не ожидал такой отповеди от простого на первый взгляд казака и был крайне удивлён. Но вдруг до его сознания дошло, что, возможно, казак намекает на то, что и гетман чинит беззакония, истязая жителей этого края и вымогая у них золото, серебро и всякие другие драгоценности. Он покраснел и зловеще впился холодным взглядом в смельчака, однако Арсен не отвёл своих глаз. Это ещё больше разъярило Юрася: он не терпел, когда кто-нибудь мог выдержать его взгляд.
— Серко, видать, знал, кого посылать, — со значением промолвил он. — У тебя острый язык. Но запомни, что часто язык — наш враг и из-за него не одна голова слетела с плеч!..
Это была прямая угроза. А Звенигора знал, что у Юрия Хмельницкого, человека несдержанного, болезненно уязвимого, исступлённого, от угрозы до решительного действия — один шаг. Заметив, как зло блеснули чёрные глаза гетмана, он вздрогнул и пожалел, что был так откровенен.
— Ясновельможный пан гетман…
Но Юрась перебил его:
— Все запорожцы — мои враги! Если б я смог, то всех отправил бы султану на галеры! И ты среди них был бы не последним!..
Неизвестно, чем закончилась бы эта необычная беседа, но тут вдруг распахнулась дверь и на пороге появился Палий. Гетман ошалело смотрел на незнакомца, вслед за которым в комнату ввалились вооружённые люди. Казалось, у гетмана отнялся язык.
— Слава богу, успели! — воскликнул Палий, бросаясь к Арсену и разрезая у него на руках верёвки.
— Арсен! Брат! — Роман схватил Арсена в объятия, поцеловал в щеку. — Мы так боялись за тебя!
А позади стоял, раскинув руки, Спыхальский и, чуть не плача от радости, улыбался. Усы его встопорщились и шевелились, как у кота. Лишь только Роман отпустил Арсена, пан Мартын сгрёб его своими медвежьими лапами и крепко прижал к груди.
— Живой, голуба! Живой, холера! — загудел Арсену в ухо. — Вот скинем с тебя штаны да всыплем как следует, сорвиголова ты мой любый, чтоб знал, как лезть поперёд батьки в пекло! Чтоб слушался старших, когда они уму-разуму поучают!
Оттолкнув Арсена от себя, он действительно дал ему леща по спине и вытер кулаком мокрую щеку. Чувства поляка были так непосредственны и искренни, что Арсен, смеясь, схватил его за плечи и чмокнул в жёсткие, как спицы, усы.
— Благодарствую, Мартын! Благодарствую, брат! — поклонился он и сразу посерьёзнел. — Думаю, вы пожаловали сюда не надолго?.. Дело сделано, пора, пожалуй, прощаться с хозяином этих покоев?
Все повернулись к Юрасю Хмельницкому. Гетман сник за столом, затравленно поглядывая на засыпанных снегом казаков, которые невесть как появились здесь.
— Челом тебе, пан гетман! — выступил вперёд Палий. — По правде сказать, не чаял я уже когда-либо свидеться с тобой. Но вот довелось. Недаром говорят, гора с горою не сходятся… Почитай, лет семнадцать минуло с тех пор, как в последний раз видел тебя…
— Ты кто? — хрипло спросил Хмельницкий.
— Был когда-то казаком Нежинского полка… Помнишь такой?
— Помню…
— А теперь вольная птица: абшит получил… И стал запорожцем…
— Чего ты хочешь от меня?
— Ничего!.. Вот вызволил товарища, гляжу на тебя — неужели ты и впрямь сын Богдана?
— То есть?..
— Не верится… Если б гетман увидел, что ты натворил на Украине, выродок, он тебя сам, своими руками, задушил бы, как паршивого щенка!
— Ты пришёл убить меня?
Они прямо смотрели друг другу в глаза. Почти ровесники. Палий, правда, был на несколько лет старше, но выглядел моложе гетмана. Один из них снискал славу великого неудачника в личной жизни, разорителя и губителя отчизны, мучителя и безжалостного убийцы; второй ещё не был знаменит и даже не подозревал, что станет известнейшим человеком на Украине и самой светлой личностью её истории того времени.
И вот судьба свела их и поставила друг против друга: немощного, слабовольного Юрася Хмельницкого и высокого, могучего, как дуб, сильного духом Семена Палия.
Увидев, как расширились от ужаса глаза гетмана, Палий горько улыбнулся и сказал:
— Честно говоря, ты давно заслужил виселицы, Юрий!
— Почему ты меня так называешь?!
— Ведь мы товарищи… Вылетели из одного гнёзда: киевская коллегия — наша alma mater.
