— А за что? — наморщившись, спросила я. Или эта Лена чересчур кровожадная, или Моль ей сильно поперек горла стояла.
Постукивая пальцем по мундштуку, она стряхнула пепел с сигареты:
— Всегда найдется за что. Моль говорит, что подарок отобрал. Сначала подарил, а вчера вечером отобрал. А она, конечно, отдавать не хотела. А кто захотел бы? И я бы не отдала! — Лена нахмурилась и с чувством добавила: — Сволочь Шах. И очень большая…
Не сводя глаз с собеседницы, я ворочала мозгами на всю катушку. Если мы говорим об одном и том же, то Шах — это Антон. А подарок — серьги Татьяны Антоновны, и Шах почему-то решил забрать их назад… Почему?
— А он здесь работает?
— Кто?
— Шах.
— Работает? Шах? Смешно! — Лена снова захихикала, прижимая руку к груди.
— Что это ты меня так неласково поминаешь, ягодка? — наслышался тихий вкрадчивый голос, мы с Леной дружно подпрыгнули. Прямо перед нами стоял Антон и, чуть склонив голову набок, смотрел кротко, словно херувим. — Ведь, не дай бог, девушка и правда поверит всему, что ты тут наболтала.
С трудом сглотнув, Лена сделала попытку улыбнуться. Вместо улыбки вышла гримаса, которую в сочетании со смертельной бледностью, проступившей даже через макияж, смело можно было назвать гримасой ужаса. Шах дружески похлопал Лену по плечу и прямо-таки с отеческой заботой в голосе посоветовал:
— Иди-ка, детка, займись делом…
Не говоря ни слова, Лена стекла с высокого табурета, на котором сидела, и, согласно кивнув головой, мигом исчезла. Шах, не глядя, подтянул табурет ногой и сел рядом со мной.
— Поговорим?
Пытаясь унять колотившееся сердце, я украдкой огляделась. Народу в зале много, так что пока не очень страшно. Федя с Мегрэнью, позабыв, по-моему, обо всем, включая и меня, азартно топтались возле колеса. А я тут одна отдувайся… Вот всю жизнь так…
— Выпьешь?
Я кивнула, даже живее, чем того требовали приличия.
Шах сделал бармену знак и возле моего локтя оказался высокий бокал. Я стиснула в ладони холодное запотевшее стекло и неожиданно почувствовала себя увереннее.
— Я вчера очень переволновался… — не спуская пристального взгляда с моего лица, с деланой озабоченностью сообщил Шах. — Два экскурсанта пропали во время посещения музея… Уж не случилось ли с ними какой неприятности? Просто голову сломал…
«Лучше б ты себе шею свернул», — доброжелательно подумала я, решившись в конце концов взглянуть в лицо своему собеседнику. В глазах сквозила насмешка, которую он, по всей видимости, и не собирался скрывать.
— Куда же вы с подружкой делись?
— В туалет ходили, — ответила я. — А что?
— Ах, в туалет… Нет, ничего. Как я сразу не догадался? И как, все нормально?
— В туалете-то?
— Ага…
Решив закончить эту игру в кошки-мышки пока я еще храбрая, буркнула:
— Вы ж туда заглядывали, чего спрашивать…
Шрам на щеке едва заметно дрогнул.
— А ты такая глазастая?
— Я наблюдательная.
Он покивал, размышляя. Потом вдруг сунул руку под пиджак и вытащил из-за пояса сумочку, которую я потеряла возле садовой будки:
— Это ведь твоя?
Я кивнула.
— А зачем ты брала это с собой, наблюдательная?
— Памятниками старины интересуюсь…
Он усмехнулся, однако глаза блеснули недобро:
— И я тоже. Мне здорово повезло, что я тебя встретил. Поделись информацией по любви, по дружбе…
Его тон мне не понравился. Так же, как и предложение в целом.
— Ничего особенного. Исторической ценности не представляет.
Шах хрипло рассмеялся и даже хлопнул ладонью по стойке. Я не сразу поняла, чего это он вдруг развеселился.
— Ты что, радость моя, рассчитываешь вон на того смазливого фраера? — тряся головой от Смеха, Шах кивнул на Федю. — Нет, ей-богу, ты меня уморила! Ай, какая сидит девочка: умненькая, храбрая, остроумная… Ты ведь у нас остроумная, да?
Я притихла и сидела, глуповато моргая в лицо собеседника. Когда Шах говорил, тонкий росчерк шрама оживал, словно начиная жить своей собственной жизнью. А я почему-то не могла оторвать от него глаз.
— Ну-ка, глянь сюда, — Шах вынул что-то из внутреннего кармана пиджака, протянул руку и опустил возле меня на стойку здоровенный кулачище.
Я уставилась на него, словно дрессированный пудель. Шах разжал пальцы, что-то звякнуло о столешницу.
— Узнаешь?
Я очень не хотела узнавать, но узнала…
На лакированной стойке бара тускло поблескивали витые лепестки фамильных серег Татьяны Антоновны Георгиевской.
— Партию на бильярде?
Я с трудом сфокусировала взгляд, и мутное размазанное пятно превратилось в лицо Жоржа.
Я отпрянула. Голова кружилась, и мысли от волнения мешались.
— Партию на бильярде? — повторил он, тонкие губы тронула едва заметная улыбка. — Один к двум? Вы ставите сто, я ставлю двести?
Я покачала головой. Кивком поздоровавшись с Шахом, Жорж встал рядом, небрежно засунув руки в карманы брюк. Шах напрягся. Лениво переменив позу, он плавным движением накрыл серьги ладонью. Правую руку сунул Жоржу:
— Здорово…
Прежде чем ответить на рукопожатие, Жорж бросил на протянутую руку долгий внимательный взгляд. Он вроде не делал ничего особенного, но меня снова начала колотить нервная дрожь. С чувством отхлебнув из стакана, я со стуком отставила его в сторону.
— Я могу предложить вам выпить?
Жорж качнулся вперед и оказался между мной и Шахом… Все закрутилось перед глазами, вторя колесу сумасшедшей рулетки. В самом центре этого колеса оказалось лицо — длинные темные волосы, насмешливый изгиб тонких губ… и глаза… необычные, странные глаза… Они казались пустыми, будто мертвыми… в них не было чувства, не было тепла, казалось, жизнь замерла в них, словно замерзла…
Сердце забилось в горле так, что я начала задыхаться. Я не слышала вокруг ничего, кроме его грохота. Наконец кто-то, вероятно бармен, сунул мне в руку стакан. Я сделала большой глоток и закашлялась. Это было что-то очень крепкое, из глаз ручьем хлынули слезы.
— Ну-ну, тихо…
Я почувствовала на плече руку, но сбросить ее не могла. Я кашляла, не в силах остановиться. И очень кстати в руке оказался чей-то носовой платок. Когда мне все же удалось успокоить саднящее горло и унять слезы, оказалось, что Жорж стоит возле и крепко держит меня за плечи. По всей видимости, для того, чтобы я не свалилась с высокого табурета. И в это короткое мгновение над ухом послышался тихий смех, словно вдалеке рыдал треснутый колокол…
Охнув, я резко отстранилась. Но Жорж все-таки не дал мне свалиться с табурета, удержав за руки. Наши взгляды встретились. Но его глаза уже были другими — они не были мертвыми. Они сверкали, горели жарким дьявольским пламенем…
Вырвавшись, я соскочила на пол, оглядываясь в полнейшем замешательстве. Вдруг возле меня оказался Федя:
— Свет, иди сюда… Не хочешь пару фишек поставить? Смотри, сколько уже Таисия выиграла! — Тут он заметил Антона. Одной рукой пихнул меня в сторону стола, другую протянул ему для рукопожатия: — Добрый день!
Оказавшись возле Тайки, я торопливо уцепилась за край стола. Сердце билось так, что меня шатало, восковые ноги таяли. Тревожно хмурясь, Мегрэнь подсунула мне стул. Она приткнула стопку фишек на десятку и села рядом.
— Ну что? — нервно кусая губы, она разглядывала мои дрожащие пальцы.
Я глубоко вздохнула:
— Мегрэнь… что-то я… В общем, боюсь, у нас действительно проблемы…
Тайка подавилась коротким кашлем, но быстро справилась и заулыбалась дилеру, пододвинувшему ей очередной выигрыш.
— Да? А со стороны все выглядело довольно мило.
— С чьей стороны? — сердито зашипела я, незаметно оглядываясь. — С вашей — может быть…
В нескольких словах я обрисовала ей то, что столь мило выглядело со стороны. В это время к рулетке вернулся Федя.
— Ну что, девочки, как успехи?
Нам было не до Феди. Единственное, что нас теперь занимало, — как добраться до корпуса, а еще лучше до Москвы. Сидящий за нашими спинами возле бара Шах весьма недвусмысленно дал понять, что Федя нам не защитник. По большому счету, теперь он нам только мешал. Посовещавшись, мы сказали ему, что собираемся уйти, но Федя принялся громогласно доказывать, что, пока везет, уходить нельзя. Натянуто улыбаясь, я попыталась его урезонить. Однако уговоры возымели обратный эффект. Ища поддержки на стороне, Федя обратился прямо к Шаху:
— Подтвердите, что я прав…
Испытывая жгучее желание надавать Феде по шее, я покосилась в сторону бара. Улыбка на губах Шаха была под стать крокодильей. Он энергично закивал, и я готова была отдать весь Тайкин выигрыш, только бы узнать, о чем он сейчас думает. Жорж сидел на моем табурете, по счастью, спиной к залу, и беседовал о чем-то с барменом.
— Вот, видите! — взбодрился Федя.
