— Теперь у тебя есть возможность быстро разбогатеть, — Пол бесстрастно смотрел перед собой.
— Мне кажется, идея какая-то странная, — сказал Чилдан. — Я не представляю, как из художественных произведений можно делать амулеты… по-моему, это просто немыслимо…
— Ты еще не знаком с таким бизнесом. Ты привязан к редкостным и уникальным вещам, как, впрочем, и я. Как и все те, о ком только что шла речь, и кто вскоре тоже посетит твой магазин.
— А что бы на моем месте сделал ты? — спросил Чилдан.
— Не пренебрегал бы предложением уважаемого импортера. Это человек предприимчивый. Мы и представить себе не можем, сколько еще на свете необразованных людей. Стандартная продукция массового производства может доставить ранее не доступные радости. Мы-то с тобой обязательно должны быть уверены, что заполучим нечто уникальное, или, по крайней мере, редкостное, недоступное для многих. И, безусловно, оригинал, а не копию или имитацию. — Взгляд Пола по-прежнему устремлялся в пространство мимо Чилдана. — И уж ни в коем случае не растиражированную в десятках тысяч экземпляров штамповку.
«Неужели он сделал-таки правильный вывод, — мучительно размышлял Чилдан, — и догадался: некоторые так называемые исторические предметы, в таких магазинах, как мой (не говоря уже о многих экземплярах его собственных собраний), — не более чем имитация?.. Не есть ли это намек? В его рассказе содержался, кажется, какой-то иронический подтекст. Эта двузначность, с которой мы то и дело сталкиваемся, обращаясь к «Книге Перемен»… не та ли это черта, характеризующая восточный образ мышления в целом?
И в самом деле, он спросил меня: кто ты, собственно, такой, Роберт Чилдан? Не тот ли, кого «Книга Перемен» называет «обыденным человеком?» Или, может, кто-то другой, кому адресованы добрые ее советы? Решать должен только ты. Это тебе идти тем или иным путем, — двумя одновременно двигаться невозможно. Наступило время выбора…
Какой путь надлежит избрать человеку благородному? По крайней мере, в представлении Пола? Ведь сейчас пред ним вовсе не квинтэссенция тысячелетней мудрости — «И-чинг», а всего лишь мнение человека — молодого японского бизнесмена.
Однако во всем этом, как сказал бы Пол, заключено «ву». В этой ситуации «ву» состоит в том, что, помимо наших желаний, действительность изменяется в пользу этого импортера, и это несомненно. И, пожелай мы поступить иначе… что ж, тем хуже для нас. Следует подчиниться, так утверждает пророчество.
В конце концов, он по-прежнему сможет продавать оригиналы в собственном магазине. Таким, к примеру, знатокам, как приятели Пола».
— Вижу, ты борешься с собой, — заметил Пол. — Ну что ж, в такие минуты человек, наверное, предпочитает оставаться в одиночестве. — Он сделал движение в сторону двери.
— Я уже все решил.
Пол изумленно заморгал.
Чилдан поклонился и сказал:
— Я последую твоему совету и договорюсь о встрече с импортером. — Он кивнул на сложенный листочек.
Странно, но Пола, похоже, это не обрадовало. Он лишь откашлялся и вернулся к столу. «Он намерен до конца скрывать свои чувства», — подумал Чилдан.
— Премного благодарен за консультацию, — проговорил он, всем своим видом давая понять, что намеревается уходить. — Уверен, когда-нибудь я смогу отплатить вам тем же. Я этого никогда не забуду.
Молодой японец по-прежнему никак не реагировал.
«Да, — подумал Чилдан, — поистине, то, что говорят о них, — святая правда: загадочная нация».
Пол выглядел глубоко огорченным. Наконец, уже провожая его, он проговорил:
— Те американские ремесленники… они ведь действительно сделали эту вещь сами? Это и в самом деле изделие их рук?
— О да, — от замысла и до последней отделки.
— Но согласятся ли сами художники? Предположим, судьбу своих произведений они представляли совершенно иной.
— Полагаю, мне удастся их убедить, — сказал Чилдан.
— О да, — согласился Пол, — я тоже надеюсь на это.
Что-то в интонации его голоса насторожило Чилдана. Какое-то едва уловимое, особое ударение. Внезапно Роберт понял. Несомненно, ему удалось прорваться сквозь барьер двузначности, он как бы прозрел.
Ну ясно же, — у него на глазах разыграна сцена безжалостного и жестокого принижения американских достижений. Какой цинизм, но он все же заглотнул крючок с наживкой. Пол, вынудив его тем самым признать свою правоту, исподволь подвел к единственному выводу: изделия американских ремесленников приемлемы разве что в качестве основы для дешевых амулетов.
Так решили японцы, — без всякой грубости и натиска, деликатно и рассудительно, с извечной своей ловкостью и хитростью.
«Боже мой! Да в сравнении с ними мы просто варвары, — подумал Чилдан. — Следуя этой неумолимой логике, мы оказываемся в дураках. Пол не стал говорить, что наше искусство ничего не стоит, но сделал так, что я сам сказал это. И, чтобы издевка вышла вполне завершенной, он еще сделал вид, будто его это огорчает. А потом, услышав из моих уст всю правду, деликатно и культурно выразил свои сожаления».
«Он сломил меня, — Чилдан едва не сказал это вслух, но, к счастью, в последний момент ему удалось сдержаться, и мысль осталась в тайниках его сознания. — Он унизил меня и мою расу, и я здесь бессилен. Ответить нечем. Мы все побеждены, и поражение нанесено столь утонченно, что мы попросту не обратили на это внимания. По существу, чтобы разобраться во всем, нам надлежит подняться на более высокую ступень развития.
Ну какие еще потребуются доказательства, что японцы просто созданы, чтобы стать правителями?»
Ему захотелось расхохотаться. «Вот это да, — думал ой. — Такое ощущение, будто он услышал отличный анекдот. Надо это хорошенько запомнить и как-нибудь рассказать. Вот только кому? В том-то и дело. Эта тема слишком деликатна для забавного рассказа».
В углу кабинета он заметил корзинку для мусора. «Вот самое подходящее место для этого кусочка металла, для этой проникнутой духом «ву» побрякушки, — решил Роберт Чилдан. — А хватило бы мне духу на этот жест? Выбросить вещицу, дабы исчерпать тему прямо на глазах у Пола».
«Я не способен даже на это, — констатировал он, сжимая коробочку. — Более того, не имею права, если хочу и в дальнейшем иметь дело с этим японцем.
Черт бы их побрал, — от их влияния не избавиться; я больше не в состоянии поддаться даже рефлексам. Пол просто смотрит на меня, ему и говорить ничего не нужно. Он уязвил мое самолюбие, и ведь благодаря ему от этого комочка протянулась невидимая нить. Наверное, он слишком много с ними общался. Бежать уже поздно, ему не вернуться в мир белого человека».
— Пол, — начал Чилдан. Он заметил, что голос его охрип, однако в этом шальном порыве было уже не до интонаций, да он и не пытался контролировать себя.
— Да, Роберт, я слушаю.
— Пол… я… чувствую себя униженным.
Комната пошла кругом.
— Отчего же, Роберт? — тон, лишь слегка заинтересованный, подчеркивающий неизменную дистанцию. Выше всякого участия.
— Одну минуту, Пол, — он повертел брошку пальцами, влажными от волнения. — Я… горжусь этим произведением. О штамповке каких-то там дешевых амулетов не может быть и речи. Я не согласен.
И вновь неподдающаяся определению реакция молодого японца: казалось, он весь обратился в слух.
— Но все равно — я благодарен тебе, — прибавил Чилдан.
Пол поклонился.
Чилдан проделал то же в ответ.
— Люди, создавшие это, — замечательные американские художники. Я преклоняюсь перед их талантом. И поэтому считаю, что твое предложение заняться производством ярмарочных амулетов — для нас оскорбительно. Я требую извинений.
Воцарилось молчание, которому, казалось, не будет конца.
Пол внимательно следил за ним. Тонкие губы его дрогнули. Что это? Насмешка?..
— Итак, я настаиваю, — повторил Чилдан. На большее у него уже не хватило сил. Теперь оставалось только ждать.
Но ничего не происходило.
«Ну, прошу тебя. Помоги же…»
— Прости мою дерзость, — произнес, наконец, Пол и протянул руку.
— Извинения принимаются, — пожал руку Чилдан.
Сердце его наполнилось спокойствием. «Ну вот, как-то пережил это, — подумал он. — Пронесло. На этот раз провидение охранило меня. А ведь могло быть иначе. Вряд ли он когда-нибудь еще отважится искушать судьбу подобным образом».
Он ощутил печаль. Подобно краткому озарению. Будто он вынырнул из глубины на поверхность и теперь мог видеть все свободно.
«Жизнь так коротка, — думал он. — Но насколько отличается от нее искусство: оно — вечно, как бесконечная дорога, которую никто еще так и не смог пройти, ни вдоль, ни поперек. И на этой дороге есть теперь и его место…»
Миг озарения прошел, он спрятал коробочку с изделиями фирмы «Эдфрэнк» в карман пиджака.
