— Но как вы можете?! — воскликнул он, судорожными глотками ловя удравшее дыхание. — Мы же патриоты, как и вы!
— Запомни раз и навсегда, отожравшаяся на народной крови гнида, — сотник подошел вплотную, и при каждом слове тыкал предводителя черносотенцев длинным пальцем в грудь. — Мы не против, что цари, императоры и всякие прочие аристократические выблядки правили страной в прошлом, но вот в будущем им места нет. Провозглашая своим лозунгом национальную русскую культуру, евразийство идейно отталкивается от всего послепетровского, санкт-петербургского периода русской истории!
Ого, цитата из «Наследия Чингисхана», и почти точная.
Да, похоже, что офицеров Народной дружины натаскивают не только на уличные драки и погромы.
— Но сейчас речь не об этом, — продолжил сотник. — Посади-ка его за стол… Ага, вот так. Видишь, вон ту штуковину? — и он указал в угол, где виднелась массивная туша сейфа. — Интересно было бы взглянуть что внутри.
— Но это же не мои деньги! — воскликнул осанистый, глаза его округлились. — Взносы!
Он уже не кричал, наполовину визжал, наполовину плакал, и Олегу было неловко на это смотреть. Очень хотелось выйти или хотя бы отвернуться, но он заставлял себя смотреть… нельзя показать, что он слабее «опричников», что он кабинетный рохля, бесхребетный болтун из ведомства Паука.
— Это деньги народные, — Тараканов взял со стола тяжелый шар из зеленоватого камня, исполнявший, похоже, роль пресс-папье, — так пусть они и послужат народному делу… Ключ. Мне нужен ключ, понимаешь?
— Нет! Нет! Я не могу! — предводитель СРН запыхтел, пытаясь вырваться, но его держали двое «опричников», и держали крепко, один не давал выбраться из кресла, второй прижимал руки к столу.
— Зато я могу, — и сотник обрушил шар на столешницу, под ней хрустнуло.
Осанистый взвыл.
Олег с запозданием сообразил, что Тараканов расплющил здешнему хозяину мизинец на левой руке.
— У тебя осталось девять пальцев… интересно, во сколько ты оценишь этот ключик? — сотник говорил спокойно, даже равнодушно. — Сам говорил, что деньги не твои… Чего жалеть?
— Я, пожалуй, пойду… — сказал Олег, чувствуя, как кружится голова.
Нет, и все-таки это не его дело — смотреть, как уродуют людей, пусть даже идеологических противников, тех, кто многие годы стоял, да и сейчас еще стоит на пути ПНР, травил евразийцев при каждом удобном случае.
Тараканов равнодушно кивнул:
— Конечно… Ну что, гнида, где ключ?
Олег поспешно выскочил в коридор.
Выбравшись на улицу, обнаружил, что скорая помощь подъехала ближе, и врачи грузят в нее пострадавших.
— Что там, внутри? — спросил один из двух полицейских, куривших уже у самого крыльца.
— Э… беседа, — сказал Олег, и тут из окна кабинета донесся нечленораздельный вопль.
— А, понятное дело, — страж порядка, находившийся в чине поручика, затянулся, как ни в чем не бывало. — Главное, чтобы пожара не было, и соседние дома не пострадали, ну а в остальном, хе-хе, пусть беседуют.
— Это вам так приказали?
— Ага, причем с самого верха, — поручик потыкал папиросой куда-то в небо, имя в виду то ли директора департамента полиции, то ли самого министра внутренних дел. — Не вмешиваться. Правильно, я считаю, давно пора прибрать всю эту сволоту к рукам… ишь, патриоты вшивые.
— Во-во, — поддакнул его соратник, совсем молодой, едва старше двадцати.
— Служили мы всю жизнь республике, государству… — продолжал болтать страж порядка. — Да только что такое то государство? Исполинский трест, акционерное общество, предприятие. Главная задача — денег побольше из народа выкачать, что при империи, что после семнадцатого. Может быть, вы что-то новое сумеете построить.
— Во-во.
Тут окончательно пришедший в себя Олег обратил внимание, что в переулок начали стягиваться любопытные, и за пределами оцепления из дружинников скопилась настоящая толпа.
— А вы что, статью будете писать? — полюбопытствовал поручик.
— Хм, посмотрим, может быть и статью, а может еще что-нибудь…
Масштабная драка, настоящее побоище, разгром московского отделения Союза Русского Народа — это может стать основой для чего угодно, даже для пьесы, где главным героем будет молодой дружинник, влюбленный в некую девушку, что вынуждена, скажем, работать на похотливого жирного урода из СРН и терпеть его домогательства.
Загудел клаксон, потом еще раз, толпа раздалась в стороны, открывая большой черный автомобиль.
— Проклятье, — пробормотал Олег, сообразив, что знает эту машину. — Министр?
— Что? — поручик напрягся, отшвырнул сигарету.
— Во-во… — его соратник замер с открытым ртом.
Автомобиль миновал оцепление и замер, открылась дверца, и на мостовую ступил Штилер — в безупречном сером костюме, с бриллиантовой запонкой в галстуке, и с усмешкой на физиономии.
Внутри здания появление высокого начальства тоже не осталось незамеченным, на крыльце возник Тараканов.
— Ох, черт! — воскликнул он. — Я хотел сказать, какая радость… Вы знали, что он будет?
Олег покачал головой.
Нет, он о подобном и помыслить не мог — чтобы сам Паук явился сюда? Зачем?
Министр подошел легкой походкой, протянул руку:
— Ну что, как тут у вас?
— Полный порядок, — ответил Олег.
Сотник же по-военному приложил ладонь к фуражке и отрапортовал:
— Поставленное вождем партии задание выполнено, опорный пункт идеологического противника ликвидирован, попытки агрессивного нападения на нашу мирную манифестацию с успехом отражены.
Штилер хмыкнул, оглядывая мостовую, где еще были видны капли крови и выбитые зубы.
— Мииирную? — спросил он. — Да вам, товарищ, надо у нас в министерстве работать. Хоооотите?
Тараканов улыбнулся, показывая, что шутку оценил.
— Много пострадавших? — поинтересовался министр. — И народ собрался, я смотрю.
— Народ недолго и разогнать, ваше высокопревосходительство, — вмешался поручик, выглядевший уже не апатичным и равнодушным, а подобострастным и готовым услужить.
Да, этот парень понимал, в чьих руках теперь сила и власть.
Олег слышал от приятелей в аппарате партии, что ранней весной этого года началось стремительное разбухание ПНР — сомневающиеся, колеблющиеся, не определившиеся до конца и просто приспособленцы, все дружно уверились, что Огневский прочно сидит на своем месте, и что страной управляет больше он, чем престарелый президент, и стройными рядами, толкаясь локтями, бросились вступать.
Это выглядело с одной стороны радостно, а с другой — немного противно и тревожно.
Если раньше, встретив товарища по партии, ты был уверен, что перед тобой — идейный, проверенный годами испытаний боец, то сейчас билет и значок ПНР не значили ничего, ими мог обзавестись кто угодно.
Оставалась довольно слабая надежда, что всю эту серую массу удастся перевоспитать усилиями того же ведомства Штилера.
— Зачееем разгоняяять? — протянул Паук, глядя на толпу с тем выражением, с каким волк смотрит на встреченного в лесу козленка. — Люди пришли сюда по доброй воле… порадуем их!
Он развернулся и зашагал обратно, а через мгновение вскочил на подножку автомобиля.
— Что он собирается делать? — спросил Тараканов, явно испытавший облегчение, когда начальство несколько удалилось.
— Говорить, — отозвался Олег.
Большеголовый и сутулый, с ранней сединой в волосах, министр выглядел много старше своих тридцати двух, порой его можно было принять за шестидесятилетнего, и тем больше поражала бешеная энергия, неведомо откуда появлявшаяся в этом хилом теле, когда Штилер оказывался в роли оратора.
Нет, он не рвался на трибуну, предпочитал оставаться в тени, но когда нужно, умел выступить не хуже Огневского.
— Свободные граждане великой России! — прогремел над переулком мощный голос, принадлежавший вроде бы уже не Пауку, и толпа затихла. — Посмотрите вот туда! Посмотрите!
В изящном жесте взлетела рука, указывая на здание Союза Русского Народа, с выбитыми стеклами выглядевшее довольно жалко.
— Что вы видите? Логово врагов, раздавленный гнойник на здоровой коже народа! — министр нагнетал эмоции, и только Олег, наверное, понимал, что эти эмоции не являются истинными, что они базируются на тонком расчете, на выверенном балансе интонации и точно подобранных словах.
Штилер, сам, если судить по фамилии, вряд ли принадлежавший к коренной национальности, принялся петь дифирамбы русским, искусно вплетая в свою речь мысль, что не всякий патриотизм является истинным, и что некоторые, называющие себя патриотами, на самом деле слуги романо-германского шовинизма…
И когда он картинно вопросил «С кем вы, с нами или с ними?», толпа зашлась в экстазе.
