— Что?
— Я решила, что это не имеет значения, — прошептала я.
— Это не имеет значения!? — его тон заставил меня повернуться к нему. Похоже, мне удалось, наконец, сорвать маску невозмутимости с его лица. Теперь он смотрел недоверчиво и, кажется, как я и боялась, с некоторой злостью.
— Да, — мягко сказала я. — Мне неважно, кто ты.
В голосе его появилась какая-то холодная, насмешливая резкость:
— Тебя не беспокоит, что я монстр? Что я не человек?
— Нет.
Он молчал, опять глядя прямо перед собой. Лицо его было холодным и суровым.
— Ты злишься, — вздохнула я, — не надо было ничего говорить.
— Нет, — его голос был таким же жёстким, как лицо. — Мне нужно было знать, что ты думаешь, даже если твои мысли безумны.
— Так я опять ошиблась? — с вызовом спросила я.
— Этого я не ожидал. «Не имеет значения», — процитировал он, стиснув зубы.
— Я права? — выдохнула я.
— Это имеет значение?
Я глубоко вздохнула.
— На самом деле, нет, — я сделала паузу. — Но мне любопытно.
Он вдруг смирился.
— Что тебе любопытно?
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать, — ответил он быстро.
— И как давно тебе семнадцать?
Губы его резко дёрнулись.
— Порядочно, — признал он, наконец.
— Окей, — улыбнулась я, довольная, что он по-прежнему честен со мной. Он испытующе посмотрел на меня, словно опять беспокоился, что я впаду в шок. Чтобы подбодрить его, я улыбнулась шире, и он нахмурился.
— Не смейся, но как ты можешь днём выходить на улицу?
Он всё равно рассмеялся.
— Миф.
— Не горишь на солнце?
— Миф.
— Не спишь в гробу?
— Миф, — он поколебался, и странные нотки появились в его голосе. — Я не могу спать.
Мне понадобилась минута, чтобы постичь это.
— Вообще?
— Никогда, — голос его был почти неслышим. Он повернулся и тоскливо посмотрел на меня. Утонув в мягком золоте его глаз, я растеряла все мысли и смотрела на него, пока он первым не отвёл взгляд.
— Ты ещё не задала самый важный вопрос, — его голос опять стал жёстким, а в глазах, когда он снова посмотрел на меня, был холод.
Я моргнула, всё еще пребывая в ослеплении.
— Какой?
— Тебя не интересует моя диета? — спросил он с сарказмом.
— А, это, — пробормотала я.
— Да, это, — его голос был мрачен. — Хочешь знать, пью ли я кровь?
Меня передёрнуло.
— Вообще-то Джейкоб говорил и об этом.
— И что сказал Джейкоб? — произнёс он безжизненно.
— Он сказал, что вы не… охотитесь на людей. Что ваша семья, возможно, не опасна, потому что вы охотитесь только на животных.
— Он сказал, что мы не опасны? — вопрос прозвучал скептически.
— Не совсем. Он сказал, что вы, возможно, не опасны. Но квилеты всё равно не хотят видеть вас на своей земле, на всякий случай.
Он смотрел вперёд, но я не знала, следит ли он за дорогой.
— Так он был прав? В том, что вы не охотитесь на людей? — я старалась, чтобы мой голос звучал ровно.
— У квилетов долгая память, — прошептал он.
Я восприняла это как подтверждение.
— Но не думай, что ты можешь расслабиться, — предупредил он. — Они правы, что держатся от нас подальше. Мы по-прежнему опасны.
— Не понимаю.
— Мы стараемся, — объяснил он. — Обычно у нас получается. Но иногда мы делаем ошибки. Я, например, когда позволяю себе оставаться с тобой наедине.
— Это ошибка? — я услышала печаль в своём голосе, но не знала, слышит ли он тоже.
— И очень опасная, — пробормотал он.
Мы замолчали. Я наблюдала, как свет фар поворачивается вместе с изгибами дороги. Мы ехали нереально быстро, словно оказались в видеоигре. Я чувствовала, что время летит, как дорога под колёсами нашей машины, и боялась, что у меня больше не будет шанса разговаривать с ним вот так открыто. Между нами опять вырастала стена. Я не могла терять ни минуты общения с ним.
— Расскажи мне что-нибудь ещё, — попросила я отчаянно, просто чтобы услышать его голос.
Он быстро взглянул на меня, встревоженный моим изменившимся тоном.
— Что ещё ты хочешь знать?
— Расскажи, почему вы охотитесь на животных, а не на людей, — предложила я. Глаза мои были мокрыми, и я боролась с острой тоской, грозившей захватить меня целиком.
— Я не хочу быть монстром, — сказал он очень тихо.
— Но животных недостаточно?
Он помолчал.
— Не уверен в правильности сравнения, но, возможно, это как если бы человек питался тофу и соевым молоком. Мы называем себя вегетарианцами — это наша маленькая домашняя шутка. Это не удовлетворяет голод — или, скорее, жажду — но помогает держаться. Чаще всего, — в его голосе появился зловещий оттенок. — Иногда бывает очень тяжело.
— Сейчас тебе тяжело? — спросила я.
Он вздохнул.
— Да.
— Но ты сейчас не голоден, — сказала я уверенно, это было утверждение, а не вопрос.
— Почему ты так думаешь?
— Твои глаза. Я же говорила, у меня есть теория. Я заметила, что люди — особенно мужчины — более раздражительны, когда голодны.
Он тихонько рассмеялся.
— Ты наблюдательна, не так ли?
Я не ответила, просто слушала его смех, стараясь сохранить его в памяти.
— В эти выходные ты охотился вместе с Эмметтом? — спросила я, когда он опять замолчал.
— Да, — он сделал паузу, как будто раздумывая, продолжать ли. — Я не хотел оставлять тебя, но это было необходимо. Мне гораздо легче находиться рядом с тобой, если я не испытываю жажду.
— Почему ты не хотел меня оставлять?
— Мне… тревожно, когда я вдали от тебя, — он посмотрел на меня настойчиво и нежно, и я почувствовала, что моё тело словно плавится этим взглядом. — И я не шутил, когда просил тебя не свалиться в океан и не попасть под машину. Я беспокоился о тебе каждую минуту. И после того, что случилось сегодня, удивляюсь, как тебе удалось пережить выходные и остаться невредимой, — он покачал головой, а потом вспомнил что-то. — Ну, более-менее невредимой.
— Что?
— Твои руки, — напомнил он. Я взглянула на почти зажившие царапины на тыльной стороне ладоней. Он замечал всё.
— Я упала, — вздохнула я.
— Я так и подумал, — уголки его губ приподнялись. — Зная тебя, я предполагал худшее, и это терзало меня. Эти три дня были очень длинными. Я действовал Эмметту на нервы, — он печально улыбнулся мне.
— Три дня? Разве ты не сегодня вернулся?
— Нет, в воскресенье.
— Тогда почему тебя не было в школе? — я расстроилась, почти разозлилась, вспомнив, как страдала из-за его отсутствия.
